Тема нашей работы достаточно актуальна, поскольку в истории права главное внимание всегда уделяется возникновению правовых систем, модификаций, отдельных норм и актов.

В нашей курсовой работе мы рассмотрим процесс возникновения уголовного права по Соборному Уложению 1649 г. и проанализируем содержание и структуру наиболее значимых юридических норм. Мы рассмотрим институты уголовного права в Московском государстве в неразрывной связи с карательной политикой и карательной практикой, они будут проанализированы в теснейшей связи с русской идеологией, христианскими и бытовыми воззрениями. Увидим достижения и недостатки уголовного права по Соборному Уложению 1649 года.

Наша работа будет состоять из трех глав.

В первой главе работы мы рассмотрим смертную казнь в Уложении 1649 г. и представим хронику Адама Олеария о репрессиях середины XVII в.

Во второй главе работы мы раскроем телесные наказания в Уложении 1649 г. и определим проблему устранения и целесообразности уголовных кар.

В третьей главе работы мы остановимся на вопросе лишения свободы в Соборном Уложении 1649 г.

Полностью раскрыв все вышеперечисленные главы работы мы достигнем цели нашей работы -- раскроем все основные нормы уголовного права по Соборному Уложению 1649 года.

I. СМЕРТНАЯ КАЗНЬ В УЛОЖЕНИИ 1649 Г.

ХРОНИКА АДАМА ОЛЕАРИЯ О РЕПРЕССИЯХ СЕРЕДИНЫ XVII В.

Наиболее опасные преступления, за которые грозила смертная казнь, Уложение отнесло к ведению Разбойного приказа и губных карательных органов. Признавался, таким образом, принцип централизованной борьбы с общеуголовной преступностью. Формирование губных органов строилось на сословной основе, но одновременно предъявлялись повышенные требования к культуре и образовательному уровню губных старост. Эти требования рассматривались как гарантия укрепления государственной законности. Губным старостам предписывалось быть из «дворян добрых и прожиточных» ПРП. Вып. шестой, гл. XXI, ст.4. С.383.. Материальное благополучие старост выступало обстоятельством, понижающим возможность взяток и корыстных связей с преступниками. Чтобы не наносить ущерба воинской службе, провозглашалась целесообразность выборов дворян «в отставке» -- по старости, ранению, в других случаях «служилые» заменялись по службе своими родственниками. Выбранные обязательно должны быть грамотными. Неграмотных выбирать губными старостами запрещалось вообще. При отсутствии подходящих дворян сословный принцип отбрасывался, и губные старосты избирались из других сословий, при обязательности сохранения ценза грамотности. При утверждении старост на должность с их стороны давалась по традиции письменная клятва.

Гарантией законности действий аппарата было и то, что в случае тяжбы губного старосты с «истцами» вопрос передавался на разрешение другого губного старосты Там же, гл. ХХI, ст.7. С.384.. Возрастала роль документов, выдаваемых бывшим преступникам. Татям и разбойникам, пребывающим в тюрьме, отрезалось для «отметки» ухо. Теперь, если у таких меченых не обнаруживалось официальных документов об освобождении, их водворяли в тюрьму для выяснения личности и обстоятельств Там же, ст.19. С.386.. Уложение закрепило обязательное покаяние приговоренных к смерти Там же, ст.34. С.389. и т.д. Но религиозный аспект вопроса о спасении души преступников в момент составления Уложения оставался спорным. Патриарх Никон в заточении, составляя «ответы» на обвинения царя, придавал важное значение отношению Церкви к разбойникам и убийцам.

Он настаивал на невозможности гуманного подхода к приговоренным к смерти, лишении их причастия, как великих грешников Рогов В.А. История уголовного права, террора и репрессий в Русском государстве XV-XVII вв. -М.: Юристь, 1995. С. 187..

Ясно, что Уложение 1649 г. было «озабочено» не тотальным устрашением, а скорее -- целесообразностью репрессий. Вопрос о применении смертной казни имел в нем центральное значение при участившихся народных недовольствах политикой правительства. С.Н. Викторский полагал, что при вступлении на престол Михаила Романова были даны обязательства по ограничению казней в отношении высокопоставленных лиц. Эту политику продолжал и его сын Алексей Михайлович. Такие «необнародованные» обязательства могли создавать в глазах низов вид «царско-боярского заговора против народа» Викторский С.Н. История смертной казни в России и современное ее состояние. С. 60..

В общественных конфликтах времени создания Уложения, оно обязано было отразить гибкий подход к политике казней. В литературе данные о числе статей, где казнь предусмотрена, совершенно противоречивы; называются цифры -- 36, 54, 60. С.Н. Викторский после подробного анализа пришел к выводу, что смертная казнь предусмотрена в 63 случаях Викторский С.Н, Указ.соч.. С. 65-66, 94.. Можно впасть в ужас от того, как мрачна была жизнь в эпоху Уложения, когда люди каждую минуту опасались за свою жизнь, -- заканчивал он свои рассуждения, выражая мнение значительной части исследователей Там же. С. .94.. Более осторожно высказывается, например, С.И. Штамм, полагая, что казнь в Уложении предусмотрена в 36 случаях, но с учетом расширения за счет нещадных наказаний -- до 60 Развитие русского уголовного права в XV - первой половине XVII веков. С. 191..

Между тем, внимательный анализ создает картину иную, нежели та, которая вышла из-под пера дореволюционной науки. Прежде всего, случаи казни и преступления, за которые она назначалась, совсем не одно и тоже. Это смешание ведет к путанице. Уложение юридически грамотно фиксирует вопрос о казнях, назначает их за наиболее тяжкие преступления. Совершенно абсурдны заявления типа, что люди того времени должны пребывать в постоянном страхе. Это можно еще говорить о преступниках, но люди-то здесь причем? Мало объяснима и порочная методика подсчета казней в Уложении дореволюционной наукой. Витало страстное желание обнаружить как можно больше «случаев» со смертными приговорами, отметавшее очевидную истину: громадное число статей о казни повторяет одну и ту же ситуацию. Конечно, исчерпывающе точный анализ для того времени провести нельзя. Всегда останутся расхождения в несколько единиц, в зависимости от трактовки некоторых статей. Но эти единицы не могут поколебать общей картины. Например, тот же С.Н. Викторский отмечал, что смертная казнь за «табачные дела» не носила обязательного характера и назначалась лишь за злостный рецидив Викторский С.Н. Указ. соч. С. 77..

По нашим подсчетам о смертной казни в Уложении непосредственно говорят 55 статей Рогов В.А. История уголовного права, террора и репрессий в Русском государстве XV-XVII вв. -М.: Юристь, 1995. С. 187.. Цифра внушительная, но она сразу теряет свое значение, если учесть, что в 30 статьях речь идет об одном преступлении -- различных вариантах убийства: убийство в Церкви, на государевом дворе, в суде, путем заговора, при краже, в разбое, убийство родителей, детей, иных родственников, отравлении и т.д Рогов В.А. Указ. соч. С. 188.. Остаются, таким образом, 26 вариантов применения казней.

