Жизненный путь русского мыслителя Льва Платоновича Карсавина , его философия малоизвестны как на родине, так и за рубежом. Ни одна из его книг (в том числе и по истории средневековой религиозности) не была переиздана. Столь удивительное забвение при знакомстве с его сочинениями вызывает своего рода чувство духовного протеста против состоявшейся несправедливости. Но для этого, по-видимому, существовали особые, глубинные основания, в немалой степени связанные с духовной и политической ситуацией эпохи, с самой личностью мыслителя, задание которой объективно очень

часто становились вызовом реальности.

Пока нам остается только констатировать: личность Карсавина сложна, и тайна ее навсегда останется скрытой от нас. Очень сложна и мысль философа. У него было видение всеединства мира, и он создал универсальную метафизическую систему. Ему свойственно искание и утверждение Истины, духовной целостности , потребность в которой Карсавин как русский человек всегда ощущал в душе. И значение Карсавина определяется в значительной мере тем , что за каждым его словом, за каждой мыслью чувствуется эта целостность.

А.А.Ванеев (1922-1985) познакомился с Карсавиным весной 1950г. в абезьском лагере. Абезь - это железнодорожная станция и поселок неподалеку от Северного полярного круга в республике Коми. Там находится лагерь для заключенных, предназначенный для тех, кто по возрасту или по состоянию здоровья был непригоден для работы в каменноугольных шахтах Инты. Об этом времени была написана книга воспоминаний А.Ванеева ”Два года в Абези”, посвященная Л.П.Карсавину, который стал для А.Ванеева дорогим и любимым учителем. Необходимо также сказать о том, что А.А.Ванеев сам был вполне самостоятельным мыслителем, “чья” мысль, жизнь и дарование, однако, были смяты безжалостной эпохой, в которой ему довелось жить”.

Так вот, А.А.Ванеев в “Очерке жизни и идей Л.П.Карсавина” писал:”Религиозно-философская мысль Л.П.Карсавина почти не поддается пересказу, поскольку она не сводима к системе, концепции или доктрине, а представляет собой как бы весьма широкий угол зрения,обращенный на христианское осмысление истории, жизни и отношения между Богом и человеком. Его мысль свободна и самостоятельна, но источник своих вдохновений находит в христианской догматике, открывая в ней жизненность, силу и осмысленность,необходимую,чтобы вернуть современному человеку религиозное равновесие... Однако свободная догматическая мысль оказалась явлением столь неожиданным,что ни традиционное благочестие, ни воспитанная на секуляризованной философии критика не воспринимают ее в полной мере...”(27,337-338).

2. Основные факты биографии.

1). Семья Л.П.Карсавина.

Л.П.Карсавин родился Санкт-Петербурге. Его отец, Платон Константинович Карсавин, был известным танцовщиком Мариинского театра, учеником Мариуса Петипа. Воспитание и образование сына стали предметом особых забот матери Карсавина - Анны Иосифовны, урожденной Хомяковой, дочери двоюродного брата знаменитого философа, основателя славянофильства А.С.Хомякова. Склонная к размышлениям, ощущавшая в себе словно бы силу духовной традиции семьи, мать Карсавина Карсавина надеялась увидеть в нем наследника и продолжателя этой традиции. Некоторое представление об атмосфере в семье Карсавиных могут дать мемуары сестры философа, прославленной балерины Тамары Карсавиной “Театральная улица”(написанные еж по английски, они были изданы в переводе у нас в 1971г., но , увы, с изъятием большинства упоминаний о брате).

2). Разносторонность интересов, образование и карьера Льва Платоновича на родине .

Надежды матери оправдались... Блестяще окончив гимназию, Карсавин поступает на историко-филологический факультет Петербургского университета. В 1901-1906гг. он в группе профессора И.М.Греева изучает историю, становится медиевистом. Область его интересов - религиозные движения в Италии и во Франции в эпоху позднего средневековья. Еще будучи студентом, в 1904г. Карсавин женился. После окончания университета сразу начинает много работать: преподает в гимназиях(гимназии Императорского человеколюбивого общества и частной женской гимназии Прокофьевой), печатает статьи по истории конца Римской империи. В 1901-1912гг. Карсавин работает в различных архивах и библиотеках Франции и Италии, а вскоре выходит его первая книга - магистерская диссертация ”Очерки религиозной жизни в Италии 12-13 веков”, которую он защищает в мае 1913г. Месяц спустя его назначают экстраординарным профессором Петербургского университета. В это же время Карсавин - преподаватель на Высших (Бестужевских) женских курсах, на Высших курсах Лесгафта, в психоневралгическом институте, учитель истории в гимназии Императорского человеколюбивого общества, казначей Исторического общества при Петербургском университете. Он пишет статьи в Новый Энциклопедический Словарь (всего 39 статей), печатается нескольких журналах (“Вестник Европы”, “Церковный вестник”, “Голос минувшего”, “Исторический вестник” и др.).

