- эпоха разумного искусства, когда человечество уверенною и твердою рукой созидает из себя точный отпечаток разума, - состояние завер-шенного оправдания и освящения».11 Фихте И.Г. Основные черты современной эпохи. СПб., 1906. С.9-10.

Приведенная схема есть идеальная мыслительная конструкция, созданная для того, чтобы осмыслить реальный исторический процесс. Но при этом следует помнить о том, что существует разница между тем, что обусловлено субъективным миром Фихте, и тем, что существует философский дух, пытающийся постичь объективное.

Философия Фихте это философия чистого долженствования. Каждая последующая историческая стадия свободы выступает как причина предыдущей. Человечество утрачивает свое первоначальное «состояние невинности» не почему-то, а для чего-то. Это для чего конечная цель истории. Таким образом, здесь мы еще не выходим за пределы «фактов сознания» и подходим к делу с чисто телеологической точки зрения. Исторический процесс имеет круговую структуру: конец есть возвращение к началу, правда, на новом уровне.11 Фихте И.Г. Основные черты современной эпохи. С.10.

В основе такого понимания истории свободы, лежит открытие того, что сущность субстанции имеет характер «Я». Согласно Фихте, «Я» чисто имманентно; оно не переступает собственных границ. Оно не приводит себя в движение. Это делает, как говорит Шеллинг, «один только Фихте».22 См.: Шеллинг Ф.В.Й. Указ. соч. С.96.

Фихте исходит из «Я», в котором непосредственно объединены «вещь и сознание»; природа с этих позиций не может быть чем-то самостоятельным, а существует сообразно имманентным законам интеллигенции»11 См.:”J.G.Fichtes Leben und Literarischer Briefwechsel”, Bd. 1-2, hrsg. von. I.H.Fichte.- Leipzig, 1862.- Bd. 2. S.325.; однако такой абстрактный взгляд на природу противоречит той интуиции, согласно которой человеческий дух в чем-то родственен природе, а потому может понять ее как бы изнутри.

В начале своего творчества Фихте высказывался за приоритет практического разума перед теоретическим, за примат деятельности перед созерцанием, но уже в первые годы XIX века ситуация резко меняется. Категория деятельности утрачивает свой онтологически первичный характер. Высшей целью человека и человечества теперь оказывается не нравственное действие, а постижение человеком самого себя как образа Божественного абсолюта и достижение единства с абсолютом в религиозном созерцании. В сочинении «Наставление к блаженной жизни» Фихте излагает новое учение о стадиях духовного развития. Если эти стадии, или ступени, расположить по степени интенсивности нарастания духовности в жизни, то мы получим следующую картину (рис.1).

Рисунок 1.

Как видим, Фихте стремится преодолеть точку зрения подчинения нравственному закону, поскольку такое подчинение еще не позволяет полностью освободиться от самой свободы, от остатков «самости».11 См.: Fichte J.G. Weke. Auswahl in sechs Banden, hrsg. von F.Medicus.- Leipzig, 1908-1911. Bd.5.-S.212. Только находясь на точке зрения религии, человек преодолевает свободу, а вместе с ней и раздвоенность, входящую в мир вместе с сознанием. Только теперь он может достичь единства с Божественным абсолютом.

Казалось бы, что может быть выше религиозного растворения в Боге? Тем не менее, Фихте полагает, что возможна более высокая точка зрения, точка зрения «наукоучения». Последнее есть познание того, что религия вносит в мир как факт. Это знание о вечном превосходит даже саму жизнь в вечном. Именно в знании человек достигает полного тождества с абсолютом.

Это фихтевское учение об абсолюте не является новым; оно восходит к позднеантичному гностицизму, представители которого, как замечает П. П. Гайденко, именно в знании видели средство религиозного спасения.22 См.:Гайденко П.П. Философия Фихте и современность.-М.: Мысль, 1979-С.221..

С гностицизмом Фихте сближает также убеждение в принципиальном различии ветхозаветной и новозаветной религии, та мысль, что эмпирическая (фактическая) история лишь прикрывает собой проявление «чистого духа», который в своей сущности надисторичен. Фихте провозглашает знание единственным и надежным путем к Божественному абсолюту, верным способом достижения «блаженной жизни»11 См.:Гайденко П.П. Философия Фихте и современность.-М.:Мысль, 1979.-С.222.

И все же построения Фихте являются, как мы заметили выше, идеальной мыслительной конструкцией. Фихте, конечно, установил в качестве исходного пункта философии трансцендентальный субъект, но он не обосновал тот тезис, что данный субъект должен быть субъектом онтологически независимым, а не рассматриваться только как гносеологический.22 См. Малинин В.А. Диалектика Гегеля и антигегельянство. М.: Мысль, 1983.-С.168. Заметим, что в философии Фихте проглядывается противоречие между представлениями о существующем и должном (если следовать должному Фихте, то утрачивается контакт с действительностью). Этот идеализм, следовательно, романтичен.