В тридцати вышеуказанных статьях имеется некоторая путаница. Так, статьи 5, 6 гл.111 имеют в виду почти однотипную ситуацию убийства на царском дворе, но в ст.5 четко указано на смертную казнь в случае убийства (а не ранения), в ст.6 туманно указывается на назначение казней, если «ранит, или кого убьет до смерти». Никаких различий в ситуациях нельзя обнаружить, чтобы сделать вывод о логичном «увеличении» наказаний за рану в ст.6. Скорее всего -- это обычная ошибка законодателя, но она показывает, насколько невозможен исчерпывающе точный подсчет. Одна статья (гл. XXI ст. 18) вместе с тем гласит, что казнь назначается не только за убийство в разбое, но и за поджоги имущества. Этим «раздвоением» можно пренебречь, поскольку о казнях за разбой идет речь в других статьях о лихих действиях. Уложение совершенно четко проводит принцип назначения казни за умышленное убийство в любой ситуации, убийство не умышленное смертью не карается Там же.. И многократное упоминание различных вариантов убийств надо ставить не в упрек кодексу, а оценивать по достоинству строгое проведение этого принципа в жизнь. При недостаточном совершенстве юридического мышления он реализовывался через многократные повторения.

Итак, мы имеем 26 случаев казни за все преступные действия, но и здесь остаются повторы, позволяющие уменьшить абсолютную цифру. Это две статьи о недонесении по изменным делам родственников и не родственников. Статьи об ограничении ответственности родственников, не знавших об измене, вводятся в конце XVI -- начале XVII вв. (ликвидация последствий опричной политики, крестоцеловальная запись В. Шуйского) и выполняют функции как охраны династии, так и достижения государственной стабильности после Смуты. Подделка грамот и подделка печатей также разъединена в Уложении не совсем логично, в силу казуального характера мышления законодателя. Три статьи описывают идентичные ситуации разбоя «лихих людей», за который полагалась смертная казнь. Злое дело против государя, измена, изменные сношения с заграницей также объединены единым смыслом и могут квалифицироваться понятием «измены». По избранной нами методике подсчета получается, что смертная казнь в Уложении назначается за 20 видов преступной деятельности. Даже если сделать поправки на погрешности, то никак не больше, чем за 25. Еще раз повторим -- это наиболее опасные преступления, многие из которых караются смертью и в современном уголовном праве. Это -- богохульство, бесчинство в Церкви, сдача города неприятелю, поджог города, подделка денег, использование поддельных грамот, военные грабежи и насилия над мирными жителями, «надругательство». О суровости уголовного права говорить должно, но какое-либо впечатление особой репрессивности в сравнении даже с другими кодексами и той же Каролиной, может возникнуть лишь по недоразумению Рогов В.А. Указ. соч. С. 189..

В современной литературе находит одобрение- точка зрения Н.П.. Загоскина, что за счет телесных наказаний («жестоких», «безжалостных») границы смертной казни могут быть расширены Маньков А.Г. Уложение 1649 года - кодекс феодального права России. - Л.: Наука, 1980. С. 225.. В таких подходах нужна очень большая осторожность. В Уложении формулировка «чинить жестокое и нещадное» наказание цели смерти совершенно не преследует. Думать иначе, значит порывать с логикой. Статьи о нещадных наказаниях предусматривают ситуации, когда наказуемый совершает после экзекуции какие-то жизненные действия (дослуживает на службе, выплачивает деньги и т.д.). Например, за нанесение телесных повреждений после «торговой казни без пощады» виновного следовало «кинуть в тюрьму на месяц» и т.д Рогов В.А. Указ. соч. С. 190.. Нелепо назначать тюрьму и штраф, подразумевая смертный исход. Смерть от кнута могла наступать в силу особенностей физического состояния наказуемых. С большой осторожностью нужно говорить о расширении смертных случаев за счет членовредительства. Хотя смертные последствия, конечно, имели место, цели их наступления не было.

Весьма трудную проблему составляет вопрос о способах казней в Уложении 1649 г. В русских Судебниках XV-XVII вв. о способах казней традиционно сказано очень мало. И все-таки Уложение более подробно останавливается на данном вопросе. Ясно предусмотрено сожжение за богохульство и поджог имущества, залитие горла металлом за подделку денег, за убийство женой мужа -- закапывание в землю. На практике способы казней были более разнообразными. Олеарий писал о четвертовании самых опасных преступников. Котошихин перечисляет четыре основных способа, указанных выше, добавляет повешение за разбойные действия и грабежи замешанных в бунтах Котошихин Г.К. О России в царствование Алексея Михайловича. С. 104, 116.. Сожжение, залитие горла металлом, повешение, закапывание женщин в землю -- в какой-то степени несут символическую нагрузку. Закапывание в землю связано, видимо, с очистительной силой земли («мать сыра земля»). Неконкретизированность видов казней зачастую оценивается в том смысле, что это давало возможность выбора наиболее устрашающего способа. До некоторой степени это так. Но главное в другом. Например, сожжение и закапывание даны в Уложении точно, поскольку в «законности» их применения ни у кого сомнения не было. В остальных случаях государственный подход к казням испытывал давление идеологических воззрений, в том числе -- бытовых. Дифференцированность зависела от ситуации: власть имела Возможность сделать «приемлемый» выбор. В повести о «горе -- злосчастьи» героя, вступившего на путь разбоев и убийств, могут предать двум способам казни: «чтобы молодца за то повесили или с каменем в воду посадили» Повесть о горе - злосчастьи. -Л.: Наука, 1985. С. 16.. С повешением ясно, оно в XVII в. применялось к разбойникам. Пословицы и поговорки XVII в. говорят о предании смерти татей и разбойников именно через повешение Демин А.С. Писатель и общество в России XVI - XVII веков. - М.: Наука, 1985. С. 143.. А вот вариант с утоплением отражает скорее простонародные возможности расправы на основе символических воззрений. Вариации способов казней давали государству возможность гибких действий в соответствии с идеологией XVII века Рогов В.А. Указ. соч. С. 191..

В исследованиях по истории XVII столетия довольно часто встречаются ссылки на сочинение Адама Олеария. Выборочные цитаты не могут создать полной картины, а для понимания уголовной политики, на основе которой складывалось отношение к репрессиям Уложения 1649 г., сочинение голштинского посланника имеет большое значение. Олеарий побывал в России в середине 30-х годов XVII в Алпатов М.А. Русская историческая мысль и Западная Европа. XVII -первая четверть XVII века. -М.: Наука. С. 98-118.; Усов Д. Иноземцы в России (Путешествие Олеария а Россию). -М., 1917..

