А.А. Ивин Теория аргументации

широко использующей для их описания математический аппарат. Истолкование

фактов, относящихся к таким объектам, представляет собой самостоятельную и

иногда весьма сложную проблему.

Относительная надежность опыта. Неопровержимость чувственного опыта,

фактов относительна. Нередки случаи, когда факты, представлявшиеся поначалу

достоверными, при их теоретическом переосмыслении пересматривались,

уточнялись, а то и вовсе отбрасывались.

Особенно сложно обстоит дело с фактами в науках о человеке и обществе.

Проблема, во-первых, в том, что некоторые факты могут оказаться

сомнительными и даже просто несостоятельными, а во-вторых, в том, что

полное значение факта и его конкретный смысл могут быть поняты только в

определенном теоретическом контексте, при рассмотрении факта с какой-то

общей точки зрения. Эту особую зависимость фактов гуманитарных наук от

теорий, в рамках которых они устанавливаются и интерпретируются, не раз

подчеркивал русский философ А.Ф. Лосев. В частности, он писал, что факты

всегда случайны, неожиданны, текучи и ненадежны, часто непонятны. Поэтому

волей-неволей приходится иметь дело не только с фактами, но еще более того

— с теми общностями, без которых нельзя понять и самих фактов.

Чувственный опыт, служащий конечным источником и критерием знания, сам

не однозначен, содержит компоненты Теоретического знания и потому нуждается

в правильном истолковании, а иногда и в, особом обосновании. Опыт не

обладает абсолютным, неопровержимым статусом, он может по-разному

интерпретироваться и даже пересматриваться.

Позиция, когда опыт и опирающаяся на него теоретическая конструкция

представляются в равной мере сомнительными, не кажется достаточно

обоснованной. Эмпирические данные, факты обладают, как правило, гораздо

большей устойчивостью, чем опирающиеся на них теории. Все теории, даже

представляющиеся сейчас вполне надежными, гипотетичны: со временем они

будут пересмотрены и на смену им придут другие, более совершенные теории.

Иначе обстоит дело с фактами. Пересмотр обобщающей их теории не означает

автоматически ревизии лежащих в ее основании фактов. Они могут

истолковываться по-новому, но их основное содержание остается неизменным.

Например, вода закипает в обычных условиях при 100°С; свинец плавится

при 322°С — эти фактические утверждения принимались теорией теплоты как

особого вещества — флогистона; они оставались верными в корпускулярной

теории теплоты и не подвергаются сомнению современной, квантово-

механической теорией теплоты.

Сходным образом обстоит дело и с эмпирическими законами,

непосредственно опирающимися на опыт. Они более устойчивы, чем включающие и

объясняющие их теории: новая теория так или иначе включает их в свой состав

наряду с хорошо проверенными фактами.

Факты, даже в этом узком своем применении, не обладают абсолютной

«твердостью». Даже взятые в совокупности, они не составляют совершенно

надежного, незыблемого фундамента для опирающегося на них знания. Факты

значат много, но далеко не все.

§ 2. Подтверждение следствий

Дедукция и индукция. В науке, и не только в ней, непосредственное

наблюдение того, о чем говорится в проверяемом утверждении, редкость.

Обычно эмпирическое подтверждение является индуктивным подтверждением, а

эмпирическая аргументация имеет форму индуктивного умозаключения.

В зависимости от того, имеется ли в умозаключении связь логического

следования между его посылками и заключением, различаются два вида

умозаключений: дедуктивные и индуктивные.

В дедуктивном умозаключении связь посылок заключения опирается на

закон логики, в силу чего заключение с логической необходимостью вытекает

(логически следует) из посылок. Такое умозаключение всегда ведет от

истинных посылок к истинному заключению.

В индуктивном умозаключении посылки и заключение не связаны между

собой законом логики и заключение не следует логически из посылок.

Достоверность посылок не гарантирует достоверности выводимого из них

индуктивно заключения. Оно вытекает из посылок не с необходимостью, а лишь

с некоторой вероятностью. Понятие дедукции (дедуктивного умозаключения) не

является, как будет показано в дальнейшем, вполне ясным. Индукция

(индуктивное умозаключение) определяется, в сущности, как «недедукция» и

представляет собой еще менее ясное понятие. Можно тем не менее указать

относительно определенное «ядро» индуктивных способов рассуждения. В него

входят, в частности, неполная индукция, индуктивные методы установления

причинных связей, аналогия, так называемые перевернутые законы логики и др.

Убедительность индуктивных обобщений зависит от числа приводимых в

подтверждение случаев. Чем обширнее база индукции, тем более правдоподобно

индуктивное заключение. Но иногда и при достаточно большом числе

подтверждений индуктивное обобщение оказывается все-таки ошибочным.

Например:

Алюминий — твердое тело. Железо, медь, цинк, серебро, платина, золото,

никель, барий, калий, свинец — твердые тела.

Алюминий, железо, медь, цинк, серебро, платина.. золото, никель,

барий, калий, свинец — металлы.

Все металлы — твердые тела. Все посылки этого умозаключения истинны,

но его общее заключение ложно, поскольку ртуть — единственный из металлов —

жидкость.

Обычная ошибка в индуктивных умозаключениях и, соответственно, в

эмпирической аргументации — поспешное обобщение, т.е. обобщение без

достаточных на то оснований. Индуктивные обобщения всегда требуют известной

осмотрительности и осторожности. Их убедительная сила невелика, особенно

если база индукции незначительна

Опытная проверка следствий. Наиболее важным и вместе с тем

универсальным способом индуктивного подтверждения является выведение из

обосновываемого положения логических следствий и их последующая опытная

проверка. При этом подтверждение следствий оценивается как свидетельство в

пользу истинности самого положения.

Например. 7. «Тот, кто ясно мыслит, ясно говорит». Пробным камнем

ясного мышления является умение передать свои знания кому-то другому,

возможно, далекому от обсуждаемого предмета. Если человек обладает таким

умением и его речь ясна и

убедительна, это можно считать подтверждением того, что его мышление

является ясным.

2. Известно, что сильно охлажденный предмет в теплом помещении

покрывается капельками росы. Если у человека, вошедшего в дом, запотели

очки, можно с достаточной уверенностью заключить, что на улице морозно.

В каждом примере рассуждение идет по схеме: «Из первого вытекает

второе; второе истинно; значит, первое также является, по всей вероятности,

истинным» (во втором примере: «Если на улице мороз, у человека, вошедшего в

дом, очки запотеют; очки и в самом деле запотели; значит, на улице мороз»).

Однако истинность посылок не гарантирует здесь истинности заключения. Из

посылок «если есть первое, то есть второе» и «есть второе» заключение «есть

первое» вытекает только с некоторой вероятностью (продолжим рассматривать

предыдущий пример: человек, у которого в теплом помещении запотели очки,

мог специально охладить их, скажем, в холодильнике, чтобы затем внушить

нам, будто на улице сильный мороз).