В лекциях «О назначении ученого» он развивает ту мысль, что стремление человека к свободе означает его стремление к тождеству с «чистым Я». Данная цель нереализуема, но человек к ней непременно устремляется. Назначение, следовательно, состоит не в том, чтобы достичь этой цели, достичь социального равенства людей как идеала. Но человек может и должен все более и более приближаться до бесконечности к этой цели.11 См.: Фихте И. Г. Сочинения. Работы 1792-1801гг. Издание подг. П. П. Гайденко. М.: ”Ладомир”, 1995.- С.488. Фихте развивает тот тезис, что о существовании других разумных существ человек узнает через призыв к нему быть свободным. А для этого полагал Фихте, личность должна быть принесена в жертву роду (например, в «Основных чертах современной эпохи»), хотя и развивал ту идею, что жизнь «в государстве не принадлежит к абсолютным целям человека, чтобы ни говорил об этом один великий человек (речь идет о Канте Г.З.), но она есть средство, имеющее место лишь при определенных условиях, для основания совершенного общества… цель всякого правительства сделать правительство излишним».22 Иоганн Готлиб Фихте. Сочинения. Работы 1792-1801гг.- С.492.

Замечательно то, что уже Фихте исходит из того тезиса, что общественное «стремление относится … к основным стремлениям человека. Человек предназначен для жизни в обществе; он должен жить в обществе; он не полный законченный человек, и противоречит самому себе, если он живет изолированно».22 Иоганн Готлиб Фихте. Сочинения. Работы 1792-1801гг.- С.492. Фихте полагает, что общественное и государственное стремления это совершенно разные стремления. Он высказывает ту мысль, что «на a priori предначертанном пути рода человеческого имеется такой пункт, когда станут излишними все государственные образования». Это эпоха разума. Это то время, когда «в качестве высшего судьи будет признан только разум».33 Там же. Именно «признан», поскольку «и тогда люди будут заблуждаться и в заблуждении оскорблять своих ближних». Но они будут иметь «добрую волю дать себя убедить в своем заблуждении».44 Там же.

Итак, позитивный признак общества это «взаимодействие посредством свободы»55 Там же.- С.493.. Тем утверждением, что общество при этом выступает как «своя собственная цель», вовсе не отрицается, что сам «способ воздействия может иметь еще особый закон».66 Там же. Это следует понимать так: каждый индивид имеет свой особый идеал человека вообще, причем эти идеалы отличаются по степеням. Каждый стремится обнаружить у другого сходство с этим идеалом. В этой «борьбе духов с духами» побеждает «высший и лучший человек». Таким образом, благодаря обществу «возникает усовершенствование рода».11 Там же.

Если выразиться более определенно, то Фихте рассматривает общество как своеобразный трансцендентальный субъект, упорядочивающий наше продвижение к разуму. Общество и высший человек, под которым Фихте понимает «чистое Я», должен в перспективе слиться воедино.

Фихте положил начало двум главным движениям в философской мысли Германии начала XIX века. Первое связано с Ф. В. Й. Шеллингом, который предложил выйти за пределы «Я». Шеллинг, уже в ранний период своего творчества не отождествлял природу с чувственным миром. Природа у него имела как чувственное, так и умопостигаемое бытие. Отсюда он делал тот очень важный вывод, что истина природы не может быть раскрыта ни на пути чисто естественнонаучного исследования, ни с помощью «наукоучения», которое смотрит на природу, как на то, что не имеет имманентной цели в самой себе. Он отходит от понимания трансцендентального субъекта как чисто гносеологического субъекта, устремившись к анализу противоречий и парадоксов свободы. Истинная свобода, по его мнению, есть то, что «освобождено» от необходимости переходить до конца в бытие, дабы не «изнурить» себя в нем. Весь исторический опыт показывает, что свобода не только обладает способностью «запаздывания» по отношению к существующим формам действительности, но и приоткрывает самой себе свою «темную основу», особенно в тот момент, когда поворачивается лицом к истории.