Будучи посланником страны весьма жестокого уголовного права, Олеарий, естественно, смотрел на правовую жизнь глазами человека, привыкшего к жестокости, умевшего определить степень и характер репрессий. Он высоко ценил право вообще и верил в его важную «регулирующую» роль. Олеарий подробно рассуждает о юридических аспектах повышения дисциплины в составе его посольства, обстоятельно описывает «юстицию» в Лифляндии Адам Олеарий. Описание путешествия в и через Московию в Персию и обратно. -СПб., 1906. С. 92-100, 104-106, 114-118.. Он вполне однозначно считал московитов варварами, но только в смысле отсутствия у них образования и наук.

Вообще же жители Москвы смышленны и хитры Адам Олеарий. Указ. соч. С. 178-181.. Нигде при описании карательной политики в России Олеарий не говорит об их жестокости. В то же время о жестокости народов, окружающих Россию, о жестокости татар он отзывается однозначно и утвердительно Там же. С. 54.. А. Олеарий хорошо понимает, что такое жестокость, когда говорит об уголовной политике Ивана Грозного.

По Олеарию, репрессии государства представляют собой реакцию на разложение в обществе нравственности и морали. Эти наблюдения справедливы. Довольно часты ложные доносы из-за сведения личных счетов, когда ненавистному лицу «подбрасывалось» имущество, взятое под залог при заключении сделок. Как меру борьбы с этим Олеарий приводит указ 1634г., запретивший залоги в заемных делах.

Изощренные казни (разрубание на части, лишение погребения) имеют место лишь в случае самых тяжких преступлений. Так казнили «обрезанного» самозванца Тимошку (Лжешуйского). К обычным преступникам отношение иное. За умышленное убийство несколько недель держат в темнице для покаяния, а затем следует простая казнь (отрубание головы). Такой подход закрепило позднее Уложение 1649 г.

Очень ценные сведения приводит Олеарий о состоянии организованной преступности: на торговых и речных путях действуют шейки казаков и разбойников. Это грабежи с целью крупной наживы и бороться с ними очень трудно. Единственный путь -- военная охрана посольств и торговых караванов. Такие же шайки промышляют на больших дорогах между городами. В городах нападения грабителей имеют другой характер и во многом связаны с пьянством. Утром по большим праздникам частенько находят убитых или ограбленных во хмелю. Такие преступления, по словам Олеария, совершают «рабы» (т.е. деклассированный, потерявший сословный статуе элемент), с целью завладения мелкой собственностью, возможно для того же пьянства. В них участвуют много слуг, вельмож и холопов с плохим материальным положением. Именно из-за бедности домашней челяди в Москве много воров, грабителей и убийц. Расправа с ними часто обходится без обращения в органы юстиции, обыкновенным мордобоем Адам Олеарий. Указ. соч. С. 139,196-198.. С подобными «безобразиями» ведется борьба и, благодаря «деятельности» патриарха, их поубавилось Повесть о горе - злосчастьи. -Л.: Наука, 1985. С. 6-7..

Можно сказать, что Олеарий правильно отразил многообразие формирования путей преступности к середине XVII в. Наряду с материальной нуждой на путь преступлений становились и из-за других условий: семейных и бытовых неурядиц, дурных примеров и т. д. В повести о «горе -- злосчастья», появившейся примерно в середине XVII в., родители наставляют героя избегать пагубного преступного пути не от нужды. Опасность таится в «неумном поведении», в связях с околопреступным миром (игроки в кости), в пьянстве, в моральном падении, лживости, в разгульной не трудовой жизни и т.д. В общем обнаруживается сильнейшее влияние на развитие преступности идеологических причин.

В описании пыток Олеарию, на мой взгляд, доверять нельзя, поскольку он сильно повторяет Герберштейна Адам Олеарий. Указ.соч.. С. 287.. Самым тяжким средством наказания он считает кнут. Видимо играет роль то обстоятельство, что в странах Европы кнут не был распространен и телесные наказания развивались на иной основе. Описывая экзекуцию кнутом, он сообщает, что мужчины получали по 20-26 ударов, женщина -- 16. Удары кнутом тщательно контролировались приставами и ими же прекращались. Только те лица, кто совершил какие-то «великие преступления», были забиты до смерти Там же. С. 290.. Показательно, что «современник» Уложения Григорий Котощихин, описывая тяжкие экзекуции кнутом, о смертельных последствиях не говорит Котошихин Г.К. О России в царствование Алексея Михайловича. - СПб., 1906. С. 115..

Олеарий приводит примеры влияния на уголовное право религиозных верований. «Покаявшегося» слугу упомянутого выше Тимошки -- Лжешуйского (как нарушителя присяги царю) приговорили к отрубанию пальцев на правой руке. Однако потом заменили на левую руку, дабы виновный мог креститься Адам Олеарий. Указ.соч. С. 254..

II. ТЕЛЕСНЫЕ НАКАЗАНИЯ В УЛОЖЕНИИ 1649 Г.

ПРОБЛЕМА УСТРАШЕНИЯ И ЦЕЛЕСООБРАЗНОСТИ УГОЛОВНЫХ КАР

Как в дореволюционной, так и в советской литературе вопросы уголовного права в Уложении рассматривались наиболее часто, поскольку кодекс воплотил в законченном виде наиболее важные черты и принципы русского средневекового закона. Почти все исследователи сходятся во мнении, что кнут предусматривался в нем примерно в 140 случаях. Достаточно подробно рассматривались конкретные случаи применения телесных наказаний, процедура их реализации, некоторые особенности. Большинство исследователей подчеркивали значение принципа устрашения, как главного принципа Уложения. Можно согласиться с тем, что устрашение играло важную роль в карательной политике государства, особенно в эпоху крестьянских войн. Однако во многих работах, и особенно в советских, устрашение провозглашается единственно возможным принципом наказаний средневековья. Ограничившись констатацией этого принципа, нельзя раскрыть сложного содержания средневекового правосознания и права. Поэтому важнейшее внимание мы уделим рассмотрению вопросов, связанных с более глубоким и реальным пониманием направленности наказаний той эпохи.

Терминологически устрашение выражено в формуле Уложения об «учинении» виновному «нещадного» и «жестокого» наказания. Оговоримся, что подобная терминология вовсе не означает отношения государства лишь к социальным низам. Она относится и к служилым ратным людям, и к помещикам, и к служащим государственного аппарата. Уже этот факт должен удерживать исследователей от однобоких оценок.