В марте 1916г. он защищает свою докторскую диссертацию - “Основы средневековой религиозности в 12-13 веках, преимущественно в Италии”. Последняя работа, как и “Культура средних веков” представляет собой не просто исследование с некоторыми культурно-историческими обобщениями. Карсавин реализует качественно новый подход. Реконструируя историко-культурную реальность средневековья, он пытается структурно воссоздать картину мира, мышление и психику средневекового человека, дает возможность непосредственно почувствовать взаимосвязь материального уклада жизни и духовных структур в культуре средних веков. По существу эти работы Карсавина стали источниками идей для современной культурологии. В них сказывается также неодолимое влечение молодого Карсавина к философским темам, магическое притяжение к метафизическим вопросам.

В своей книге ”История русской философии” известный русский богослов о. Вас. Зеньковский отмечает, что, будучи историком религиозной жизни Западной Европы, Карсавин не только не увлекся этой богатой историей, но, наоборот, подобно славянофилам, сильнее оттолкнулся от Запада. Единственно, кто привлек Карсавина, это Джордано Бруно Николай Кузанский. Но вне этого, как подчеркивает Зеньковский, “Карсавин в своих суждениях о Западе был пристрастен и суров”.

Замечательно, что кроме степени доктора истории Карсавин получил, как мирянин - что представляло большую редкость, - и степень доктора богословия в Петербургской духовной академии. А в апреле 1918г. его избирают экстраординарным профессором Петроградского университета. 1918 - 1923гг. стали временем исключительно интенсивной творческой жизни для Карсавина. В этот период им написаны статьи: “Глубины сатанинские”, “София земная и горняя”, “Достоевский и католичество”.

3). Вызов революции во имя Истины брошен!

Карсавин был человеком стихии огня. Его непокорная, вызывающая натура уже готовила ему непростую судьбу.

Революция, разрушившая внешние формы жизни, только еще острее и сильнее заставляет Карсавина осознать в себе то, чем он жил и что по-прежнему жило в нем. Он начинает проповедовать в петроградских храмах. Карсавин понимал, что это вызов и что последует ответ, но его влекла Истина.

“Все сущее, живое, разумное и умное предстает нам как теофания или Богоявление: все, - даже самое мерзкое и ничтожное, ибо мерзко и ничтожно оно только для нашего неведения или недоведения, сотворено же “доброе зело””.(4,9).

“Весь мир движется, взыскуя Совершенство”(4,11). Это - слова из духовной беседы его книги “Saligia... Или Весьма краткое и душеполезное размышление о Боге, мире, человеке, зле и семи смертных грехах”(Пг., 1919).

Вместе с тем в Карсавине живет доверие к стихии жизни и к ее тайне. По словам Зеньковского, Карсавину близка судьба человека в его постоянной зависимости и связи с тем, что ”над” ним (Бог, Вечность, “Все”), и тем, что “под” ним (природа, временность, уносящая все в “ничто”).

4). Метафизика Любви.

Кажется, что революция отрицает прошлое, образуя историческую пустыню, однако Карсавин постигает и положительно оценивает пафос революции В это время он издает “Введение в историю”, “Метафизику любви”. В советской печати появляются злобные отклики на публицистическую деятельность религиозного философа. Но Карсавин верен себе. В1922г. появляется первое систематическое изложение метафизики всеединства в его книге “Noctes Petropolitanae”(“Петрополитанские ночи”) Эта книга, как и “Поэма о смерти”, написанная позже, занимает особое место в его творчестве.Обе книги без посвящений обращены к одному и тому же лицу. Имя скрытого адресата - Елена Чеславовна Скрежинская. Карсавин пишет: “Именно Вы связали во мне метафизику с моей биографией и жизнью вообще”, и далее по поводу ”Поэмы”:”Для меня эта маленькая книжонка - самое полное выражение той метафизики, которая совпала с моей жизнью, совпавшей с моей любовью”.