Выведение следствий и их подтверждение, взятое само по себе, никогда

не в состоянии установить справедливость обосновываемого положения.

Подтверждение следствия только повышает его вероятность. Но ясно, что

далеко не безразлично, является выдвинутое положение маловероятным или же

оно высокоправдоподобно.

Чем большее количество следствий нашло подтверждение, тем выше

вероятность проверяемого утверждения. Отсюда рекомендация — выводить из

выдвигаемых и требующих надежного фундамента положений как можно больше

логических следствий с целью их проверки. При этом значение имеет не только

количество следствий, но и их характер. Чем более неожиданные следствия

какого-то положения получают подтверждение, тем более сильный аргумент они

дают в его поддержку. И наоборот, чем более ожидаемо в свете уже получивших

подтверждение следствий новое следствие, тем меньше его вклад в обоснование

проверяемого положения.

Подтверждение неожиданных предсказаний, сделанных на основе какого-то

положения, существенно повышает его правдоподобность. Неожиданное

предсказание всегда связано с риском, что оно может не подтвердиться. Чем

рискованней предсказание, выдвигаемое на основе какой-то теории, тем

больший вклад в ее обоснование вносит подтверждение этого предсказания.

§ 3. Эмпирическое опровержение

Верификация и фальсификация. Особого внимания требует проблема критики

выдвигаемых гипотез и теорий. Если критика, направленная на их

опровержение, опирается на эмпирические данные, то, можно сказать, она

имеет прямое отношение к теме их эмпирическою обоснования.

Фальсификация, или эмпирическое опровержение, проявляется через

процедуру установления ложности или логической проверки.

Интерес к проблеме фальсификации привлек К. Поппер, противопоставивший

фальсификацию верификации, эмпирическое опровержение — эмпирическому

подтверждению.

Поппер отказался считать обоснованность или эмпирическую

подтверждаемость положений науки в качестве отличительной ее черты.

Подтвердить опытом можно все что угодно. В частности, астрология

подтверждается многими эмпирическими свидетельствами. Но подтверждение

теории еще не говорит о ее научности. Испытание гипотезы должно заключаться

не в отыскании подтверждающих ее данных, а в настойчивых попытках

опровергнуть ее.

Противопоставление Поппером фальсификации и верификации о связи, что

выдвигаемые в науке гипотезы должны быть настолько смелыми, насколько это

возможно. Но это означает, что они должны быть заведомо неправдоподобными,

а потому попытки верифицировать их заведомо обречены на провал.

Принцип фальсификации и фальсификационизм. Исходным пунктом позиции

Поппера является очевидная асимметрия между верификацией и фальсификацией.

Согласно современной логике, две взаимосвязанные операции —

подтверждение и опровержение — существенно неравноправны. Достаточно одного

противоречащего факта, чтобы окончательно опровергнуть общее утверждение, и

вместе с тем сколь угодно большое число подтверждающих примеров не способно

раз и навсегда подтвердить такое утверждение, превратить его в истину.

Например, даже осмотр миллиарда деревьев не делает общее утверждение

«Все деревья теряют зимой листву» истинным. Наблюдение потерявших зимой

листву деревьев, сколько бы их ни было, лишь повышает вероятность, или

правдоподобие, данного утверждения. Зато всего лишь один пример дерева,

сохранившего листву среди зимы, опровергает это утверждение.

Асимметрия подтверждения и опровержения опирается на популярную схему

рассуждения, которую можно назвать принципом фальсификации.

Принцип фальсификации является законом классической логики,

сформировавшейся в конце XIX — начале XX в. его совершенно не коснулась

критика в адрес логики, начавшаяся в 20-е и ставшая особенно активной в 50-

е гг. XX в. Этот закон принимается во всех известных неклассических

логических системах, претендующих на более адекватное описание отношения

логического следования.

Критика фальсификационизма. Фальсификационизм Поппера подвергается

очень жесткой и аргументированной критике. В сущности, от этой концепции в

ее ортодоксальной форме еще при жизни автора, продолжавшего активно ее

защищать, мало что осталось.

Не будем повторять здесь критические замечания, но обратим внимание на

один момент: критика фальсификационизма при всей ее эффективности не

доводилась, так сказать, до своего «логического конца». Она всегда

ограничивалась чисто эпистемологическими соображениями (связанными прежде

всего с историей науки и реальными научными теориями) и останавливалась

перед попперовским логическим обоснованием фальсификационизма. Она не

рисковала подвергнуть сомнению асимметрию подтверждения и опровержения и

лежащий в ее фундаменте принцип фальсификации.

Логическая фальсификация и опровержение. Критика фальсифика-ционизма

не может быть до конца последовательной, если она не связана с критикой

традиционного понятия опровержения и лежащего в его основе логического

принципа фальсификации. Если в трактовке этого понятия логика и

эпистемология оказываются, как сейчас, в конфликте, оно неминуемо

раздваивается. С логической точки зрения общее положение считается

.опровергнутым, как только обнаруживается хотя бы одно (важное или

третьестепенное) ошибочное следствие. С эпистемологической точки зрения

процедура опровержения является не менее сложной, чем процедура

подтверждения, и учитывает важность ошибочных следствий, их число, их

отношение к «ядру» теории, состояние конкурирующих теорий и множество

других факторов. Существованием двух понятий опровержения и объясняются

заключения типа: теория опровергнута (в логическом смысле), но она

сохраняется, поскольку она не опровергнута (в эпистемологическом смысле).

Назовем логической фальсификацией идею о том, что несостоятельность

любого следствия некоторого положения автоматически означает ложность этого

положения. Именно эта идея выражается принципом фальсификации. Логическая

фальсификация — это дедуктивная операция. В основе же подтверждения лежат,

как принято считать, некоторые индуктивные процедуры.

Понятие опровержения будем употреблять в его обычном смысле, который

относительно устоялся в эпистемологии.

Хотя понятие опровержения не является ни содержательно, ни объемно

точным, имеется достаточно определенное ядро его содержания, явно не

совпадающее с содержанием понятия логической фальсификации.

«Простая «фальсификация» (в попперовском смысле) не влечет

отбрасывания соответствующего утверждения, — пишет Лакатос. — Простые

«фальсификации» (то есть аномалии) должны быть зафиксированы, но вовсе не

обязательно реагировать на них»3.

Понятие фальсификации предполагает, по Попперу, существование

(негативных) решающих экспериментов. Лакатос, с иронией именуя эти

эксперименты «великими», замечает, что «решающий эксперимент» — это лишь

почетный титул, который, конечно, может быть пожалован определенной

аномалии, но только спустя долгое время после того, как одна программа

будет вытеснена другой».

Фальсификация не считается также с тем, что теория, встретившаяся с

затруднениями, может быть преобразована за счет вспомогательных гипотез и

приемов, подобных замене реальных определений номинальными. «...Никакое

принятое базисное утверждение само по себе не дает ученому права отвергнуть

теорию. Такой конфликт может породить проблему (более или менее важную), но

он ни при каких условиях не может привести к «победе».