Во многих работах иллюстрацией устрашения служит терминологическая формула Уложения -- «на то смотря другим неповадно было делать так», причем указывается на ее большую распространенность. Анализ текста Уложения показывает, что такие мнения иллюзорны. Формула эта весьма редка и далеко не однозначна. В двух первых, наиболее важных главах Уложения -- о церковных преступлениях и особе государя -- она отсутствует вообще. Очень показательно, ведь речь идет об опаснейших политических преступлениях. Впервые формула встречается в ст. I гл. III, по которой за оскорбление кого-либо в присутствии царя или на его дворе полагалось «заплатить обесчестье» и отсидеть две недели в тюрьме. Невозможно обнаружить здесь никакого устрашения. Двухнедельное заключение -- скорее моральная, чем устрашительная мера, и формула «неповадно» означает не страх, а нравственное унижение преступника. Еще раз формула встречается в статье о применении батогов и тюремного заключения для воинских начальников (сотенных голов), без ведома высших властей самовольно отпустивших ратных людей со службы (ст. 16 гл. VII). И сказав им вину «при многих ратных людях», применить наказание, «чтобы на то смотря иным сотенньм головам неповадно было так делать». Опять-таки смысловая нагрузка падает больше на моральную сторону -- на позор публичного наказания. Стоило ли ограничиваться сравнительно легкими батогами, если роль устрашения мог вполне выполнить кнут?

Не удалось обнаружить источников, прямо раскрывающих психологическое отношение наказуемых к телесным карам, к Степени их тяжести. Без этого можно лишь приблизительно интроспектировать значение устрашения в сознании людей как доминирующего юридического фактора. Конечно, в жестокости кнута, который мог сыграть роль замаскированного орудия казни, сомневаться не приходится. Но интересны следующие факты. Согласно морали XVI-XVII вв., люди часто предпочитали перенести жестокие побои от правежей, нежели выплатить деньги. А ведь последствия правежей были столь тяжелы, что наказуемых отвозили домой на телегах. И длилась экзекуция не день и не два. И все-таки предпочитали пытки! В русских народных юридических пословицах отражена не устрашающая роль кнута, а целесообразность его применения. «Доносчику -- первый кнут». «Кнут не мука, а впредь -- наука». «Кнут не мучит, а вперед учит». «Кто плут, для того сделан кнут» Иллюстров И. Юридические пословицы и поговорки русского народа. -М., 1885. С. 72..

Третий случай употребления формулы зафиксирован в статье о недобросовестной покупке запасов воинскими чинами, за что они выплачивали двойную сумму и отдавали купленное. Здесь вообще нет речи ни о тюрьме, ни о кнуте. А как может проявляться устрашение в материальных взысканиях? Трудно обнаружить устрашение и в ст. 25 гл. VII, устанавливающей материальные взыскания за поклепные иски, и в ст. 20 гл. Х, запрещающей подачу прямых исков государю, минуя соответствующие приказы. За нарушения назначались батоги, а «кто почестнее, и того посади в тюрьму на неделю, чтобы на то смотря иным неповадно было так делати». Неделя тюрьмы никак не может быть устрашительной, а батоги -- далеко не самый страшный вид телесных кар. Здесь, скорее, проявляется стремление государства к принудительному обеспечению правопорядка.

Впрочем, довольно редко встречается и прямая связь с устрашением. Оговоренный на следствии «обысными людьми», якобы, ложно, и подавший об этом челобитную, но не доказавший ничем ложность обвинения, получал «жестокое наказание, велеть его бита кнутом нещадно, чтобы на то смотря иным неповадно было так делать». Но здесь идет речь о связи с «лихими людьми», и кнут действительно выполняет функцию устрашения, но в данном случае это было традиционно (ст.ст. 198. 199 и др. гл. Х).

Целый ряд статей Соборного Уложения назначали кнут и батоги за лжесвидетельство, мздоимство, нарушения деятельности судебно-административного аппарата (ст.ст. 5, 8, 9, 13, 14, 16, 141, 142, 148, 154, 186, 191 и др. гл. Х). Действия такого рода издавна влекли применение кнута, что зафиксировано еще в Судебнике 1550 г. Ничего принципиально нового, на наш взгляд, Уложение не вносит. Следует лишь отметить, что назначение батогов по Уложению (вместе с тюрьмой и штрафами) имеет место за бесчестье высокопоставленных лиц -- патриарха, митрополита и т. д. Деньги у оскорбителей «выколачивали» (ст.ст. 28-31, 92, 93 гл. Х). Ранее Судебник царя Федора основной упор наказаний за бесчестье делал на штрафы. В начале XVII в. Я. Маржарет пишет об альтернативном взыскании за бесчестие -- или штраф, или батоги. Теперь законодатель совместил обе формы, и ситуация, несомненно, была выгодна феодальным верхам.

Применение телесных наказаний вместе с денежными взысканиями против корыстных правонарушений (ст. 5, 6 и др. гл.1Х) свидетельствует о сохранение функции кнута как унифицированного средства наведения правопорядка принудительными методами. Следует учитывать, что Соборное Уложение было принято в период острых общественных конфликтов и в силу этого гибко подходило к проблеме репрессий. Недаром некоторые жестокие указы о членовредительстве и казнях принимались помимо Уложения.

Даже самые Одиозные статьи Уложения о членовредительстве, наиболее варварской форме наказания, не дают оснований для их однозначного толкования как страшительных. Еще М. Ступин выделил наиболее принципиальные виды членовредительства -- отрубание рук, урезание уха, носа, языка, ноздрей. Без специального анализа такой «набор», вне всякого сомнения, создает впечатление необузданной жестокости. Не отрицая в целом устрашительной направленности таких наказаний, выделим здесь иную смысловую нагрузку их применения. Отсечение рук предусмотрено ст.ст. 4, 5, 9 гл. III Уложения. В первой из них речь идет об обнажении оружия (без всяких последствий) в присутствии государя, во второй о нанесении ранений кому-либо на государевом дворе. Обе статьи построены по принципу символического талиона, когда наказание обращено на виновный орган, нарушивший уголовно-правовой запрет. Символическое значение особой неприкосновенности личности государя лежит в основе такой ситуации. Поскольку в XVII в. в условиях символизации права талион был своеобразной инвариацией «справедливости», недопустимо ограничиваться в данном случае лишь указанием на устрашение. Статья 9 предусматривает отсечение руки за третью кражу на царском дворе. За первую и вторую кражи применялись соответственно наказание кнутом и полгода тюрьмы. Вспомним, что в XIV в. даже за вторую неквалифицированную кражу могла назначаться казнь. Здесь же третья кража, да еще на государевом дворе, не каралась смертью! О чем это говорит: об устрашении или о либерализации закона? С точки зрения устрашения более показательны ст.ст. 28, 29 гл. VII о наказаниях ратных людей. «Нещадный» кнут назначался за кражу ружья у сослуживца, отсечение руки -- за кражу воинской лошади. Но примем во внимание, что это имело место в армии, а там принудительная дисциплина особенно строга.