Свобода в истории по Ф. Шеллингу носит противоречивый, диалектический характер: она порождается деятельностью людей и благодаря им же снимается. Это находит свое воплощение в диалектически противоположных суждениях немецкого философа на сей счет: «Возникновение всеобщего правового строя не должно быть делом случая, и все-таки оно может быть только результатом свободной игры сил, наблюдаемой нами в истории».11 Шеллинг Ф. Система трансцендентального идеализма//Сочинения: В 2 т.-М.,1987.-С.455. И далее: « Человек лишь потому имеет историю, что его поступки не могут быть заранее определены какой - либо теорией. Следовательно, историей правит произвол».22 Там же.-С.452. Вместе с тем: «Всеобщее правовое устройство является условием свободы, так как без него свобода гарантирована быть не может… Свобода должна быть гарантирована порядком, столь же явным и неизменным, как законы природы».33 Там же.-С.457. И, наконец: «… история не протекает ни с абсолютной закономерностью, ни с абсолютной свободой, но есть лишь там, где с бесконечным отклонением реализуется единый идеал,… весь образ в целом».44 Там же.-С.452. Тем самым, единственно возможным (в логике Ф. Шеллинга) в данном случае является создание «философии абсолютного тождества», что немецкий мыслитель и делает, пытаясь с большим или меньшим успехом с позиции этого учения объяснить, в то числе, и диалектический характер свободы в истории.

Второе направление в философской мысли Германии связано с Г. Гегелем, который подчеркивал, что наукоучение Фихте есть «первая разумная попытка на протяжении всей истории выводить категории».55 См.:Гайденко П.П. Философия Фихте и современность.-М.:Мысль,1979.-С.222. На наш взгляд, наиболее полно проанализировал онтологические компоненты свободы именно Г. Гегель. Свобода трактуется Гегелем предельно широко и это можно проследить в сочинениях Бернского периода (1793-1796). Там Гегель предстает как исследователь, для которого свобода это ценность всех ценностей, принцип всех принципов.22 Мотрошилова Н.В. Георг Вильгельм Гегель // История философии: Запад-Россия-Восток (книга вторая: Философия XV-XIX вв.) - М.: ”Греко-латинский кабинет” Ю.А.Шичалина, 1996.- С.447. Он имеет в виду прежде всего «свободу от»: от деспотизма, от угнетения, произвола властей предержащих. В связи с этим Гегель обращается к достоинству человека. Он усматривает свою цель в критике моралистических притязаний политического деспотизма (деспоты, как правило, рядятся в тогу попечителей нравственности, религиозности подданных).

Переехав во Франкфурт-на-Майне (1797-1800), Гегель обращается к понятию «высшего единства» и начинает отходить от основоположений наукоучения, которое в достаточно высокой степени ориентировалось на человеческое мышление. Он включает понятия бытия, жизни в свой «системный фрагмент (сентябрь 1800) и уточняет рефлексивную структуру «высшего единства», придавая ему динамический характер. Именно в данный период понятие Божественного духа и духа вообще постепенно выступает на первый план.

Йенский период (1801-1807) был для Гегеля во многом плодотворным. Он ориентируется, прежде всего, на идеал научности, ищет основание, исходные принципы философии. Главное внимание уделяется им такой деятельности сознания, которая порождает бытийственные формы (разумеется, формы духовные, но имеющие тенденцию выходить за границы сознания «вовне»). Гегель рассуждает следующим образом: люди признают друг друга собственниками и это «признание”» - процедура, с одной стороны, человеческого сознания, а с другой - процедура, связанная с взаимодействием людей, которые признают друг друга собственниками или не признают, признают друг друга правовыми субъектами или не признают. Как раз такая передвижка от сознания к объективным социальным формам и интересует Гегеля. «Здесь сознание,- подчеркивает Н.В.Мотрошилова, - формирует бытие, но не то бытие, которое можно уподобить бытию рожденных природой ее предметов и объектов. Это все-таки другое бытие, объективное бытие идеального, когда-то вышедшего из недр человеческого сознания или, как говорит Гегель, из борьбы и взаимодействия сознаний».11 Мотрошилова Н.В. Указ. соч. С.455.

Занимаясь данной проблематикой, Гегель пытается создать сочинение, основанное на понятии являющегося духа. Это и есть наука в его понимании, которая должна быть изложена как система. В своем главном труде «Феноменология духа» он исходит из той мысли, что индивид способен каким-то образом переживать свое отношение к форме чувственной достоверности. Но данное переживание не есть только его индивидуальное переживание. Оно как бы выступает на сцену форм являющегося духа. Например, одна из глав «Феноменологии» «Свобода и ужас» обращается к анализу таких выступающих на сцене духа форм сознания, которые связаны с пониманием свободы как ничем не ограниченной. Результат такой свободы абсолютный ужас.

Гегель прекрасно осознает все парадоксы и тупики такой свободы. В его социальной философии начинает превалировать идея мирного разрешения социальных конфликтов. Эта мысль была не чужда реформаторам, но марксистская литература всегда относилась к ней критически. Гегель полагает, что общество, с одной стороны, призвано охранять свободу индивида, а с другой создавать правовое государство, основывающееся на разумном взаимопонимании граждан.

Право истолковывается Гегелем как целостная система свободы, вытекающая из телеологического развития воли.