Можно сказать, что приложимость принципа фальсификации к разным частям

исследовательской программы является разной. Она зависит также от этапа

развития такой программы: пока последняя ; успешно выдерживает натиск

аномалий, ученый может вообще игнорировать их и руководствоваться не

аномалиями, а позитивной эвристикой своей программы.

Неуспех фальсификации. Помысли Поппера, обоснование научных теорий не

может быть достигнуто с помощью наблюдения и эксперимента. Теории всегда

остаются необоснованными предположениями. Факты и наблюдения нужны науке не

для обоснования, а лишь для проверки и опровержения теорий, для их

фальсификации. Метод науки — это не наблюдение и констатация фактов для

последующего их индуктивного обобщения, а метод проб и ошибок. «Нет более

рациональной процедуры, — пишет Поппер, — чем метод проб и ошибок —

предложений и опровержений: смелое выдвижение теорий; попытки наилучшим

образом показать ошибочность этих теорий и временное их признание, если

критика оказывается безуспешной»'. Метод проб и ошибок универсален: он

применяется не только в научном, но и во всяком познании, его используют и

амеба, и Эйнштейн.

Резкое противопоставление Поппером верификации и фальсификации,

индуктивного метода и метода проб и ошибок не является, однако оправданным.

Критика научной теории, не достигшая своей цели, неудавшаяся попытка

фальсификации представляет собой ослабленный вариант косвенной эмпирической

верификации.

Фальсификация как процедура включает два этапа:

• установление истинности условной связи «если А, то В», где В

является эмпирически проверяемым следствием;

• установление истинности «неверно В », т.е. ложности В. Неуспех

фальсификации означает неудачу в установлении ложности В. Итог этой неудачи

— вероятностное суждение «Возможно, что является истинным А, т.е. В». Таким

образом, неуспех фальсификации представляет собой индуктивное рассуждение,

имеющее схему:

«если верно, что если А, то В, и неверно не-В, то А» («если верно, что

если А, то В, и В, то А»)

Эта схема совпадает со схемой косвенной верификации. Неуспех

фальсификации является, однако, ослабленной верификацией: в случае .

обычной косвенной верификации предполагается, что посылка В есть истинное

утверждение; при неудавшейся фальсификации эта посылка представляет собой

только правдоподобное утверждение2. Итак, решительная, но не достигшая

успеха критика, которую высоко оценивает Поппер и которую он

противопоставляет в качестве самостоятельного метода верификации, является

на самом деле только ослабленным вариантом верификации.

Позитивное обоснование — это обычная косвенная эмпирическая

верификация, являющаяся разновидностью абсолютного обоснования. Ее

результат: «Утверждение А, следствие которого получило подтверждение,

обоснованно». Критическое обоснование — это обоснование путем критики; его

результат: «Утверждение А приемлемее противопоставляемого ему утверждения

В, поскольку А выдержало более резкую критику, чем В». Критическое

обоснование — это сравнительное обоснование: то, что утверждение А является

более устойчивым к критике и, значит, более обоснованным, чем утверждение

В, не означает, что А истинно или хотя бы правдоподобно.

Таким образом, Поппер двояко ослабляет индуктивистскую программу:

• вместо понятия абсолютного обоснования вводит понятие сравнительного

обоснования;

• вместо понятия верификации (эмпирического обоснования) вводит более

слабое понятие фальсификации.

§ 4. Примеры

Тенденциозность примера. Эмпирические данные могут использоваться в

ходе аргументации в качестве примеров, когда факт или частный случай делает

возможным обобщение, иллюстраций, когда он подкрепляет уже установленное

общее положение, и образцов, когда он побуждает к подражанию.

Употребление фактов как примеров и иллюстраций может рассматриваться

как один из вариантов обоснования какого-то положения путем подтверждения

его следствий. Но в таком качестве они являются весьма слабым средством

подтверждения: о правдоподобии общего положения невозможно сказать что-

нибудь конкретное на основе одного единственного факта, говорящего в его

пользу.

Факты, используемые как примеры и иллюстрации, обладают рядом

особенностей, выделяющих их среди всех тех фактов и частных случаев,

которые привлекаются для подтверждения общих положений и гипотез. Примеры и

иллюстрации более доказательны, или более вески, чем остальные факты. Факт

или частный случай, избираемый в качестве примера, должен достаточно

отчетливо выражать тенденцию к обобщению. Тенденциозность факта-примера

существенным образом отличает его от всех иных фактов. Если говорить

строго, то факт-пример никогда не является чистым описанием какого-то

реального состояния дел. Он говорит не только о том, что есть, но и отчасти

и непрямо о том, что должно быть. Он соединяет функцию описания с функцией

оценки (предписания), хотя доминирует в нем, несомненно, первая из них.

Этим обстоятельством объясняется широкое распространение примеров и

иллюстраций в процессах аргументации, прежде всего в гуманитарной и

практической аргументации, а также в повседневном общении.

Пример — это факт или частный случай, используемый в''качестве

отправного пункта для последующего обобщения и для подкрепления сделанного

обобщения.

Основная задача примера. Примеры могут использоваться только для

поддержки описательных утверждений и в качестве отправного пункта для

описательных обобщений. Но они не способны: поддерживать оценки и

утверждения, тяготеющие к оценкам, т.е. подобные клятвам, обещаниям,

рекомендациям, декларациям и т.д.; служить исходным материалом для

оценочных и подобных им обобщений; поддерживать нормы, являющиеся частным

случаем оценочных утверждений. То, что иногда представляется в качестве

примера, призванного как-то подкрепить оценку, норму и т.п., на самом деле

— образец. Различие примера и образца существенно. Пример представляет

собой описательное утверждение, говорящее о некотором факте, а образец —

это оценочное утверждение, относящееся к какому-то частному случаю и

устанавливающее частный стандарт, идеал и т.п.

Излагая факты в качестве примеров чего-либо, оратор или писатель

обычно дает понять, что речь идет именно о примерах, за которыми должно

последовать обобщение, или мораль. Но так бывает не всегда.

Факты, используемые в качестве примера, могут быть многозначны: они

могут подсказывать разные обобщения, и каждая категория читателей может

выводить из них свою, близкую ее интересам мораль; между примером,

иллюстрацией и образцом далеко не всегда удается провести четкие границы.

Одна и та же совокупность приводимых фактов может истолковываться

некоторыми как пример, наводящий на обобщение, другими — как иллюстрация

уже известного общего положения, третьими — как образец, достойный

подражания.

Критерии выбора примера. Цель примера — подвести к формулировке общего

утверждения и в какой-то мере быть доводом в поддержку обобщения. С этой

целью связаны критерии выбора примера.

Во-первых, избираемый в качестве примера факт или частный случай

должен выглядеть достаточно ясным и неоспоримым.

Если одиночные факты-примеры не подсказывают с должной ясностью

направление предстоящего обобщения или не подкрепляют уже сделанное

обобщение, рекомендуется перечислять несколько однотипных примеров.