Уложение повторяет старую формулу -- отсечение руки у подьячих за фальсификацию протоколов (ст. 12 гл. Х), но не рискует посягать на дьяков, ограничиваясь за фальсификацию с их стороны применение кнута. В отношении «площадных» дьяков предусматривалось отсечение руки за составление ложных кабальных документов (ст.25 гл. Х). Во всех перечисленных случаях имеет место символическое обращение наказания на виновный орган. Пожалуй, классовый характер закона наиболее полно выражен в отсечении руки за посягательство на жизнь господина со стороны зависимого или служилого человека в форме приготовления к преступлению (ст. 8 гл. XXII).

Урезание ушей предусматривалось ст.ст. 9, 10 гл. XXI вместе с, кнутом и тюремным заключением за обычную кражу. За первую кражу урезалось правое ухо, за вторую -- левое. Никакой устрашительной роли это членовредительное наказание не выполняло. Скорее, оно играло роль примитивной справки о судимости, которая давала точные сведения государственным органам об уголовном прошлом субъекта. Такие действия могли развиваться лишь в условиях достаточно массовой преступности, чем характеризуется XVII век. Ухо отрезалось также за первый разбой и третью кражу рыбы из водоемов (ст.cт. 16, 90 гл. ХХI). Трудно представить себе более легкий и доступный способ распознания властями злостных преступников. Закон специально оговаривал, что татя после тюремного заключения высылают на окраины государства с документами о законном освобождении (ст. 10 гл. ХХI). С.И. Штамм справедливо указала на особый контроль за такими людьми со стороны властей Развитие русского права в XV -- первой половине XVII вв. -М.: Наука, 1986. С. 193.. При отсутствии надлежащих документов на них делался запрос в центр, при временном водворении их в тюрьму (ст. 19 гл. ХХI).

Вряд ли можно считать устрашением и урезание ноздрей. В ст. 16 гл. XXV предусмотрен кнут для злостных нарушителей «в приводе с табаком» во второй и третий раз. Если же «табачники» были неисправимы, то за «многие приводы» резали ноздри и отсылали в дальние города. Там всем было ясно, за какие грехи они высланы. И здесь цели наказания связаны с практической целесообразностью в понимании феодального правосознания. Знаковый элемент вырезания ноздрей играет ведущую роль. Табачники на Руси рассматривались как грешники, противодействующие государственной оценке положения личности. Ее основная цель -- служение государству и христианское смирение, аскетизм ради спасения. Поэтому курение табака рассматривалось как противодействие всей системе ценностей, как бунт личности, стремящейся к плотским удовольствиям. В 1627 г. в Устюжском уезде, как рассказывает летопись, были «страшные чудеса» против употребителей табака. Для тех из них, кто приложился к святой иконе, показывались (всем людям) различные казни: недуги, одержимость, болезни лица, рук, ног, зрения. Спасение ожидало лишь тех, кто раскаялся сердцем и смирился духом в содеянном ПСРЛ. Т.37. -Л.: Наука, 1982. С. 175..

Статья 10 гл. XIV предусматривала возможность (но не обязательность) урезания языка за ложные клятвы, в зависимости от рекомендации Церкви. И здесь важно подчеркнуть символическое значение этих действий для пресечения лжи в суде. Но устрашительные мотивы имеют место, хотя А.Г. Тимофеев и полагал, что урезание языка в Соборном Уложении непосредственно не предусмотрено.

Яркий пример устрашительной членовредительной практики (ст. 1 гл. V) -- залитие горла расплавленным металлом за фальшивомонетничество. Этот способ практиковался еще в начале XVI в. В нем просматривается символическое значение наказания за порчу монеты в ущерб государственной казне. Именно государственные интересы диктуют применение крайне жестоких мер. Ведь за подмес в драгоценные металлы олова по частным заказам дело ограничивалось лишь применением кнута и возмещением убытков (ст. гл.V). Следовательно, никакого ужесточения по сравнению со 150-летней прошлой практикой нет. Вообще же, применение кнута за антигосударственные деяния -- явление исторически устойчивое и давнее. Били, например, кнутом за нарушение государственных границ с торговыми целями без умысла на измену (ст. 4 гл. VI), за самовольное оставление места службы «ратными чинами». Но в последнем случае даже само государство не рассматривало кнут как особо тяжкую репрессивную меру. Его применение было следствием давних традиций формирования «принудительной дисциплины». Более важным и тяжелым наказанием закон считал конфискацию поместий, применявшуюся в случае рецидива (ст.ст. 8, 9, 19 гл. III). Даже за бегство с поля боя применялись конфискации и традиционный кнут. И уже никак здесь не мог выступать кнут «замаскированным орудием смерти», ибо само государство было крайне заинтересовано в сохранении служилого воинского состава. Лишь измена каралась смертью. Отсюда ясно, что применение телесных наказаний направлено на достижение прагматических целей государством любыми средствами. Роль наказания как фактора наведения порядка, пожалуй, перевешивает идеи устрашения.

Возможность смертельных последствий от битья кнутом, на наш взгляд, серьезно преувеличена. В источниках имеются угрозы со стороны феодалов «забить кнутом до смерти», но обнаружить конкретные факты такого рода достаточно трудно (при любых подходах период опричнины и смуты должен не учитываться). Речь не идет, конечно, о его применении к «ведомым лихим». В правосознании того времени было не понятое нашей наукой чувство меры. С.С. Иванов писал, что около 100 статей Уложения предусматривают неопределенное число ударов, и это открывало дорогу феодальному произволу. Аморфно понимаемый произвол вредит правдивости науки. То, что могло иметь место в отношении «лихих людей», вовсе не предусматривалось в отношении других преступлений. Соборное Уложение четко фиксировало применение смертной казни и не имело цели смертельных последствий от наказания кнутом. В науке не учитывается, что такой вывод однозначно следует из конструкций статей с альтернативными или множественными санкциями (кнут, тюрьма, штраф и т.д.). Ведь для того, чтобы виновный смог угодить в тюрьму и выплатить штраф, он обязан был остаться живым после кнута. Для доказательства обратного исследователям придется не ссылаться на предвзято толкующие проблему работы, а искать конкретные и не единичные конкретные примеры.

Целесообразность в феодальном понимании диктовала даже защиту лиц, стоящих, на правеже. Для служилых чинов и тяглых людей устанавливались денежные таксы годовой отработки заимодавцу вместе с запрещением увечить должников (ст. 266 гл. Х).