А.А.Ванеев писал, что “метафизическая мысль Л.П.Карсавина имеет корень не в абстракциях, а в живой и конкретной любви - чистой, ясной, прекрасной и вместе с тем - мучительной, не осуществившейся, но неизменной до порога старости... Всем, кто склонен скептически относиться к абстрактной мысли, нужно сказать: абстракции суть сокровенные формулы действительности”.Именно это важно понять раньше, чем мы попытаемся почувствовать ритм нарастающего внутреннего напряжения, порыв и возбужденность мысли Карсавина. ”Единство в мире” для Карсавина есть и “всеединство”, т.е. обнимает мир, и все, что вне его, над ним (“Абсолют”, “Совершенное Бытие”). существо, совершеннее коего нет ничего и помыслить нельзя, все в себе заключает. Оно Всеединство. Рядом с ним Я - ничто, Я - ничто лишь в Нем и Им, - иначе Оно не Совершенство, не Всеединство. По существу, Карсавин пытается в своем учении снять “непроходимую” грань между Божественным и эмпирическим, между Творцом и тварью. Все бытие человека - религиозно; все в нас находится в известном противостоянии Богу и в известном единстве с Ним. Это чувство божественности в человеке лежит в основании всего замысла книги “Noctes Petropolitanae”, где развивается “метафизика любви человеческой”. И здесь сказывается влияние традиции. Для Карсавина, как и для славянофилов И.Кириевского и А.Хомякова, Любовь - подлинная тайна бытия. Любовь и есть само познание. “Никто не может любить то, чего не знает” , и “всякий, кто знает Бога, уже любит Его, и не может любить тот кто, не знает”(7,112). Из “метафизики любви” как тайны тварного бытия восходит Карсавин к раскрытию тайны Всеединства. Вас. Зеньковский замечает, что через вхождение в “смысл любви открывается прежде всего единство человечества, а затем об этом единстве повествуется, что человечество извечно существует в творческом бытии Божества. Так мы узнаем, что в плотском слиянии создается тело во Христа и в Церковь, повторяется воплощение Логоса в Невесте.”(21,387).

“Любовь познает: она - само познанье, как единенье того, кто познает, с тем, кто им познаваем. И начало познанья, как начало самой любви, в разъединеньи, в “Отце Истины”. Сама же живая Истина, как познаваемое и познающее ответно, то, что рождаемо Отцом, - Сын, предвечная Мудрость, Логос и Ум. В Логосе Истина, единая как разъединенность Всеединства, Отец как разъединенье, Дух как единенье.”(7,138).

5). Осмысление исторического своеобразия пути России.

В том же 1922г. Карсавин публикует две статьи - “О свободе” и “О добре и зле”, а также работу “Восток, Запад и русская идея”.

В опыте русской революции снова вставал вопрос об историческом своеобразии пути России, о национальном призвании русского народа. В центре внимания Карсавина оказалась тема историософская. Нет спору, пишет Карсавин в книге “Восток, Запад и русская идея”, препирательства о мировом призвании русского народа, о его вселенском значении, смирении и исконном христианском чувстве весьма интересны и “соблазнительны”. ”Но почему я должен верить поэтической интуиции Ал. Блока в его “Двенадцати”... а не Н.А.Бердяеву или В.Иванову ? Почему должен предпочесть западничество славянофильству? Поэты и публицисты - народ безответственный, мотивов своей интуиции изъяснять не склонный... В том-то и беда, что все общие высказывания о русской идее, судьбах, культурах и т.д. не только привлекательны, а и неизбежны, являясь самим существом жизненного идеала, и что... они... в истории лишены... обоснованности”(6,3-4). На основе сформулированных принципов исторического анализа Карсавин определяет специфическое задание русской культуры, русскую идею. Он показывает, что задача православной или русской культуры и универсальна, и индивидуально-национальна. Она должна раскрыть, актуализировать хранимые ею с 8в. потенции, но раскрыть их путем приятия в себя созданного культурою западной и восполнения приемлемого своим. “Восполнение” и есть национальное дело, без которого нет и дела вселенского. Карсавин был вдвойне прав - и в оценке, и в прогнозе, когда писал следующее: “Православная культура стоит, таким образом, на распутьи. - Или она осуществит вселенское, все единое дело через освоение актуализированного Западом... Или она раскроет только это свое, т.е. подобно Западу - ограниченно актуализирует всеединство, отказавшись от полноты труда и бытия. Или, наконец, она останется на распутьи в состоянии потенциальности, упорно ли не приемля чужого в закостенелости староверия или в чужом теряя свое, обезличиваясь в европеизации, в том и в другом случае погибая”(6,73).