Во-вторых, пример должен подбираться и формулироваться таким образом,

чтобы он побуждал перейти от единичного или частного к общему, а не от

частного к частному. Аргументация от частного к частному, столь характерная

для сократических диалогов, вполне правомерна. Однако единичные явления,

упоминаемые в такой аргументации, не представляют собой примеров.

В - третьих, факт, используемый в качестве примера, должен

восприниматься если и не как обычное явление, то во всяком случае как

логически и физически возможное. Если это не так, то пример просто обрывает

последовательность рассуждения и приводит к обратному результату или к

комическому эффекту.

Противоречащий пример. Обычно считается, что противоречащие примеры

могут использоваться только при опровержении ошибочных обобщений, их

фальсификации.

Например, если выдвигается общее положение «Все лебеди белые», то

пример с черными лебедями способен опровергнуть данное общее утверждение.

Если бы удалось встретить хотя бы одну белую ворону, то, приведя ее в

качестве примера, можно было бы попытаться фальсифицировать общее мнение,

что все вороны черные, или по крайней мере потребовать введения в него

каких-то оговорок.

Однако противоречащие примеры нередко реализуют намерение

воспрепятствовать неправомерному обобщению и, демонстрируя свое несогласие

с ним, подсказать то единственное направление, в котором может происходить

обобщение. В этом случае задача противоречащих примеров не фальсификация

какого-то общего положения, а выявление такого положения.

Психологические исследования подтверждают, что для усвоения какого-то

общего утверждения или правила необходимы не только позитивные, но и

негативные (противоречащие) примеры.

Место примера в изложении. Иногда высказывается мнение, что примеры

должны приводиться обязательно до формулировки того обобщения, к которому

они подталкивают, так как задача примера — вести от единичного и простого

к более общему и сложному. Вряд ли ' это мнение оправданно. Порядок

изложения не особенно существен для аргументации с помощью примера. Примеры

могут предшествовать обобщению, если упор делается на то, чтобы придать

мысли движение и помочь ей по инерции прийти к какому-то обобщающему

положению, но могут и следовать за ним, если на первый план выдвигается

подкрепляющая функция примеров. Однако эти две задачи, стоящие перед

примерами, настолько тесно связаны, что разделение их и тем более

противопоставление, отражающееся на последовательности ; изложения,

возможно только в абстракции.

Скорее можно говорить о другом правиле, связанном со сложностью и

неожиданностью того обобщения, которое делается на основе примеров. Если

оно является сложным или просто неожиданным для слушателей, лучше

подготовить его введение предшествующими ему примерами. Если обобщение в

общих чертах известно слушателям и не звучит для них парадоксом, то примеры

могут следовать за его введением в изложении.

§ 5. Иллюстрации

Основная задача иллюстрации. Иллюстрация — это факт или частный

случай, призванный укрепить убежденность слушающего в правильности уже

известного и принятого общего положения.

Пример подталкивает мысль к новому обобщению и подкрепляет это

обобщение. Иллюстрация проясняет известное общее положение, демонстрирует

его значение с помощью ряда возможных применений, усиливает эффект его

присутствия в сознании слушающего.

С различием задач примера и иллюстрации связано различие критериев

выбора примеров и выбора иллюстраций.

Пример должен выглядеть достаточно твердым, однозначно трактуемым

фактом. Иллюстрация вправе вызывать, небольшие сомнения, но она должна

особенно живо воздействовать на воображение слушателя, останавливая на себе

внимание. «Иллюстрацию, целью которой является эффект присутствия, иногда

бывает необходимо развернуть с помощью конкретных, задерживающих внимание

деталей, тогда как пример, напротив, следует предусмотрительно «ощипать» во

избежание рассеивания мысли или ее отклонения от цели, намеченной оратором.

Иллюстрация в гораздо меньшей степени, чем пример, рискует быть неверно

интерпретированной, так как нас при этом ведет правило известное и зачастую

вполне привычное»'.

Неудачная иллюстрация. Иллюстрация, конкретизируя общее положение с

помощью частного случая, усиливает эффект присутствия. На этом основании в

ней иногда видят образ, живую картину абстрактной мысли. Иллюстрация не

ставит, однако, перед собой цель заменить абстрактное конкретным и тем

самым перенести рассмотрение на дру- /гие объекты. Это делает аналогия,

иллюстрация же — не более чем частный случай, подтверждающий уже известную

общую истину или облегчающий более отчетливое ее понимание. «(Нравственное

зло) можно допустить или разрешить лишь постольку, — пишет Г. Лейбниц, —

поскольку оно рассматривается как обязательное следствие не- обходимого

долга: как если бы тот, кто, не желая допустить другого до греха, сам

пренебрег бы своим долгом, подобно тому, как офицер, стоящий на

ответственном посту, особенно в период опасности, покинул бы его, чтобы

предотвратить драку двух солдат гарнизона, собирающихся застрелить друг

друга»'. Здесь решается прямая задача иллюстрации — облегчить понимание

общего принципа.

Неудачный пример ставит под сомнение то общее положение, которое он

призван подкрепить, а противоречащий пример способен даже опровергнуть

общее положение. Иначе обстоит дело с неудачной, неадекватной иллюстрацией.

Общее положение, к которому она приводится, не ставится под сомнение, и

неадекватная иллюстрация расценивается скорее как негативная характеристика

того, кто ее применяет, как свидетельство непонимания им общего принципа

или его неумения подобрать удачную иллюстрацию.

Неадекватная иллюстрация может произвести комический эффект

(«Надо уважать своих родителей. Когда один из них вас бранит, живо ему

возражайте»).

При описании какого-то определенного лица особенно эффективно

ироническое использование иллюстраций.

В аргументации часто используются сравнения. Те сравнения, которые не

являются сравнительными оценками (предпочтениями), обычно представляют

собой иллюстрации одного случая посредством другого, при этом оба случая

рассматриваются как конкретизации одного и того же общего принципа.

Типичный пример сравнения:

«Людей показывают обстоятельства. Стало быть, когда тебе выпадает

какое-то обстоятельство, помни, что это бог, как учитель гимнастики,

столкнул тебя с грубым концом».

Итак, иллюстрация особенно наглядно показывает, что эмпирическое

обоснование есть лишь частный случай эмпирической аргументации. Последняя

включает не только прямое подтверждение в непосредственном чувственном

опыте и косвенное подтверждение путем подтверждения логических следствий

обосновываемого положения. К эмпирической аргументации относятся также

примеры, подтверждающее значение которых очень невелико и функция которых

никогда не сводится к эмпирическому подтверждению. К эмпирической

аргументации принадлежат, наконец, иллюстрации, о подтверждающей силе

которых вообще не приходится говорить.

Теоретическая аргументация

§1. Дедуктивное обоснование

Значение теоретической аргументации. Общие утверждения, научные

законы, принципы и т.п. не могут быть обоснованы чисто эмпирически, путем

ссылки только на опыт. Они требуют также теоретического обоснования,

опирающегося на рассуждение и отсылающего к другим принятым утверждениям.