Расправа с людьми, обладающими собственностью, считается недопустимой. Он высказывает ту мысль, согласно которой все попытки уравнения собственности ведут к нищете и, более того, оказываются нерезультативными в том смысле, что неравенство непременно восстанавливает самое себя.

Гегель считает, что человек узнает о других «Я» потому, что они ограничивают его свободу, которую тот должен отстоять в борьбе за признание.

Гегель потому так спокойно дедуцирует право из борьбы индивидуальных эгоизмов, что все историческое развитие у него уже заранее «обеспечено» внеисторически совершающейся «жизнью» понятия, то есть в понятии все это развитие уже заранее произошло. Именно поэтому он ведет роль об идеальном государстве, государстве «согласно понятию». Это понятие предполагает совместное существование «государя» и народа, то есть конституционную монархию. При этом он полагал, что если даже изменить форму государственной власти, уничтожить монархию, то все равно во главе государства окажется какая-то личность. И в условиях современности, как отмечает Н. В. Мотрошилова, вопрос о равновесии, распределении власти между «первым лицом» в государстве и народом остается актуальным.11 Мотрошилова Н.В. Указ. соч. С.465.

Итак, взяв за исходный пункт идею самодвижения понятия, Гегель логично «организовал» природу и дух, религию и искусство, государство и личность. Он настолько «последовательный идеалист», что его философия означает уже переход в своеобразный реализм. Благодаря «диалектике понятия» Гегель осознал тот тезис, что свобода есть «истина необходимости».22 См.: Бердяев Н.А. Опыт эсхатологической метафизики: Творчество и объективация. Париж, 1947.- С.30.

Следует обратить внимание, прежде всего, на тот момент, что гегелевское требование отступить в сферу чистого разума означает на деле уход от всякого бытия, лежащего вне сферы мысли. Но в действительности интеллектуальное созерцание протекает таким образом, что в нем разум постигает самого себя, обнаруживая в себе бесконечную потенцию бытия. Ведь разум есть одновременно созерцающее и созерцаемое. Итак, конец «негативной» или логической философии оказывается у Гегеля, по мнению Шеллинга, началом позитивной или экзистенциальной системы. Гегель определяет бытие как то, что удалено от понятия. Но то, «в чем не содержится ни понятия, ни ничего от субъективного, нет и потенции»33 Ibid.: S.126, а, следовательно, и продвижения вперед.

Когда Гегель начинает философию с того, что обращается к чистому мышлению, то он превосходно выражает сущность рациональной философии. Но оперирование одними лишь чистыми понятиями не составляет действительной природы мышления. В результате, там, где должно было начаться действительное мышление (а именно в конце «Логики»), там мышление полностью и заканчивается. Это происходит потому, утверждает Гегель, что «понятие утрачивает свою силу». Однако, какое, спрашивается, «дело миру до твоего мышления, если ты из него ничего не выводишь? Ведь действительным будет лишь то мышление, из которого что-то следует».22 См.: Adorno T.W. Aspekte der Hehelschen Philosophie Frankfurt a/M., 1957. S.140-152 И как отмечал Шеллинг, Гегель недостаточно провел логическое в своей системе, сделав логику лишь частью своей энциклопедической системы. Последовательное проведение логического принципа означало бы подлинный конец «негативной» системы и подлинное начало экзистенциальной. Заметим также, что Гегель уже в «Феноменологии духа» указывает на конструктивные возможности мышления, которое не только отвергает ложное, но и создает истинное.

Разум в философии Гегеля оказался поставленным на такую высоту, на которой он не был в состоянии удержаться, и которая ввергла его в состояние кризиса. Это и есть начало «позитивной философии». В самом деле, проблема реализации свободы выводит на проблему уравнивания разума и действительности, чем как раз занимался Гегель. Его самозамыкание на «Идее», где позитивное и негативное достигают своего примирения, постепенно привело к ситуации, когда завершающая стадия философии самосознания означала ее саморастворение в новом практическом мире.

«Гегель это мыслитель, сам себя превзошедший в мышлении; он хочет постигнуть самую вещь, но лишь в мысли о вещи, хочет быть вне мышления, но в самом мышлении; отсюда и трудность охватить «конкретное понятие».11 Фейербах Л. Основы философии будущего М.: Государственное социально-экономическое издательство, 1937. С. 52. Разумеется, единство понятия и его реальности, которое не есть в строгом смысле понятие, также не ускользает от закона рефлексии: его необходимо мыслить. Однако то, что мыслится, должно быть как раз не мыслью, а единством обоих. Истиной такого единства живет рефлексия, не будучи в то же время его основанием.