6). Годы эмиграции.

а). Берлин.

Признание Л.П.Карсавина как философа и историка.

В 1922г Карсавин был арестован и вместе с большой группой русских мыслителей выслан из страны. Сперва он обосновался в Берлине (в Штеглице). Здесь в издательстве “Обелиск” у него выходят книги: написанная еще в России “Философия истории” (1923), философская биография “Джордано Бруно” (1923), ”Диалоги”(1923). В новом изложении появляется метафизика всеединства - “О началах”(Опыт христианской метафизики) (1925). В Берлине Карсавин участвует в деятельности созданной в 1922г. по инициативе эмигрировавших из России философов Религиозно-философской Академии, выступает с лекциями на тему “Средневековье” , публикует статью “Путь православия” .

б). Париж.

Л.П.Карсавин - идеолог евразийского движения.

В 1926г. Карсавин переезжает в Париж. Как он сам говорит об этом времени - в общение с иностранными учёными кругами не вступал. В этот период он издаёт книгу “Святые отцы и учители церкви” (Раскрытие православия в их творениях) (1926), предназначенную в качестве учебника для русской семинарии, “Церковь, личность и государство” (1927), публикует статьи на немецком, итальянском, чешском языках, принимает довольно активное участие в евразийском движении, публикуя статьи в газете “Евразия”(выходила по субботам в Париже в 1928 - 1929гг) Евразийское движение было определено, с одной стороны, задачами и проблемами новой, послереволюционной России, а с другой - осознанием глубокого кризиса современной европейской культуры. В книге Вас. Зеньковского “Русские мыслители и Европа. Критика европейской культуры у русских мыслителей” мы находим обобщенную оценку взглядов евразийцев как радикальных критиков западной культуры. Евразийство призывало все народы мира освободиться от влияния романо-германской культуры (забывая, правда, об англосаксонской) и обратиться к Востоку. На первом своем этапе (1921-1924) оно представляет собой некоторую совокупность религиозных и исторических суждений и оценок, в основе которых, по собственному признанию представителей движения, “катастрофическое мироощущение”, “трагическая концепция мира”. Евразийцы подчеркивают относительность значения европейской культуры, ложность в ней космополитических претензий, не понимая, что это всего лишь шовинистические тенденции и что корень этих претензий в универсализме христианского идеала. Они призывают к созданию “православной культуры”, к возрождению “православного быта”, ставят задачу одухотворения ожившей верой и религиозным сознанием глубин народного бытия. Вас. Зеньковский характеризовал подобную настроенность евразийцев как “отсутствие религиозной вдумчивости и дурной задор”. Он справедливо полагал, что “покоряющая сила европейской культуры определяется её христианскими замыслами и упованиями, а вовсе не её фактическим состоянием...”.

Евразийство увидело в России особый культурный - евразийский мир, мир раскрывающейся православной культуры, равно отличной от европейской и азиатской. Как заявляли сами евразийцы, исходя из факта - из той России, которая выходит из революции, евразийство выделяет и раскрывает те стороны русской современности, которые обращены в будущее. Во имя новой России - Евразии, новой русской культуры и мощи и новой руководящей идеологии евразийцы решительно отталкивались как от коммунизма, так и от дореволюционных реставрационных идеалов, органично сочетая, как им казалось, традиции подлинного русского охранительства с подвижностью современного политического действия.

Постепенно в евразийском движении сближались религиозные и политические мотивы, и вскоре оно в значительной степени трансформировалось в весьма жесткую политическую идеологию. Причем решающая сила в этой трансформации принадлежала Л.П.Карсавину, который, прежде не скрывавший своего критического отношения к евразийству, в 1925-1926гг. становится одним из идеологов движения.