Без этого нет ни абстрактного теоретического знания, ни хорошо обоснованных

убеждений.

Невозможно доказать общее утверждение посредством ссылок на

свидетельства, относящиеся к каким-то отдельным случаям его применимости.

Универсальные обобщения — это своего рода гипотезы строящиеся на базе

существенно неполных рядов наблюдений. Подобные универсальные утверждения

невозможно доказать исходя из тех наблюдений, в ходе обобщения которых они

были выдвинуты, и даже на основе последующих обширных и детализированных

серий предсказаний, выведенных из них и нашедших свое подтверждение в

опыте. Теории, концепции и иные обобщения (Эмпирического материала не

выводятся логически из этого материала. Одну и ту же совокупность фактов

можно обобщить по-разному и охватить разными теориями. При этом ни одна из

них не будет вполне согласовываться со всеми известными в своей области

фактами. Сами факты и теории не только постоянно расходятся между собой, но

и никогда четко не отделяются друг от друга.

Все это говорит о том, что согласие теории с экспериментами, фактами

или наблюдениями недостаточно для однозначной оценки ее приемлемости.

Эмпирическая аргументация всегда требует дополнения теоретической. Не

эмпирический опыт, а теоретические рассуждения оказываются обычно решающими

при выборе одной из конкурирующих концепций.

В отличие от эмпирической аргументации способы теоретической

аргументации чрезвычайно многообразны и внутренне разнородны. Они включают

дедуктивное обоснование, системную аргументацию, методологическую

аргументацию и т.д. Не существует единой, проведенной последовательно

классификации способов теоретической аргументации.

Сущность дедуктивной аргументации. Одним из важных способов

теоретической аргументации является дедуктивная аргументация.

Дедуктивная аргументация — это выведение обосновываемого положения из

иных, ранее принятых утверждений.

Если выдвинутое положение удается логически (дедуктивно) вывести из

уже установленных положений, это означает, что оно приемлемо в той же мере,

что и сами эти положения.

Дедуктивное рассуждение — это всегда в каком-то смысле принуждение.

Размышляя, мы постоянно ощущаем давление и несвободу. Не случайно

Аристотель, первым подметивший безоговорочность логических законов, с

горечью заметил: «Мышление — это Страдание», ибо «коль вещь необходима, в

тягость она нам».

Обоснование одних утверждений путем ссылки на истинность или

приемлемость других утверждений — одна из функций, выполняемых дедукцией в

процессах аргументации.

В обычных процессах аргументации фрагменты дедуктивного обоснования

обычно предстают в очень сокращенной форме. Нередко результат дедукции

выглядит как наблюдение, а не как итог рассуждения.

Дедуктивное рассуждение служит также для верификации (косвенного

подтверждения) утверждений: из проверяемого положения дедуктивно выводятся

его эмпирические следствия; подтверждение этих следствий оценивается как

возможный довод в пользу исходного положения.

Дедуктивное рассуждение может использоваться также для фальсификации

гипотез. В этом случае демонстрируется, что вытекающие из гипотез следствия

являются ложными. Не достигшая успеха фальсификация представляет собой

ослабленный вариант верификации: неудача в опровержении эмпирических

следствий проверяемой гипотезы служит аргументом, хотя и весьма слабым, в

поддержку этой гипотезы.

И наконец, дедукция используется для систематизации теории,

прослеживания логических связей входящих в нее утверждений, построения

объяснений, опирающихся на общие принципы, предлагаемые теорией. Как будет

ясно из дальнейшего, прояснение логической структуры теории, укрепление ее

эмпирической базы и выявление ее общих предпосылок составляют заметный

вклад в обоснование входящих в теорию утверждений.

Дедуктивная аргументация применима во всех областях рассуждения и в

любой аудитории.

Удельный вес дедуктивной аргументации в разных областях знания

существенно различен. Так, она очень широко используется в математике и

математической физике и эпизодически — в истории или философии.

В зависимости от того, насколько широко применяется дедуктивная

аргументация, все науки принято делить на дедуктивные и индуктивные. В

дедуктивных науках используется по преимуществу или даже единственно

дедуктивная аргументация. В индуктивных такая аргументация играет лишь

заведомо вспомогательную роль, а на первом месте стоит эмпирическая

аргументация, имеющая индуктивный, вероятностный характер. Типично

дедуктивной наукой считается математика, образцом индуктивных наук являются

естественные науки.

Деление наук на дедуктивные и индуктивные, широко распространенное еще

несколько десятилетий назад, сейчас во многом утратило свое былое значение.

Оно ориентировано на науку, рассматриваемую в статике, прежде всего как

систему надежно установленных истин..

Неясность и неточность понятия доказательства. Понятие дедукции

является общеметодологическим. В логике ему соответствует понятие

доказательства.

Доказательство обычно определяется как процедура обоснования

истинности некоторого утверждения путем приведения тех истинных

утверждений, из которых оно логически следует.

Приведенное определение включает два центральных понятия логики:

истина и логическое следование. Эти понятия нельзя назвать в достаточной

мере ясными, и, значит, определяемое через них понятие доказательства также

не может быть отнесено к ясным.

Многие наши утверждения не являются ни истинными, ни ложными, лежат

вне «категории истины»: требования, предостережения и т.п. Они указывают,

какой данная ситуация должна стать, в каком направлении ее нужно

преобразовать. Если от описаний мы вправе требовать, чтобы они были

истинными, то удачный приказ, совет и т.д. мы характеризуем как эффективный

или целесообразный, но не как истинный.

В стандартном определении доказательства используется понятие истины.

Доказать некоторый тезис — значит логически вывести его из других,

являющихся истинными положений. Но есть утверждения, не связанные с

истиной. Очевидно также, что, оперируя ими, нужно быть и логичным, и

доказательным.

В связи с этим встает вопрос о существенном расширении понятия

доказательства: оно должно охватывать не только описания, но и утверждения

типа оценок и норм. Но задача переопределения доказательства пока не решена

ни логикой оценок, ни логикой норм, и понятие доказательства остается не

вполне ясным по своему смыслу'.

Отметим далее, что не существует единого понятия логического

следования.

Это понятие определяется через закон логики: из утверждения (или

системы утверждений) А логически следует утверждение В в том и только в том

случае, когда выражение «если А, то В» представляет собой закон логики.

Данное определение — только общая схема бесконечного множества

возможных определений. Конкретные определения логического следования

получаются из нее путем указания логической системы, задающей понятие

логического закона. Логических же систем, претендующих на статус закона

логики, в принципе бесконечно много.

Образцом доказательства, которому в той или иной мере стремятся

следовать во всех науках, является математическое доказательство. «Нигде

нет настоящих доказательств, — писал Б. Паскаль, — кроме как в науке

геометров и там, где ей подражают» (под «геометрией» Паскаль имел "в виду,

как это было обычным в его время, всю математику).