Членовредительство по принципу талиона (глаз за глаз, рука за руку и т.д.) предусматривалось в Уложении за «мучительное надругательство» над человеком в форме выкалывания глаз, обрезания губ и т.д. (ст. 10 гл. ХХII). Рассматривая эту статью, А.Г. Маньков совершенно справедливо указал на ее оценку Н.Д. Сергеевским, подметив, что она «можно думать, весьма редко применялась на практике: ни в одном известном памятнике XVII в. мы не нашли указаний хотя бы на один случай применения этой статьи» Маньков А.Г. Указ.соч. С. 226.. Это очень важное указание. Анализ ситуации заставляет отказаться от убеждения о широком использований «талионного» членовредительства. Его попросту не было. Ведь ст. 10 имеет в виду вполне определенный, сословно ограниченный круг лиц, конкретную ситуацию в среде феодалов. Здесь провозглашен не общий принцип наказания. Речь идет о феодалах, превысивших какой-то крут судебных обязанностей, возможно подразумевается судебный произвол. Санкция статьи предусматривает обращение взысканий на «вотчины и животы» виновного, по 50 рублей за рану. Совершенно абсурдно полагать, что законодатель имел в виду все социальные слои, -- рядовому населению такие выплаты были недоступны.

Можно выделить перемещение применения кнута в связи с ростом крепостничества за нарушение границ земельной собственности, По Уложению кнутом наказывались крестьяне, нарушившие феодальную межу (ст. 231 гл. Х). Охрана интересов феодала прослеживается и в других случаях. Статьи 13, 14 гл. II предписывают бить кнутом «нещадно» за неподтвержденный извет крестьян или служилых людей не своих господ по «изменному» или «государеву» делу, запрещая во всех других случаях вообще верить этим доносчикам. Эти статьи ликвидировали последнюю возможность простонародья «посчитаться» с опостылевшими господами. Статья предписывала отдавать доносчиков прежним хозяевам. Пропала возможность оправдать бегство от хозяина последним оправданием -- нежеланием служить «антигосударственно» настроенному феодалу. Телесные наказания укрепились в сфере идеологии. Кнут назначался за непристойные речи в Церкви в адрес клира во время службы (ст.3 гл. II), за нанесение ран в Церкви (ст.5 гл. I), батоги -- за простые побои (ст.6 гл. I). Хотя преувеличенной жестокости по сравнению со светскими деяниями здесь опять-таки не прослеживается Соборное Уложение 1649 года: Текст. комент. / АН СССР. Ин-т истории СССР. Ленингр. отд-ние; Подгот. текста Ивиной Л.И.; Комент. Абрамовича Г.В. и др.; Рук. авт. коллектива Маньков А.Г. -Л.: Наука. Ленингр отд-ние, 1997. 39-43..

III. ЛИШЕНИЕ СВОБОДЫ В СОБОРНОМ УЛОЖЕНИИ 1649 Г.

В Соборном Уложении, как указывали дореволюционные исследователи, тюремное заключение предусматривалось боле сорока раз. Различалось заключение до порук, до указа, до смерти, устанавливались конкретные сроки лишения свободы от трех дней до четырех лет Есипов В.В. Очерк русского уголовного права. С. 405-406.. Довольно четкая фиксация сроков заключения свидетельствует об использовании этого вида наказания как исправительной меры в рамках правосознания позднего средневековья. В практике устанавливалось, в каких случаях и какой срок был достаточен для достижения конечных результатов наказания. Можно сказать, что фиксация сроков заключения, пробивая себе дорогу со времени Судебника 1550 г. и испытывая влияние субъективных факторов, достигла в Уложении высшего логического обоснования для средневековой России. Правда, в некоторых случаях кодекс сохранял формулы -- содержать в тюрьме «до государева указа» и «чинить жестокое наказание», в соответствии с которыми срок заключения мог быть неопределенным. Но в большинстве случаев Уложение тяготеет к конкретным срокам, чем подтверждается его целенаправленный подход к лишению свободы. Весьма важным представляется замечание С.И. Штамм о том, что в рассматриваемый период большое значение имело стремление государства к предупреждению будущих преступлений Развитие русского права в XV -- первой половине XVII вв. -М.: Наука, 1986. С. 189.. В этой взаимосвязи и предстоит раскрыть логику применения тюремного заключения.

Уложение сохранило некоторые черты казуального подхода к наказанию противоправных деяний, в том числе и при назначении тюремного заключения. Последнее выступало и как мера изоляции в ходе следствия или разбора дела до вынесения приговора или решения по существу. Например, беглые холопы и крестьяне могли содержаться в заключение до отыскания их действительных хозяев. То же наблюдалось в отношении «лихих людей», которые оговаривали других с целью продления следствия и оттяжки приговора до их поимки (но не более чем на шесть месяцев, после чего приводилась в исполнение смертная казнь). «До порук» содержались в тюрьмах не признавшиеся под пыткой в преступлении, а подозреваемые -- до «государева указа», т.е. до выяснения обстоятельств дела. Все эти случаи можно не принимать во внимание как не имевшие связи с конкретикой уголовных наказаний Рогов В.А. Указ. соч. С. 142..

Уложение очень редко назначает лишение свободы без указания сроков. Так, погрязшего во взятках недельщика за связь с преступниками предписывалось заключать в тюрьму без указания срока. Однако закон «расшифровывает» ситуацию. Анализ показывает, что здесь речь идет о временной мере, о заключении «до государева указа». Получается, что основная идея Уложения по отношению к не профессиональной преступности заключается в назначении краткосрочного тюремного заключения. В подавляющем большинстве случаев оговариваются сроки заключения от нескольких месяцев (и ниже) до двух-трех лет, даже если имеется в виду «государев указ». Краткосрочное заключение правонарушителей не профессионалов -- один из важнейших принципов в русском уголовном праве данного периода. Непродолжительность заключения была обусловлена признанием целесообразности влияния на нравственный облик правонарушителя с целью его скорейшего приобщения к внутригосударственной жизни. Это -- господство политики «исправления» преступников. Еще один вывод состоит в том, что подобное отношение государства к преступнику было возможно лишь при влиянии на государственную политику нравственных критериев христианства. В этой связи целесообразно выделить, теоретическую конструкцию наказания, заложенную в гл. ХХП Уложения. В этой главе уголовное наказание как мера широкомасштабного воздействия на преступника отграничивается от смертной казни -- «кому чинити смертная казнь, и за какие вины смертию не казнити, а чинити наказание». Логика безупречна: наказанием признается лишь такая мера, которая в каком бы то ни было виде направлена на виновное лицо с целью сохранить его в дальнейшем в общественно-политической жизни государства (конечно, в соответствии с сословным статусом). Поэтому смертная казнь обособлена от иных средств воздействия. Все остальные виды кар рассматриваются как действия, направленные на изменение в перспективе личности преступника. Конкретно тюремное заключение в этой главе в виде одного года предусмотрено за убийство родителями своих детей. Предполагается, что этого срока вполне достаточно для осознания греховности деяния. Понуждение к осознанию греховности и изменению образа мыслей (а следовательно и действий) -- важная сторона направленности Уложения.