Чтобы понять особенный смысл этого отставания рефлексии от отставания, мыслимого в виде безрефлексивной позитивности (экзистенциальности) тождества мышления и бытия, необходимо иметь в виду то обстоятельство, что единство мышления (в рефлексивной форме бытия) с самим собой (в потенции познания) не является единством мышления и бытия.

Гегель онтологически уравнял экзистенциальное и связанное (kopulativ) бытие, в то время как его собственная философия тождества, хотя и не переступает его, но все же точно так же, как и негативная, упускает истинное определение идеи как сущности, которая бытийствует.

И, тем не менее, именно у Гегеля Идея как бы застывает над бытием, как понятие, абсолютным образом вобравшее в себя «абсолютное тождество субъекта и объекта». Таким образом, возникшая из духа кантовских «критик» философия тождества, смогла приобрести истину только в качестве завершающего принципа. Она явилась чистейшим порывом мышления, еще свободного от истинного и несомого лишь своими собственными законами, как это мы и имеем в мифологическом процессе, который приводит бытие и сознание в состояние анонимной взаимосвязи.

К тому же, Гегель отталкивается от человеческой теоретической деятельности как высшего рода практики. Практика стоит у Гегеля, как звено, в анализе процесса познания и именно как переход к «абсолютной» (объективной) истине. Эта деятельность изображалась им в виде постижения субъектом логики движения мирового духа. Такие понятия, как «предмет», «объект», «субъект», «практика», «деятельность», «истина» приобретали у него смысл только в связи с развертыванием логических ступеней духа. Их онтологизация (а не трансцендентализация!) выступала, таким образом, как объективация самосознания абсолютного «субъект-объекта». Тем самым самосознание выступало не в качестве трансцендентального (или гносеологического) субъекта, а как явление субстанциального мышления, которое способно лишь к тому, чтобы проявиться в отдельно взятом индивиде. Самосознание у Гегеля приподнимается над ограниченными формами мышления отдельных людей, что означало отказ от трансцендентального пути, проложенного Кантом и Фихте. Гегель считал, что начальное бытие свободы возможно только через государство. Поэтому он придает такое огромное значение теории государства. Народ не может быть, по Гегелю, свободен сам по себе. К тому же идеальная свобода, считал Гегель, есть свобода в сознании, не больше.

Некоторые зарубежные исследователи гегелевской философии (например, В. Хесле) замечают, что Гегель «завершает трансцендентальную философию».11 См.: Хесле В. Гении философии Нового времени.- М.: Наука, 1992.- С.138. Он стремился к синтезу основоположений Спинозы и Фихте и, таким образом, возродил «объективный идеализм классической греческой философии».22 См.: Там же. Эта интерпретация Гегеля становится понятной особенно в свете той критики, которая характерна для левых гегельянцев, особенно для Б. Бауэра, считавшего, что философская критика должна быть элитарной, поскольку обретение философским праксисом массовой аудитории необходимо приведет к деструкции исходную теоретическую позицию, обернется деформациями трансцендентального принципа свободы.

Б. Бауэр пытался уйти от того, чтобы предоставить более веские доказательства дееспособности философии самосознания. На это у него, видимо, были свои причины. Бауэр, критикуя Гегеля, шел к Фихте, у которого первое основоположение не может быть ни удостоверено внутри системы наукоучения, ни доказано в ней, поскольку вся она держится его достоверностью. Следовательно, это основоположение результат интеллектуального созерцания, что представляется делом наиболее трудным и непостижимым для эмпирического рассудка. Бауэр пытался манипулировать с «Я» и «самосознанием», развивая идею «бесконечного самосознания». Но «самосознание» это идея, как известно, раннего Фихте. До 1800-го года Фихте абсолютизировал принцип деятельности и связанное с этим принципом понятие самосознания. Бауэр обратил внимание на сам ход развития фихтевской мысли, согласно которой необходимо отыскать в сознании нечто такое, без чего сознание не есть сознание, то есть без чего вообще не было бы сознания. Следовательно, необходимо найти в сознании не то, что содержится в нем, не факты сознания, а его само, то есть сущность сознания. Но сущность сознания есть оно само или самосознание. Это и есть самое первое основоположение наукоучения. Очевидность, которой данное основоположение обладает, есть очевидность особого рода. Она коренится не в природе, а в свободе, которая, согласно Фихте, есть форма бытия мыслящего. «Я есмь» это не суждение в обычном смысле слова. Акт, которым полагается данное утверждение, есть акт свободы. Поэтому наука, начинающая с него, не должна и не может его доказывать. «Вступить на путь наукоучения, пишет П. П. Гайденко, не значит принять это положение как уже кем-то данное… это значит самому произвести его, породить свой дух как таковой, родиться в духе».11 Гайденко П.П. Философия Фихте и современность.- С.27. Но далеко не каждый на это способен, считал Бауэр. Философия самосознания, полагал он, великий движущий механизм истории, но только в руках «критически мыслящих личностей» или духовной элиты и соответственно при воздействии не на «массу», а на достаточно узкий и влиятельный круг людей, способных воспринять критическую мысль большой теоретической сложности.