Содержание понятия доказательства не является в достаточной мере

определенным, круг тех рассуждений, которые можно назвать доказательствами,

не имеет сколько-нибудь четко очерченной границы. Это означает, что понятие

«доказательство» является одновременно и неясным, и неточным. В этом плане

оно подобно таким понятиям, как «язык», «игра», «пейзаж» и т.д.

§ 2. Системная аргументация

Сущность системной аргументации.

Системная аргументация — обоснование утверждения путем включения его в

качестве составного элемента в кажущуюся хорошо обоснованной систему

утверждений, или теорию.

Подтверждение следствий, вытекающих из теории, одновременно

подкрепляет саму теорию. С другой стороны, теория сообщает выдвинутым на ее

основе положениям определенные импульсы и силу и тем самым содействует их

обоснованию. Утверждение, ставшее элементом теории, опирается уже не только

на отдельные факты, но во многом также на широкий круг явлений, объясняемых

теорией, на предсказание ею новых, ранее неизвестных эффектов, на связи ее

с другими теориями и т.д. Анализируемое положение, включенное в теорию,

получает ту эмпирическую и теоретическую поддержку, какой обладает теория в

целом.

Ограниченность сомнения. Сомнение, касается не изолированного

предложения, но всегда некоторой ситуации, в которой я веду себя

определенным образом.

Согласно Витгенштейну, эмпирические предложения могут быть в некоторых

ситуациях проверены и подтверждены в опыте. Но есть ситуации, когда они,

будучи включены в систему утверждений, в конкретную практику, не

проверяются и сами используются как основание для проверки других

предложений. Так обстоит дело в рассмотренном выше примере. «Меня зовут

Б.П.» — эмпирическое предложение, используемое как основание для проверки

утверждения «Все письма адресованы мне». Однако можно придумать такую

историю («практику»), когда мне придется на базе других данных и

свидетельств проверять, зовусь ли я Б.П. В обоих случаях статус

эмпирического предложения зависит от контекста, от той системы утверждений,

элементом которой оно является. Вне контекста бессмысленно спрашивать,

является ли данное предложение эмпирически проверяемым или я его твердо

придерживаюсь.

Помимо эмпирических Витгенштейн выделяет методологические предложения.

Они тоже случайны в том смысле, что их отрицание не будет логическим

противоречием. Однако они не являются проверяемыми ни в каком контексте.

Внешнее сходство может запутать нас и побудить относиться одинаково к

эмпирическими предложениям типа «Существуют рыжие собаки» и

методологическим типа «Существуют физические объекты». Но дело в том, что

мы не можем вообразить ситуацию, в которой мы могли бы убедиться в ложности

методологического предложения. Это зависит уже не от контекста, а от

совокупности всего воображаемого опыта.

Витгенштейн выделяет еще два вида предложений: предложения, в которых

я едва ли могу сомневаться, и предложения, которые трудно классифицировать

(например, утверждение, что я никогда не был в другой Солнечной системе).

Утверждения, в которых невозможно сомневаться. В свое время Р. Декарт

настаивал на необходимости возможно более полного и радикального сомнения.

Согласно Декарту, вполне достоверно лишь его знаменитое cogito — положение

«Я мыслю, следовательно, существую». Витгенштейн придерживается

противоположной позиции: для сомнений нужны веские основания, более того,

есть категории утверждений, в приемлемости которых мы не должны сомневаться

никогда. Выделение этих категорий утверждений непосредственно обусловлено

системным характером человеческого знания, его внутренней целостностью и

единством.

Связь обосновываемого утверждения с той системой утверждений, в рамках

которой оно выдвигается и функционирует, существенным образом влияет на

эмпирическую проверяемость этого утверждения и, соответственно, на ту

аргументацию, которая может быть выдвинута в его поддержку. В контексте

своей системы («языковой игры», «практики») утверждение может приниматься в

качестве несомненного, не подлежащего критике и не требующего обоснования

по меньшей мере в двух случаях.

Во-первых, если отбрасывание этого утверждения означает отказ от

определенной практики, от той целостной системы утверждений, неотъемлемым

составным элементом которой оно является.

Во-вторых, утверждение должно приниматься в качестве несомненного,

если в рамках соответствующей системы утверждений оно стало стандартом

оценки иных ее утверждений и в силу этого утратило свою эмпирическую

проверяемость. Среди таких утверждений, перешедших из разряда описаний в

разряд ценностей, можно выделить два типа:

1) утверждения, не проверяемые в рамках определенной, достаточно узкой

практики,

Например, об имени человека, просматривающего почту: пока он занят

этой деятельностью, он не может сомневаться в своем имени;

2) утверждения, не проверяемые в рамках любой, сколь угодно широкой

практики,

Например, «Существуют физические объекты», «Я не могу ошибаться в том,

что у меня есть рука» и т.п.

Об одной классификации утверждений. Системный характер научного

утверждения зависит от его связи с той системой утверждений (или

практикой), в рамках которой оно используется. Можно выделить пять типов

утверждений, по-разному относящихся к практике их употребления:

1) утверждения, относительно которых не только возможно, но и разумно

сомнение в рамках конкретной практики;

2) утверждения, в отношении которых сомнение возможно, но не является

разумным в данном контексте (например, результаты надежных измерений;

информация, полученная из надежного источника);

3) утверждения, не подлежащие сомнению и проверке в данной практике

под угрозой разрушения последней;

4) утверждения, ставшие стандартами оценки иных утверждений, и потому

не проверяемые в рамках данной практики, однако допускающие проверку в

других контекстах;

5) методологические утверждения, не проверяемые в рамках любой

практики.

Обоснование изолированных утверждений. Иногда высказывается мнение,

что вследствие системного характера нашего знания неоправдан вопрос об

обосновании любого отдельно взятого утверждения. Всякое более или менее

абстрактное предположение, лишь косвенно поддерживаемое непосредственным

опытом, может считаться истинным только в рамках какой-то концепции или

теории. За ее пределами оно просто бессмысленно и, значит, не может быть ни

обосновано, ни опровергнуто.

Таким образом, системность обоснования не означает, что отдельно

взятое эмпирическое утверждение не может быть ни обосновано, ни

опровергнуто вне рамок той теоретической системы, к которой оно

принадлежит.

Внутренняя перестройка теории как способ ее обоснования. Важным, но

пока почти неисследованным способом обоснования теоретического утверждения

является внутренняя перестройка теории, в рамках которой оно выдвинуто. Эта

перестройка, или переформулировка, предполагает введение новых образцов,

норм, правил, оценок, принципов и т.п., меняющих внутреннюю структуру как

самой теории, так и постулируемого ею «теоретического мира». Новое научное,

теоретическое положение складывается не в вакууме, а в определенном

теоретическом контексте. Контекст теории определяет конкретную форму

выдвигаемого положения и основные перипетии его последующего обоснования.