Краткосрочное заключение было инструментом целенаправленной внутренней политики государства в союзе с церковью. В таком же значении выступает лишение свободы и за другие преступления. От одного до трех месяцев тюрьмы получал виновный в нанесении побоев, надругательстве над личностью, бесчестье. Таким образом имеются здесь некоторые отличия от грубой целевой направленности телесных наказаний с их откровенно болевым воздействием, и от штрафов, имевших целью экономическое неблагополучие личности Рогов В.А. Указ. соч. С. 143..

Такой теоретический подход не случаен. В самом общем плане можно выделить применение лишения свободы в отношении двух категорий правонарушителей. В гл. XXI Уложения о разбойных и татиных делах имеется в виду профессиональная преступность. Вторую категорию составляют не профессиональные нарушители различной степени опасности. Им предоставлялась, так сказать, возможность «поразмышлять» во временной изоляции. В первом случае цели более прагматические: государство стремилось лишить виновного всех материальных благ (отдать истцам «животы»), соединяя тюремное заключение с кнутом. Хотя и здесь сроки заключения (два-три года) играли роль в целенаправленном воздействии на личность. После отбытия наказания бывшие преступники ссылались с соответствующими документами в «украинные города».

Отправляя в ссылку эту категорию преступников, государство признавало нецелесообразность их содержания в праздном бездействии. Заключенные этого типа должны были «отрабатывать» свое содержание в тюрьме -- их посылали «в кандалах работать на всякие изделья». Используя труд заключенных, государство как бы брало на себя бремя их кормления и материального содержания. И не случайно Уложение закрепляет строительство тюрем как государственную обязанность: «тюрьмы на Москве строить из Разбойного приказу Государевою казною». Но признав тюрьмы общегосударственным элементом борьбы с преступностью, власти использовали и старую практику, возлагая бремя расходов на строительство и дополнительную охрану на местах (содержание сторожей, палачей, целовальников и т.д.) на все податные сословия -- посады и крестьян всех категорий. Правда, закон предписывал лишних денег не брать и убытков не чинить. Уголовная ответственность этого охранного штата на местах за плохое исполнение обязанностей была весьма суровой. Карались даже случайные побеги (весьма, возможно, частые). Вменялись в обязанность частые осмотры тюрем, дабы они «были крепки». Таким образом, в Уложении отразился процесс окончания формирования государственной системы мест лишения свободы московского периода. Оно закрепило подчинение центру и принудительную обязанность на местах исполнять функции надзора по указаниям свыше.

На применение заключения к непрофессиональным преступникам особенно влияла религия. Сроки, как правило, были небольшие. Предусматривалось заключение далеко не за все правонарушения, поскольку в московский период идея влияния заключения на духовный мир узника имела достаточно ясные цели. В гл. ХVII о преступлениях ратных людей упоминаются и смертная казнь, и штрафы, и телесные наказания, и конфискации, но лишение свободы предусмотрено только в ст. 16 за самовольный отпуск людей со службы сотенными головами. И это логично: ведь воинские чины нужны были именно на службе, нужно было их постоянное и реальное присутствие. Незачем было бросать их в тюрьму в ущерб служебной деятельности.

Едва ли не самым важным является то, что лишение свободы почти не применяется в Уложении за преступления против собственности (за исключением «лихих» и разбойных дел и кражи, караемых по статьям гл. XXI, в которых за основу юридической конструкции берется не имущественное посягательство, а деятельность специального субъекта). В тех случаях, когда речь идет о нарушениях интересов собственника вне связи с профессиональной преступностью, тюремное заключение практически не имеет места. Исключение -- ст. 231 гл. Х, где назначается всего неделя тюрьмы (после телесных наказаний) за нарушение межи. Но в ней лишь повторяется давняя традиция русского права. В конструкции статей о посягательстве на собственность доминирует стремление государства удовлетворить интересы собственника путем штрафов и возмещения убытков, тюрьма дает в этом отношении мало пользы. Пожалуй, наиболее отчетливо целевое значение заключения раскрывается в широком применении его за посягательство на интересы государства. Именно здесь превалирует принудительное воздействие на личность путем изоляции Рогов В.А. Указ. соч. С. 144-147..

В главе о церковных преступлениях дважды предусмотрено месячное лишение свободы -- за нанесение побоев в церкви и словесные оскорбления (после торговой казни в первом случае и бесчестья во втором). Очевидно, такой срок считается достаточным для осознания виновным запрета нарушений церковной дисциплины. Это и есть конкретное проявление влияния религиозной идеологии. Когда же речь шла о светском интересе, например, о запрете на подачу в церкви челобитных, срок заключения был менее определенным -- «как государь укажет» Терминология Уложения показывает, что на первом месте стоит не позорящее значение тюрьмы, а ее «исправительная» роль. Отдается предпочтение выражению «посадить в тюрьму», а не «кинуть». Совершенно не случайно несколько позднее заключение за религиозные преступления часто назначалось до раскаяния виновных, пока они не обратятся на «путь истинный». Такой же подход прослеживается в кодексе при применении тюрьмы за бесчестье церковных чинов Соборное Уложение 1649 года: Текст. комент. / АН СССР. Ин-т истории СССР. Ленингр. отд-ние; Подгот. текста Ивиной Л.И.; Комент. Абрамовича Г.В. и др.; Рук. авт. коллектива Маньков А.Г. -Л.: Наука. Ленингр отд-ние, 1997. С. 205-213..

В главе о посягательстве на государя и его интересы цели лишения свободы ясно не прослеживаются. Отчасти это происходит потому, что совершивший такое опасное преступление безразличен государству как личность, здесь доминирует смертная казнь. Однако как только законодатель обращается к менее опасной противогосударственной деятельности, он применяет краткосрочное заключение достаточно широко. Нарушивший порядок на государевом дворе, лишался свободы на неделю, две, месяце. Широко применяется этот вид кары за преступления против судебной деятельности: за взятку «под судью» -- до «государева указа» (вместе с кнутом), за ложные челобитья и нарушение правил их подачи, за ложь и оговоры в суде, брань, побои в суде и т.д. Сроки заключения, как правило, незначительные. Применение санкций с лишением свободы до одного месяца обнажает стремление государства достичь конечных целей без серьезных отрицательных последствий для нарушителя и отчасти представлено как мера административно-принудительная. После ее применения лицо должно было с большим уважением относиться к велениям власти и суда. «Соседство» тюрьмы с телесными наказаниями не меняет сути дела. Последние были в тот период весьма обыденными и до некоторой степени «безнадежными»: к кнуту прибегали часто и желаемых целей в общем не достигали. В середине XVII в. государство до некоторой степени "запуталось" в применении репрессии и практиковало уголовно-правовое лавирование. Последнее создавало ситуацию, в которой все виды наказаний, в том числе и заключение, отражали две тенденции -- либеральную и репрессивную, в связи с чем возникала двойственность и некоторая нечеткость их юридической фиксации Соборное Уложение 1649 года: Текст. комент. / АН СССР. Ин-т истории СССР. Ленингр. отд-ние; Подгот. текста Ивиной Л.И.; Комент. Абрамовича Г.В. и др.; Рук. авт. коллектива Маньков А.Г. -Л.: Наука. Ленингр отд-ние, 1997. С. 215-217..