Бауэр думал, что, возрождая Фихте, синтезирует Спинозу и Гегеля. Однако он лишь повторял ошибку современников Фихте, которые считали, что Фихте в своем первом «наукоучении» провозгласил индивидуальное человеческое «Я» высшим принципом не только философии, не только знания, но и высшим принципом бытия. Но мы знаем, с какой настойчивостью сам Фихте повторял, что принцип «Я» не тождественен индивидуальному «Я», а его «наукоучение» полный отказ от эгоизма.

Таким образом, Бауэр двигался от гегелевского онтологического уравнивания бытия и мышления не к трансцендентальному, а к эмпирическому субъекту, наделяя этот субъект способностью к «бесконечному самосознанию». При таком подходе свобода становится тем «бесконечным самомнением», которое мнит себя способным изменить действительность, но на деле, в силу того, что свобода всегда запаздывает, это самомнение превращается в карикатуру на человека в его оторванности от реального положения вещей.

Конечно, Бауэр пытался превратить все предметы и явления великого мира в «простую видимость и чистые мысли», не желая признавать никакого отличного от мышления бытия, но идеи (особенно «чистые») являются далеко не безобидной затеей. Они несут в себе «энергию» либо созидания, либо разрушения. «Чистые» мысли, увядая от своей чистоты, вполне могут, как показывает исторический опыт, осуществляться вполне нечистыми средствами.

Бауэр не желал признавать никакого отличного от мышления бытия; тем самым он зависел от Гегеля больше, чем сам об этом догадывался.

С антропологических и материалистических позиций исследует феномен свободы и ее видопроявления с точки зрения онтологии младший современник и ученик Г. Гегеля Л. Фейербах. Суть его трактовки можно свести к следующему: Человеческая свобода не есть нечто сверхприродное; она скорее заключается в том, чтобы жить в союзе с природой. Фейербах иногда высказывает мысль, которая, правда, не получает у него систематического развития. Это то, что действительное освобождение человека от господства природной стихии достигается посредством человеческой деятельности, целесообразно изменяющей природу. «Многие растения, даже животные, - пишет Фейербах, - так, изменились благодаря заботливой человеческой руке, что их прототипа больше уже не найти в природе».11 Фейербах Л. Избранные философские произведения. Т.1. С.266

Онтологические трансформации принципа свободы можно обнаружить и у молодого Маркса, который уделял огромное внимание проблеме свободы. Свобода для него была равнозначна самоопределению духа, стремящегося к самопознанию. Этой проблеме в большей или меньшей мере посвящены такие работы К. Маркса, как: ”Экономическо-философских рукописи 1844 года”, «Экономические рукописи 1857-1858 г.г.», «Капитал» и др. Хотя, с другой стороны, существует точка зрения, согласно которой весь марксизм (как учение) представляет собой всего лишь совокупность различных взглядов на проблему трансформации свободы. Конечно же, с подобной позицией вряд ли можно согласиться, но определенная, весьма существенная роль проблеме свободы отводиться Марксом и Энгельсом в особенности в их ранних работах.

Отсутствие публичности и гласности есть такое ограничение свободы, которое фактически сводит ее к нулю. К тому же, по мысли Маркса, свобода вообще не может быть частичной, не может касаться только одной стороны жизни, не распространяясь на другие, и напротив, ограничение свободы в чем-то одном есть ее ограничение вообще. «Одна форма свободы, - пишет Маркс, - обуславливает другую, как один член тела обуславливает другой. Всякий раз, когда под вопрос ставится та или другая свобода, тем самым ставится под вопрос и свобода вообще. Всякий раз, когда отвергается какая-либо одна форма свободы, этим самым отвергается свобода вообще…».11 Маркс К., Энгельс Ф. Дебаты шестого Рейнского Ландтага (статья первая)// Маркс К., Энгельс Ф. - Соч. 2-е изд. Т.1.-С.83. Под свободой опять-таки понимается, прежде всего, свобода разума, ибо еще предполагается, что именно неосуществление этой свободы является конечной причиной всех прочих несвобод, включая «несвободное государство».

В отличие от существующего «несвободного государства», «разумное государство» представляет объединение людей, следующих «естественному закону свободы» и, объединившихся для его максимальной реализации. В контексте этих рассуждений свобода и разум оказываются во многом синонимичны. Определяя « разумное государство» как «союз свободных людей»11Маркс К., Энгельс Ф. Передовица № 179 «Kolnisehe zeitung»// Маркс К., Энгельс Ф. - Соч. 2-е изд. - Т.1. - С.103., Маркс требует «рассматривать государство человеческими глазами», то есть, государство должно быть «соответствующим природе человека», должно быть построено «на основе разума свободы» и должно являться «осуществлением разумной свободы»22 Там же. С.109-111..