Если научное предположение берется в изоляции от той теоретической среды, в

которой оно появляется и существует, остается неясным, как ему удается в

конце концов стать элементом достоверного знания.

'

Выдвижение предположений диктуется динамикой развития теории, к

которой они относятся, стремлением ее охватить и объяснить новые факты,

устранить внутреннюю несогласованность и противоречивость и т.д. Во многом

поддержка, получаемая новым положением от теории, связана с внутренней

перестройкой этой теории. Она может заключаться во введении номинальных

определений (определений-требований) вместо реальных (определений-

описаний), в принятии дополнительных соглашений относительно изучаемых

объектов, уточнении основополагающих принципов теории, изменении иерархии

этих принципов и т.д.

Теория придает входящим в нее положениям определенную силу. Эта

поддержка во многом зависит от положения утверждения в теории, в иерархии

составляющих ее утверждений. Перестройка теории, обеспечивающая перемещение

какого-то утверждения от ее «периферии» к ее «ядру», сообщает этому

утверждению большую системную поддержку.

Совершенствование теории как способ обоснования входящих в нее

утверждений. Теория дает составляющим ее утверждениям дополнительную

поддержку. Чем яснее и надежней сама теория, тем большей является такая

поддержка. В силу этого совершенствование теории, укрепление ее

эмпирической базы и прояснение ее общих, в том числе философских и

методологических, предпосылок являются одновременно существенным вкладом в

обоснование входящих в нее утверждений.

Среди способов прояснения теории особую роль играют:

• выявление логических связей ее утверждений;

• минимизация ее исходных допущений;

• построение ее в форме аксиоматической системы;

• ее формализация, если это возможно.

При аксиоматизации теории некоторые ее положения избираются . в

качестве исходных, а все остальные положения выводятся из них чисто

логическим путем. Исходные положения, принимаемые без доказательства,

называются аксиомами (постулатами); положения, доказываемые на их основе, —

теоремами.

Построение научной теории в форме аксиоматизированной дедуктивной

системы не может служить идеалом и той конечной целью, достижение которой

означает предел совершенствования теории.

§ 3. Опровержимость и проверяемость

Требования принципиальной опровержимости и принципиальной

проверяемости. Еще одним способом теоретического обоснования является

анализ утверждения с позиции возможности эмпирического его подтверждения и

опровержения.

От научных положений требуется, чтобы они допускали принципиальную

возможность своего опровержения и предполагали определенные процедуры

своего подтверждения. Если эти требования не выполняются, относительно

выдвинутого положения нельзя сказать, какие ситуации и факты несовместимы с

ним, а какие — поддерживают его. Положение, в принципе не допускающее

опровержения и подтверждения, оказывается вне конструктивной критики, оно

не намечает реальных путей дальнейшего исследования. Конечно, такое

утверждение нельзя признать обоснованным.

Поппер о принципиальной проверяемости. К. Поппер отстаивал идею, что

принципиальная опровержимость (фальсифицируемость) теории является

критерием ее научности. Полное подтверждение теории невозможно, достижимо

только частичное ее подтверждение. Но такое подтверждение имеют и явно

ненаучные концепции, например учение астрологов о влиянии звезд на судьбы

людей, которое при желании можно подтвердить большим эмпирическим

материалом. Поэтому эмпирическая подтверждаемость не может рассматриваться

в качестве отличительной особенности науки. То, что некоторые утверждения

или система утверждений говорят о реальном мире, проявляется не в

подтверждении их опытом, а в том, что опыт может их опровергнуть. Свои идеи

Поппер формулирует так:

(1) Легко получить подтверждения, или верификации, почти для каждой

теории, если мы ищем подтверждений.

(2) Подтверждения должны приниматься во внимание только в том случае,

если они являются результатом рискованных предсказаний, то есть когда мы,

не будучи осведомленными о некоторой теории, ожидали бы события,

несовместимого с этой теорией, — события, опровергающего данную теорию.

(3) Каждая «хорошая» научная теория является некоторым запрещением:

она запрещает появление определенных событий. Чем больше теория запрещает,

тем она лучше.

(4) Теория, не опровержимая никаким мыслимым событием, является

ненаучной. Неопровержимость представляет собой не достоинство теории (как

часто думают), а ее порок.

(5) Каждая настоящая проверка теории является попыткой ее

фальсифицировать, то есть опровергнуть. Проверяемость есть

фальсифицируемость...».

Все сказанное Поппер суммирует в следующем утверждении: «Критерием

научного статуса теории является ее фальсифицируемость, опровержимость, или

проверяемость».

Трудности приложения требования фальсифицируемое. Требование

принципиальной фальсифицируемости является важным, но трудно приложимым.

Во-первых, оно предполагает, с одной стороны, изолированность

теоретических утверждений, а с другой — наличие абсолютно непроблематичных

наблюдений. Но любое теоретическое утверждение связано с другими подобными

утверждениями и зависит от них. А наблюдения теоретически нагружены, и для

установления их смысла необходимы некоторые теоретические допущения.

Исследователь никогда не оказывается в ситуации, когда он может сравнивать

изолированное теоретическое утверждение с ничем не опосредствованным миром.

Во-вторых, требование фальсифицируемости предполагает, что

утверждения, сопоставляемые с опытом, формулируются с помощью достаточно

определенных терминов, чтобы исключить сомнения в том, противоречат данные

утверждения каким-то фактам или нет. Этому предположению не удовлетворяют

многие гипотезы, особенно в гуманитарных науках.

В-третьих, требование фальсифицируемости трудно применять в таких

науках, как математика и логика. Принято считать, что их суждения

необходимо истинны.

§ 6. Методологическая аргументация

Сфера применимости. Метод — это система предписаний, рекомендаций,

предостережений, образцов и т.п., указывающих, как сделать что-то. Метод

охватывает прежде всего средства, необходимые для достижения определенной

цели, но может содержать и характеристики, касающиеся самой цели. Метод

регламентирует некоторую сферу деятельности и является как таковой

совокупностью предписаний. Вместе с тем метод обобщает и систематизирует

опыт действий в этой сфере. Являясь итогом и выводом из предшествующей

практики, он особым образом описывает эту практику.

Методологическая аргументация — это обоснование отдельного утверждения

или целостной концепции путем ссылки на тот несомненно надежный метод, с

помощью которого получено обосновываемое утверждение или отстаиваемая

концепция.

Приведем примеры.

1. Для обоснования утверждения «242+345=587» проще всего сослаться на

однозначный, никогда не подводящий метод сложения двух чисел.

2. Утверждая, что небо голубое, мы можем сослаться на то, что в

обычных условиях оно всегда видится таким человеку с нормальным зрением.

3. Если мы ошибаемся, говоря, что 12 • 12 = 145, то это залог

существования процедуры счета, приводящей к правильным результатам.

4. Если кто-то утверждает, что небо зеленое, следует в первую очередь

поинтересоваться той системой требований, которой руководствовался

наблюдатель, в частности требованиями к его зрению.