О том, как складывались отношения Карсавина с кругом русских философов, можно делать только предположения. Принадлежность к одной культуре, безусловно, дает основания для сближения некоторых тем их творчества, влияния тех или иных мыслительных и религиозных традиций. Вместе с тем при знакомстве с сочинениями Карсавина невольно возникает впечатление некоей обособленности, своего рода эстетической самодостаточности создателя метафизики всеединства. Во всем его творчестве чувствуется какая-то упрямая, почти сверхчеловеческая сила мысли. Известно, что русских философов Карсавин ценил А.С.Хомякова, Ф.М.Достоевского и С.Л.Франка, сознательно опирался на свято отеческую традицию, причем не на патристику вообще, а на сочинения св. Григория Нисского и св. Максима Исповедника.

Карсавину, как представляется, всегда казались узкими, имеющими ограниченное значение, ценности политизированной жизни и мысли. Политизированность евразийского движения неизбежно привела к его внутреннему разложению, с 1929г. Карсавин фактически порывает с ним.

в). Литва.

“Эволюция мысли”.

По свидетельству П.П.Сувчинского (муж средней дочери Карсавина - Марины Львовны), в 1927г. Л.П.Карсавин получил приглашение в Оксфорд, но, к огорчению всей семьи, этого приглашения не принял. Однако в 1926г. в Литве становится премьер-министром А.Вольдемарс, бывший приват-доцент Бестужевских курсов в Петербурге, ив 1927г. Карсавин был призван в Каунасский университет на кафедру всеобщей истории. Семья осталась в Париже. Здесь он издаёт три философских сочинения: “Пери архон”(“О началах”(греч))(Идеи христианской метафизики) (1928), “О личности”(1929) и “Поэма о смерти” (1932). А.Ванеев замечает: “Если сравнить эти книги с тем, что написано ранее, видна эволюция мысли автора. Его мысль достигает теперь какой-то окончательной определенности, а его идеи - своего последнего масштаба, судить о котором едва ли бывает современникам. Эти книги написаны напряженным и плотным текстом, мысль многопланова до ощущения объёмности, содержание передаётся концентрированно, без особых разъяснений и детализации, местами оставлен открытый рабочий ход мысли, как если бы, сосредоточиваясь на выявлении существа, автор не слишком заботился о литературной отделке”. Быстро выучившись по-литовски, Карсавин читает лекции на этом языке, целиком отдается занятиям историческими вопросами. Уже в 1929г. Карсавин начинает издавать шести томное сочинение “История европейской культуры” на национальном языке. В 1940г. вместе с университетом Карсавин переселяется в Вильнюс, а после включения Литвы в Советский Союз он был отстранен от преподавания и временно занимал место директора Вильнюсского художественного музея. Еще раньше Карсавин привез свою семью из Франции в Литву и поселился в Вильнюсе всем домом. В эти годы Л.П.Карсавин поставил себе задачу написать всемирную историю, понятую в свете христианской метафизики, однако этот замысел остался до конца не осуществленным. В начале 1948г. Лев Платонович был арестован.

7). Арест Л.П.Карсавина.

Необычайный духовный и творческий подъем .

В следственной тюрьме в Ленинграде у него начался туберкулез. После суда Карсавин был переведен в лагерь инвалидов Абезь. В лагере философ пережил необычайный духовный и творческий подъем. В этой связи вспоминаются его слова “Тогда мысль и развивается, тогда и становится свободною, когда её всемерно угнетают и преследуют”. Здесь в 1951-1952гг. он пишет целый ряд религиозно-философских сочинений, включая ”Венок сонетов” и “Терцины”, в которых находит поэтическое выражение его метафизика, а также несколько статей: “О Молитве Господней”, “О бессмертии души”, “Апогей человечества”, “Об искусстве”, “По поводу рефлексологии” и ещё на литовском языке: “Дух и тело” и “О совершенстве”. Известно, что некоторые из этих сочинений попали в Западную Европу и были опубликованы в 104-105-м номерах журнала “Вестник Русского студенческого христианского движения” в Париже (1972). Основную же часть этих сочинений сохранил А.А.Ванеев.

Л.П.Карсавин умер 20 июля 1952г. в лагерной больнице.

3. Резюме.

Метафизика всеединства.