Занимаясь вопросами социальной онтологии, Маркс утверждал, что «современная философия рассматривает государство как великий организм, в котором должны осуществляться правовая, нравственная и политическая свобода, причем отдельный гражданин, повинуясь законам государства, повинуется только естественным законам собственного разума, человеческого разума».33 Там же. С.112.

Маркс полагал, что нельзя судить о реальной свободе на основании спекулятивной идеи свободы, которая есть лишь плод теоретического воображения. Маркс, пытался осмыслить свободу как онтологическую проблему, как проблему освоения людьми отчужденных от них экономических и политических сил общественного развития. В этом плане свобода выступала у него в качестве деятельности людей по практическому освоению необходимости, по овладению средствами жизни и индивидуального развития. Но поскольку эта трактовка была сопряжена в основном с политической борьбой, с революционным преодолением капитализма, она фактически предполагала создание репрессивных структур, значительно ограничивающих свободу индивидуальных субъектов, ее юридические и экономические основания. Если продолжить эту мысль дальше и сказать, что социализм есть «скачок из царства необходимости в царство свободы» (Ф. Энгельс), то свобода приобретает высокий онтологический статус.

Но в большей степени Маркс рассматривал свободу в ее социальных трансформациях, о чем речь пойдет ниже.

§ 2 ОТЧУЖДЕНИЕ И ТРАНСФОРМАЦИИ СВОБОДЫ

Говоря о свободе, необходимо выделить несколько подходов к пониманию смысла свободы.

Свобода как действие является тем мостиком, который соединяет изначальную конфликтность человеческой природы, существование человека и его сущность. То есть, свобода - это самодетерминированность, способность человека быть и оставаться причиной самого себя. И если мы попытаемся представить абсолютно свободное, ничем и никем не определяемое действие, то столкнемся с парадоксами. Так, свободно созданный в акте «творчества» из «ничего» мир превращается в «обстоятельства», в нечто внешнее, с чем надо считаться.

Когда же речь идет о человеке, то его жизнь не отделима от внешних обстоятельств, которые в свете своей разнообразности представляют различные возможности действиям человека, который совершает выбор. Истоки этого выбора коренятся в самой человеческой природе, - выбор ценностных ориентиров, смысла, направленности всей жизни в целом.

Таким образом, понимая свободу как самодетерминированность можно придти ко второму пониманию свободы как способности к выбору одного из двух типов детерминации. Человек должен или подчиниться «голосу природы», голосу собственных страстей и желаний или, решиться идти по пути детерминированности себя чем-то, находящимся за пределами природного и социального мира, где высшими ценностями являются истина, добро и красота.

Такая форма свободы это необходимый промежуточный этап становления человека. Ведь «наихудшие» и «наилучшие» из людей, как отмечал Э. Фромм, не стоят перед выбором, они уже выбрали: одни - добро, другие - зло. И выбор существует только для незрелого человека, для того, кто еще колеблется.

Поэтому, детерминация трансцендентным, сверхчеловеческим требует постоянного самостоятельного усилия. Ее можно определить как телеологическую детерминацию, которая подчиняется цели избранной человеком, а не закону причинности. Это ли не свобода, в самом полном первоначальном смысле этого слова?

Другими словами, третий смысл свободы - это необходимость для человека, который сознательно встал на путь соответствия «образу человеческому», поддерживая в себе человеческое, опираясь на добро и истину. Здесь свобода принимает форму высшей ценности человеческого бытия, являясь смыслом его жизни.

Существует еще один, четвертый смысл свободы, это свобода как принявшая в себя выбор со всеми его последствиями в материальном мире и проявляющаяся тем самым как ответственность. Свободный человек - автор самого себя, отвечающий за каждый свой поступок.

Но, говоря о смысле свободы необходимо затронуть и такой способ бытия свободы - как свобода недеяния, свобода не выбирать вообще. Такой человек играет возможностями, пытается добиться всего, при этом, не рискуя ничем. Он становиться рабом собственного воображения. И свобода оказывается утраченной прежде, чем была осознана.

Хотя человек может пойти и по иному пути (постоянно выбирая между «частными» возможностями, он избегает выбора, который определил бы его собственную жизненную сверхзадачу). Человек в данном случае превращает свою жизнь в серию эпизодов, он не хочет нести ответственность, уходя от основного выбора - выбора смысла собственной жизни.