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В данной курсовой работе мы рассмотрели нормы уголовного права по Соборному Уложению 1649 г.”

Рассмотрев первую главу нашей работы можно сказать, что отношение к смертной казни в Уложении выглядит более мягким, чем это принято считать в литературе. В то же время Уложение представляет собой последнюю попытку сохранить уголовное право в рамках идеологии Московского периода. После его издания последовал религиозный раскол и вооруженные движения низов второй половины XVII столетия. Религиозно-идеологические основы карательной доктрины Московской Руси были подготовлены к разрушению в петровских преобразованиях.

В исследованиях по истории XVII столетия довольно часто встречаются ссылки на сочинение Адама Олеария. Он побывал в России в середине 30-х годов XVII в. Его сочинение о России -- самая крупная и многоплановая книга о московском периоде -- содержит колоссальную информацию. Первое издание труда было в 1647 г. В смысле историковедческом сочинение Олеария -- явление довольно сложное, поскольку часть сведение он берет из «вторых рук» (у Герберштейна, Петрея, Бера и т. д.). Однако применительно к уголовному праву специальный анализ такого рода не требуется.

Проведенный во второй главе анализ телесных наказаний в Уложении 1649 г. и проблемы устранения и целесообразности уголовных кар показывает, что в XV-XVII вв. они расширялись. В их распространении играли свою роль и элементы устрашения. Однако оно не было доминирующим фактором уголовных кар. Нужно обязательно учитывать, что преувеличенное значение устрашения, сложившееся в современной науке, связано с недоучетом психологических моментов. То, что представляется устрашением современному исследователю, не всегда было таковым для средневекового сознания, обладавшего иным категориальным аппаратом ценностных понятий. Не менее важными были в то время такие принципы уголовных наказаний, как их целесообразность, направленность на изменение духовного склада личности, предупреждение новых преступных акций и т.д. Для России особенно важно то, что применение телесных наказаний было тесно связано с государственной идеологией, с желанием заставить личность служить власти, сохранив ее как общественно полезную единицу. Именно потому членовредительство так и не развилось в России, имело ограниченную сферу применения. Не изуверство доминировало в праве, а болевые наказания, более всего способные обеспечить подчинение личности государственным интересам.

Рассмотрев третью главу нашей работы можно сказать, что применение лишения свободы в московский период показывает, что оно строго развивалось по двум направлениям: по отношению к профессиональной и непрофессиональной преступности. Доминирующее значение имели краткие сроки заключения. В этой связи особенно важны исторические перспективы развития заключения в России. Известно, что радикальные преобразования тюремной организации начались в России довольно поздно: во второй половине XIX века. Это, по крайней мере, на сто лет позднее «реорганизационных Тюремных движений» в США и Западной Европе. Ссылки на «крепостническую отсталость» как первопричину такого положения в данном случае никакого значения не имеют. Ведь в либеральных уголовно-правовых преобразованиях в эпоху императрицы Елизаветы крепостническая Россия опережала Европу и в отмене смертной казни, и в гуманизации уголовной политики. Однако тюремные преобразования не только в XVIII, но и в XIX в. были наиболее пассивными. Объясняется это следующим.

Соборное Уложение 1649 г. закрепило отношение к тюремному заключению на основе максимального использования принципов идеологии периода Московской Руси. Иными словами, в нем применение заключения в законченном виде построено на религиозных идеалах и сакральной теории уголовного права, с которыми связано краткосрочное лишение свободы и целенаправленный характер принудительного изменения духовного облика узников. Однако во второй половине XVII века произошел разрыв светских и религиозных начал в теории уголовного права, что подорвало единую основу и целостный подход государства к этому виду наказаний. Увеличение столкновений с властью и народные бунты второй половины XVII в. приводили к увеличению числа «тюремных сидельцев», толкали власть к усилению репрессий за счет смертной казни. Преобразования Петра I, хотя и проводились с учётом религиозных воззрений, но в основе своей были чисто светскими и прагматическими. Возрастающая жестокость петровской политики подрывала основы «исправительного» воздействия заключения. В литературе не без основания указывалось на «жалкое состояние» мест лишения свободы при Петре I. Лишь к середине XIX в. вновь была найдена единая основа в отношении к тюрьме на базе буржуазной культуры, что и определило ход дальнейших реформ.

СПИСОК ИСПОЛЬЗУЕМОЙ ЛИТЕРАТУРЫ

1. Алпатов М.А. Русская историческая мысль и Западная Европа. XVII -первая четверть XVII века. -М.: Наука.

2. Демин А.С. Писатель и общество в России XVI - XVII веков. - М.: Наука, 1985.

3. Иллюстров И. Юридические пословицы и поговорки русского народа. -М., 1885.

4. Исаев И.А. История государства и права России: Учеб. для вузов по спец. и направлению “Юриспруденция”/ Моск. гос. юрид. акад. -М.: Юристъ, 1998.

5. История государства и права России: Источники права, юрид. памятники XI-XX вв./ Авт. -сост. Савельев П.Ю. -М.: Манускрипт, 1995.

6. История государства и права России: Учебник / Клеандрова В.М., Мулкаев Р.С., Сенцов А.А. и др.; Под ред. Титова Ю.П. -М.: Проспект, 1999.

7. История государства и права России: Учебник / Клеандрова В.М., Мулкаев Р.С., Сенцов А.А. и др.; Под ред. Титова Ю.П. -М.: Проспект, 2000.

8. Котошихин Г.К. О России в царствование Алексея Михайловича. - СПб., 1906.

9. Маньков А.Г. Уложение 1649 года - кодекс феодального права России. - Л.: Наука, 1980.

10. Олеарий Адам Описание путешествия в и через Московию в Персию и обратно. СПб, 1906.

11. Повесть о горе-злосчастьи. -Л.: Наука, 1985.

12. Развитие русского права в XV -- первой половине XVII вв. -М.: Наука, 1986.

13. Рогов В.А. История государства и права России IX - начала XX веков: Для студентов и преподавателей ист. и юрид вузов. -М.: Зерцало: Теис, 1995.

14. Рогов В.А. История уголовного права, террора и репрессий в Русском государстве XV-XVII вв. -М.: Юристь, 1995.

15. Соборное Уложение 1649 года: Текст. комент. / АН СССР. Ин-т истории СССР. Ленингр. отд-ние; Подгот. текста Ивиной Л.И.; Комент. Абрамовича Г.В. и др.; Рук. авт. коллектива Маньков А.Г. -Л.: Наука. Ленингр отд-ние, 1997.

16. Усов Д. Иноземцы в России (Путешествие Олеария а Россию). -М., 1917.