В центре метафизики Карсавина, как и всей его мысли, находится идея всеединства. Метафизика всеединства - давняя традиция философской мысли, но, по мнению Карсавина, представляет собой отличительную черту национально-русского сознания. Смысл всеединства раскрывается прежде всего тогда, когда Карсавин выдвигает религиозную ориентированность свей системы, устанавливая её связь с православной религиозной метафизикой. Первенствующее значение приобретает теория Абсолютного, учение об Абсолютном как о Триединстве.Этим учением даются как начала, так и последние основания понятиям бытия и небытия, становления и гибели, личности, Богочеловечения и Боговоплощения. Абсолютное и предстает как совершенное всеединство, т.е. такое единство множества, в каждом “моменте” или “качествовании” которого “стяженно” (умаленно, потенциально - термин Николая Кузанского (1401-1464), которого очень ценил Карсавин) присутствует все единство.

Конструкция всеединства развертывается как бесконечная иерархия всеединств: каждое единство является моментом некоторого высшего единства, стяженно содержащим его в себе и в свою очередь стяженно присутствующем в бесконечном множестве собственных моментов, представляющим собою их всеединство. Речь, как понятно, пока идет о совершенном роде бытия, о Боге.

Характерной особенностью метафизики Карсавина, однако является раскрытие идеи всеединства как триединства бытия, которое он находит как внутри Божества, так и в тварном мире. Наиболее полное и законченное свое раскрытие и обоснование принцип триединства, как и вся религиозно-философская система Карсавина получает в его сочинении “О личности” . Триединство - и динамическая форма пребывания Абсолюта, и универсальный принцип диалектики тварного бытия, становления и развития эмпирической реальности. Оно раскрывается в процессе глубинного сознания индивидуальной личности.

Наша “личность “сама в себе” разъединяется на некоторое источное и познающее средоточие, которое мы отождествляем с “Я”, и на “мое” или “свое”, как на раскрытое, порожденное или изведенное этим “Я” и им “познаваемое””(15,15). Зная, что личность единая, разъединяется, мы сознаем отчуждение “сознаваемого “Я”” как разрушение или умирание личности. При этом факт разъединенности опознается нами как результат продолжающегося разъединения. Как только момент удалился от “Я”, в следующий за этим миг времени он становится прошедшим, противостоящим моему “Я” моментом. Но одновременно ушедшие моменты продолжают жить в нас умаленным образом. В этом обнаруживается третий способ бытия нашей личности, воссоединение. Первоединство, разъединение и воссоединение - три способа бытия личности. Индивидуальная личность - это несовершенное многоединство. Внем разъединенность - множество “сильнее” нашего единства, потому что личность наша умирает и бессильна целиком себя воскресить (воссоединить) Потому что мы уверены, что есть совершенное многоединство, которое, разъединяясь, всецело превозмогает свою разъединенность и, умирая, воскресает, - и что есть наша совершенная личность, из коей мы только и познаем наше несовершенство.

Мы взыскуем наше совершенство, но стремимся мы не к совершенному единству неполному, относительному. “Мы отрекаемся от того, что в нас умирает, и надеемся ценою подобного самообеднения найти в себе хоть маленькую точку, которая бы не умирала. Мы ищем тихого уголка, куда бы могла забиться наша личность, где бы она не преодолевала своего несовершенства и не погибала: - ищем, не понимая, что тогда бы она и <...> не жила. Вместо борьбы с несовершенством мы пытаемся от него (от самих себя!) убежать и <...> пребываем в нем, обрекая себя на дурную бесконечность умирания”(15,19).

Диалектика индивидуальной личности (души - в ранней терминологии Карсавина) оказывается диалектикой бытия и небытия, умирания и Воскресения. Каждый человек в себе есть триединая личность. “Иными словами, человеческая личность - образ и подобие Пресвятой Троицы, но образ иподобие несовершенные. Ибо в Божьем Триединстве все три единства суть одинаково ипостаси”(15,49).

До сих пор речь шла об индивидуальной личности, вне её отношений к внешнему миру, к инобытию. Мостом к инобытию для Карсавина является познание. Процесс познания мною инобытия есть процесс моего соединения с ним. А это ”соединение мое с инобытием осуществляется как сфера наших “общих качествований”, которая упирается, с одной стороны, в мою личность, поскольку она еще не перешла в эту сферу или уже вышла из нее, а с другой стороны - в инобытие, как для меня - уже или еще не качествующее и не определимое. Эта сфера может сужаться и расширяться; в ней инобытие отдает себя мне, а я отдаю себя инобытию”(15,80). Таким образом, качествования моей личности в процессе познания инобытного мира - это общие качествования, опирающиеся и на меня и на инобытие.