Возможности методологической аргументации очень различны в разных

областях знания. Ссылки на метод, с помощью которого получено конкретное

заключение, довольно обычны в естественных науках, крайне редки в

гуманитарных науках и почти не встречаются в практическом и тем более в

художественном мышлении.

Ограниченность методологической аргументации. Напомним принцип

эмпиризма: только наблюдения или эксперименты играют решающую роль в

признании иди отбрасывании научных высказываний, включая законы и теории. В

соответствии с этим принципом методологическая аргументация может иметь

только второстепенное значение и никогда не способна поставить точку в

споре о судьбе конкретного научного утверждения или теории. Е. Гедимин

сформулировал общий методологический принцип эмпиризма, гласящий, что

различные правила научного метода не должны допускать «диктаторской

стратегии». Они должны исключать возможность того, что мы всегда будем

выигрывать игру, разыгрываемую в соответствии с этими правилами: природа

должна быть способна хотя бы иногда наносить нам поражения.

Методологические правила расплывчаты и неустойчивы, они всегда имеют

исключения. Особую роль в научном рассуждении играет индукция, связывающая

наше знание с опытом. Но она вообще не имеет ясных правил. «Ни одно

наблюдение, — пишет К. Поппер, — никогда не может гарантировать, что

обобщение, выведенное из истинных — и даже часто повторяющихся —

наблюдений, будет истинно... Успехи науки обусловлены не правилами

индукции, а зависят отсчастья, изобретательности и от чисто дедуктивных

правил критического рассуждения»'. Когда речь идет о «правилах обоснованной

индукции» или о «кодексе обоснованных индуктивных правил», имеется в виду

не некий реально существующий перечень «правил индукции» (его нет и он в

принципе невозможен), а вырабатываемое долгой практикой мастерство

обобщения, относящееся только к той узкой области исследований, в рамках

которой оно сложилось. Описать это мастерство в форме системы

общеобязательных правил так же невозможно, как невозможно кодифицировать

мастерство художника или мастерство политика.

Научный метод, несомненно, существует, но он не представляет собой

исчерпывающего перечня правил и образцов, обязательных для каждого

исследователя. Даже самые очевидные из этих правил могут истолковываться по-

разному и имеют многочисленные исключения. Правила научного метода могут

меняться от одной области познания к другой, поскольку существенным

содержанием этих правил является некодифицируемое мастерство — умение

проводить конкретное исследование и делать вытекающие из него обобщения,

которое вырабатывается только в самой практике исследования.

Методологический анархизм. Понимая методологизм предельно широко,

можно выделить три его версии, различающиеся по своей силе:

1) существуют универсальные, значимые всегда и везде правила и методы

научного исследования (старый методологизм: Декарт, Кант и др.)

2) правила зависят от контекста исследования, ни одно. из них не

является универсальным; имеются, однако, универсальные условные

суждения и соответствующие им условные правила, предписывающие в

определенной ситуации определенное действие (контекстуальный методологизм);

3) не только абсолютные, но и условные правила и образцы имеют свои

пределы, так что даже контекстуально определенные правила могут иногда

приводить к отрицательным результатам.

Методологизму противостоит антиметодологизм, согласно которому все

методологические правила всегда бесполезны и должны быть отброшены.

Фейерабенд стремится показать, что всякое методологическое правило,

даже самое очевидное для здравого смысла, имеет границы, за которыми его

применение неразумно и мешает развитию науки. Методологические правила

нужны и всегда помогают исследователю:

ученый, переступивший некоторую норму, руководствуется при этом другой

нормой, а следовательно, какие-то нормы есть всегда. Проблема не в том,

какие нормы и стандарты методологии признавать, а какие — нет. Проблема в

отношении к методологическим предписаниям и в их использовании. В некоторых

ситуациях одни методологические нормы можно заменять другими, быть может,

противоположными.

Каким бы фундаментальным или необходимым для науки ни казалось любое

конкретное правило, всегда возможны обстоятельства, при которых

целесообразно не только игнорировать это правило, но даже действовать

вопреки ему. Например, существуют обстоятельства, когда вполне допустимо

вводить, разрабатывать и защищать гипотезы, противоречащие обоснованным и

общепринятым экспериментальным результатам, или же такие гипотезы,

содержание которых меньше, чем содержание уже существующих и эмпирически

адекватных альтернатив, или просто противоречивые гипотезы и т.п. Иногда

исследователь, отстаивающий свою позицию, вынужден отказаться от корректных

приемов аргументации и использовать пропаганду или же принуждение, потому

что аудитория оказывается психологически невосприимчивой к приводимым им

аргументам.

Критика Фейерабендом сильных версий методологизма, если отвлечься от

ее полемических крайностей, в основе своей верна. Не существует абсолютных,

значимых всегда и везде правил и образцов научного исследования, и поиски

их являются пустым делом. Условные методологические правила имеют

исключения даже в тех ситуациях, к которым они относятся; они имеют свои

пределы и иногда приводят к отрицательному результату.

Вместе с тем выводы, которые Фейерабенд делает из своей критики, не

вполне ясны и в конечном счете внушают известное недоверие к научному

методу.

Историчность научного метода. Научный метод не содержит правил, не

имеющих или в принципе не допускающих исключений. Все его правила условны и

могут нарушаться даже при выполнении их условия. Любое правило может

оказаться полезным при проведении научного исследования, так же как любой

прием аргументации может оказать воздействие на убеждения научного

сообщества. Но из этого вовсе не следует, что все реально используемые в

науке методы исследования и приемы аргументации равноценны и безразлично, в

какой последовательности они используются. В этом отношении

«методологический кодекс» вполне аналогичен моральному кодексу.

Таким образом, методологическая аргументация является вполне

правомерной, а в науке, когда ядро методологических требований достаточно

устойчиво, необходимой. Однако методологические аргументы никогда не имеют

решающей силы.

Особенно это касается методологии гуманитарного познания, которая не

настолько ясна и бесспорна, чтобы на нее можно было ссылаться. Иногда даже

представляется, что в науках о духе используется совершенно иная

методология, чем в науках о природе.

О методологии практического и художественного мышления вообще трудно

сказать что-нибудь конкретное. Как пишет Х.Г. Гадамер, «в опыте искусства

мы имеем дело с истинами, решительно возвышающимися над сферой

методического познания, то же самое можно утверждать и относительно наук о

духе в целом, наук, в которых наше историческое предание во всех его формах

хотя и становится предметом исследования, однако вместе с тем само обретает

голос в своей истине».

Каждое новое исследование является не только применением уже известных

методологических правил, но и их проверкой. Исследователь может подчиниться

старому методологическому правилу, но может и счесть его неприменимым в

каком-то конкретном новом случае. Истории науки известны как случай, когда

апробированные правила приводили к успеху, так и случаи, когда успех был

результатом отказа от какого-то устоявшегося методологического стандарта.

Ученые не только подчиняются методологическим требованиям, но и критикуют

их и создают новые теории и новые методологии.

Страницы: 1, 2