Не менее пагубно для человека и осуществление «псевдовыбора», когда человек принимает жизненно важное решение, слепо следуя традиции и общественному мнению.

Свобода, таким образом, тесно связана с осознанием противоречивости (это лежит в основе человеческой природы); с невозможностью уклониться от выбора как «жизненного» решения этого противоречия; с постоянными усилиями по поддержанию в себе человеческой сущности. Свобода тесно связана с отчуждением, если рассматривать это понятие с предельно широких позиций.

В качестве философского понятия отчуждение опреде-ляется как «объективный социальный процесс, характе-ризующийся превращением как деятельности человека, так и ее продуктов в самостоятельную, довлеющую над ним, враждебную ему силу» (Философский словарь. М., 1991, с. 328. Сходное определение содержится и в дру-гих изданиях: Философская энциклопедия. М., 1967, т. 4, с. 189; Философский энциклопедический словарь. М., 1989, с. 456).

Может показаться парадоксальным, но вся человечес-кая история есть развитие людей по пути, ведущему от несвободы ко все более полной свободе и одновремен-но -- движение от одних форм отчуждения к другим, все более изощренным и разрушительным. Кризис современ-ной цивилизации демонстрирует это со всей очевиднос-тью.

Само это явление известно с ветхозаветных времен. В Псалтыри говорится: «Идолы язычников -- серебро и золото, дело рук человеческих. Есть у них уста, но не говорят; есть у них глаза, но не видят; есть у них уши, но не слышат, и нет дыхания в устах их. Подобны им будут делающие их и всякий, кто надеется на них»11 Пс. 134: 15-18. Последнее предвидение особенно поразитель-но. Научная разработка понятия «отчуждение» в ХVIII-ХIХ вв. связана прежде всего с такими именами, как Ж.-Ж. Руссо, А. Смит, Г. Гегель, К. Маркс, Л. Фейербах.

Нам представляется, что Т. Гоббс первым в истории философии обнаруживает положительный (ценностный) компонент отчуждения. По природе своей человек зол, а потому для того, чтобы «ужиться» с себе подобными он должен ограничивать себя не только делегированием прав и полномочий обществу и государству, «Ибо благодаря полномочиям, данным им каждым отдельным человеком в государстве, указанный челове5к или собрание лиц пользуется такой огромной сосредоточенной в нем силой и властью, что внушаемой этой силой и властью страх делает этого человека или это собрание лиц способным направлять волю всех людей».22 Гоббс Т. Левиафан, или Материя, форма и власть государства церковного и гражданского// Избранные произведения: В 2 т. - М., 1964. -Т. 2. - С. 197. Но и «нормами собственного общежития», то есть требованиями морали. Последние, в свою очередь, оказываются санкционированными обществом и государством, а потому формально «чуждыми» индивиду. Однако фактически, в конечном счете, моральные нормы или законы являются благом, ибо «цементируют» общество. Поэтому они должны обладать правовым статусом и быть обязательными для выполнения не столько по внутреннему убеждению человека, сколько благодаря внешнему (государственному) принуждению. Тем самым моральное отчуждение не только не должно быть преодолено индивидом, но напротив, оно фактически должно обрести правовой статус и тем самым осознаваться (признаваться) индивидом как нечто непреодолимо - обязательное.

Ж. - Ж. Руссо определяя человека как «разумное животное», полагает, что «естественным» для него состоянием является пребывание в природе. Отчуждение человека есть результат его перехода к общественно-государственному существованию: «Народы! Знайте раз и навсегда, что природа хотела оберечь вас… подобно тому как мать вырывает из рук своего ребенка опасное оружие».11 Руссо Ж.-Ж. Рассуждения о науках и искусствах //Избранные сочинения: В3 т.-М., 1961.- Т.1.-С.52. Такие социальные институты как государство, церковь, право отчуждаются от человека и становясь над людьми, господствуют над ними, превращаясь в чуждые им силы. Таким образом, Ж.-Ж. Руссо развивает мысль о социальной природе отчуждения.

В концепции отчуждения Руссо обнаруживаются так же элементы диалектики, которые были изложены им в работе «Об общественном договоре». Благодаря такому договору, считал Руссо, нет ни одного вступающего в него человека «по отношению к которому остальные не приобретают того же права, какое они ему уступают по отношению к себе, - а, следовательно, каждый… приобретает все, что он теряет».22 Там же. - С.13. При этом община, отчуждая индивидуальную собственность людей «вовсе не обездоливает их, а, напротив, лишь обеспечивает за ними законное владение и превращает узурпацию в действительное право, - что в свою очередь, - заменяет моральным и законным равенством то физическое неравенство между людьми, которое могла создать природа; люди, будучи неравны по силе и уму, становятся равными…».33 Там же. - С.43, 20.

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5