Двуединство личности с инобытием само должно быть личностью, даже если инобытие - не личность, а мертвое тело. Иначе как может быть личностью один из моментов этого двуединства? Эмпирический, тварный мир также признается личным, Карсавин вводит понятие “симфонической личности”. “Симфоническая личность” - Это и есть двуединство личности с инобытием. От индивидуальной личности симфоническая личность отличается тем, что ее моменты взаимно инобытны, сильнее их разъединенность.

В симфонической личности не все ее моменты достигают полноты (относительной,кнечно, в эмпирическом мире. - Л.Ф.) личного бытия: некоторые обладают зачаточным (животные) или потенциальным (неодушивленные вещи) личным бытием. Единый мир, осуществляющий свое личное бытие в человечестве, предстает, таким образом, как иеархическое единство симфонических личностей: каждая совокупность людей выступает некоей новой симфонической (или “соборной”) личностью. Симфоническую личность, реализующую себя только в актуально-личном бытии (в человеческих личностях), Карсавин называет “социальной личностью”. Есть “периодические” социальные личности (учебное общество, партийный съезд и т.д.), есть “постоянные” социальные личности (скамья, правительство, нация и т.д.). У всякой социальной личности есть основное задание, основная функция, от многообразия и полноты которой зависит и полнота самой социально-личной жизни.

Здесь необходимо сделать очень важное пояснение: описанная структура эмпирического, тварного бытия не есть структура бытия истинной всеединой Личности, подлинной Абсолютности, но есть образ бытия несовершенного. Есть предел эмпирического совершенствования; оно не преодолевает до конца временность, пространственность, разъединенность жизни и смерти. Все эмпирическое бытие, в том числе и история как развитие всеединого человечества, стоит под знаком непреодолимого собственными силами несовершенства. А это приводит к проблеме отношения между Богом и миром.

“Божественная Триипостасная Сущность или Божие Триединство - единственное личное бытие. По отношению к Нему тварь не личность и даже вообще не что-то... Весь тварный мир - всеединая личность в том смысле, что он - теофания, т.е. Триипостасное Божество, через Ипостась Логоса причаствуемое тварным субстратом” (15,85). Так мыслится в идеале акт творения и возникновения несовершенного бытия твари. В действительности же имеет место “нехотение” твари, её нежелание стать Богом: тварь хотела иметь самодостаточное бытие, бытие “для себя”, без самоотдачи, не хотела “совершенной смерти” и в результате получила бытие бесконечности умирания. Есть маленкое “не” во всякой твари, во всем мироздании, которое все и всех разъединяет; это маленькое “не” - вольная леность мира, в “не” прячется страх смерти, оттого из “не” и сочится уныние. “Разделяю я смерть и жизнь, страдание и наслаждение, ибо, разумничая, разделяют себя; разделяю себя и Бога, ибо мало Бога хочу (хочу и не хочу сразу). Если взять настоящее Божье “хочу”, каким бы оно должно быть, то не-хочу я Бога... По вольной лености своей мир не возлетел из бездны небытия к Богу...” - так пишет Карсавин в “Поэме о смерти” (16,47,49).

Здесь Карсавин стремится поэтически преодолеть авторскую ограниченность метафизической системы, понимая, что всякая человеческая мысль пронизана огнем тления. Карсавин не скрывает, что испытал глубокий духовный кризис: “Милая и сострадательная читательница, напечатал я в 1922 году книгу о любви, довольно-таки безвкусную, но не безынтересную. Сам верил, что открываю новые горизонты и вступаю в новый мир... Критика не без остроумия назвала меня тогда “ученым эротоманом”, один же психиатор (по-видимому, вполне справедливо) заметил, что книжка хотя и о любви, а насквозь “головная”. Как бы то ни было, теперь вот пишу о смерти, а сам, кажется, надеюсь, что из этого выйдет для меня если и не любовь, то по крайней мере одно из указанных выше состояний... Дело в том, что упомянутая книжка (вместе со многими другими) привела меня... к духовной смерти, я же склонен верить в диалектическую связь противоречий” (16,5).

И Карсавин верит, что у человека найдутся слова, чтобы говорить об Истине, о Боге, ибо каждый человек - и часть Бога, и весь Он.

“Только потому я и могу видеть Божью Полноту, Его совершенство”.