Роль адвоката-защитника в уголовно-процессуальном доказывании

Осуществляя уголовное преследование, следователь одновременно причастен и к осуществлению защитительных действий, потому что, устанавливая подлинную картину события преступления, он обязан объективно выявлять как уличающие, так и оправдывающие обвиняемого, а также не только отягчающие, но и смягчающие его ответственность обстоятельства. Это значит, что он, будучи обвинителем, тем не менее, не имеет права отдавать предпочтение обвинительной версии, игнорируя фактические обстоятельства, и должен одинаково относиться и к обвинительным, и к оправдательным доказательствам.

Не претерпела существенных изменений и прокурорская компетенция по осуществлению функции уголовного преследования. Как орган надзора за исполнением законов органами дознания и предварительного следствия (статья 1 ФЗ «О прокуратуре Российской Федерации»), для которого функция уголовного преследования является основной, прокурор по действующему уголовно-процессуальному законодательству сохранил всю полноту своих процессуальных полномочий в обоих аспектах отношений с органами расследования в сфере осуществления данной функции.

«Многоплановость» российского следователя, дознавателя и прокурора внутренне порочна, она способна любого из них при производстве по уголовному делу поставить в драматическое положение в психологическом и нравственном отношениях, когда тот или другой представитель стороны обвинения (возьмём следователя) будет вынужден опровергать самого себя, ставить под сомнение результаты своей же деятельности, добросовестно предпринятой в одном направлении и разрушать их собственными действиями, предпринятыми с другого направления. Так, например, задержав лицо по подозрению в совершении преступления и объявив ему о сущности подозрения, а затем, заключив подозреваемого под стражу и предъявив ему обвинение, следователь обязан выслушать и проверить оправдывающие обвиняемого показания, например, заявление об алиби. И если в результате такой проверки приоритет приобретёт оправдательная версия обвиняемого, следователь обязан отложить собственную обвинительную версию, и довести проверку контрверсии до логического завершения и реабилитировать невиновного гражданина, который пострадал от ошибочных властно-принудительных действий того же самого должностного лица, при этом в соответствии с требованиями статьи 135 УПК определить размер и вынести постановление о производстве выплат в возмещение причинённого вреда.

Ещё более глубокий коллизионный смысл имеет и ситуация, когда оправдательную версию выдвигает защитник, ходатайствующий о проведении конкретных следственных действий, результаты которых призваны эту версию подтвердить. Следователь не вправе отказать в производстве следственных действий по собиранию доказательств, если обстоятельства, об установлении которых заявлено ходатайство, могут иметь значение для дела (часть 2 статьи 159 УПК РФ). Значит он обязан в пику своей собственной обвинительной версии и, невзирая на то, что на основании этой версии он выполнил ряд процессуальных действий, связанных с уголовным преследованием (задержание, арест, временное отстранение от должности), и ответственен за них, добросовестно выполнить следственные действия, о которых ходатайствует защита, чтобы добыть оправдательные доказательства, либо дать объективную оценку установленным защитой обстоятельствами, поставив под сомнение проделанную им работу и свою собственную профессиональную пригодность.

Так, например, если следователь задержал лицо, затем заключил его под стражу и предъявил обвинение в получении взятки, что, как правило, проводится в первые дни производства предварительного расследования, а в последствии принял ходатайство защиты о производстве обыска у взяткодателя, хранящего документы, отражающие тот факт, что взятка спровоцирована, следователь обязан, перестав быть обвинителем, «наступить на горло» самому себе, удовлетворить ходатайство защиты и произвести тщательный обыск, чтобы добыть обстоятельства, опровергающие обвинение, им же предъявленное, удостоверить свою собственную ошибку ,выразившуюся в привлечении к уголовной ответственности невиновного со всеми вытекающими отсюда нравственными и психологическими, юридическими и служебными последствиями, а затем, осуществляя функцию разрешения уголовного дела, прекратить его за отсутствием в действиях обвиняемого состава преступления, реабилитировать гражданина, разъяснить жертве следственной ошибки правовые последствия реабилитации и обеспечить реальное осуществление прав и законных интересов им же кровно обиженного человека. Я уже не говорю о ситуации, которая совсем не кажется нереальной, когда следователю придётся «объясняться» за свою позицию перед вышестоящими должностными лицами. В силу указанных обстоятельств предварительное следствие страдает неизлечимым недугом обвинительным уклоном и правовым нигилизмом. Согласно данным специального исследования, проведённого более десяти лет тому назад научно-исследовательским институтом проблем укрепления законности и правопорядка 35 % следователей подвержены обвинительному уклону; 42 % проявляют пренебрежительно нигилистическое отношение к выполнению предписаний уголовно-процессуального законодательства, а каждый второй следователь полагает, что в его работе «цель оправдывает средства». По сегодняшней ситуации можно сказать, что эти цифры за прошедший период могли только увеличиться, так как никаких оснований для обратной тенденции в настоящее время нет.

Положение адвоката-защитника в современном российском уголовном процессе, трудности и проблемы осуществления им своей функции органически связаны с изъянами правового регулирования и организации предварительного следствия, когда следователь сам устанавливает фактические обстоятельства дела, он же осуществляет функцию уголовного преследования, разрешает ходатайства стороны защиты и даже сам разрешает уголовное дело путём его прекращения по реабилитирующим основаниям и при всём при этом вмонтирован в структуры исполнительной власти и поднадзорен другому органу уголовного преследования - прокуратуре. Многоплановость следственной работы, иначе говоря «многовластие» следователя имеет глубокие историко-политические корни, произрастающие из тоталитарного, карательно-репрессивного прошлого государства, наследницей которого является Россия и её система правоохранительных органов. Основанное на демократических принципах и подчинённое целям обеспечения подлинного правосудия, независимое и объективное предварительное расследование не было нужно режиму, господствующему в советское время, такое расследование априори не могло вписаться в действовавший механизм государственной власти, как не могло вписаться в него и само подлинное правосудие. Ещё И.Я. Фойницкий в своих работах точно определил, что розыскной процесс усиливается «по мере политического угнетения личности». Не могли вписаться в такой процесс в реальности не только демократические принципы, но и люди с либеральными взглядами на действующие нормы, так как система в целях своей неуязвимости не позволяла создавать прецеденты.

В тоталитарном государстве, где весь механизм государственной власти подчинён тому, чтобы удерживать в узде народ, общество и влиять даже на отдельные личности, система органов, которая именуется уголовной юстицией в самом широком смысле данного слова, то есть политический и уголовный сыск, дознание, предварительное следствие, прокурорский надзор за ними и даже само правосудие по уголовным делам, а так же мощная пенитенциарная система, будучи обособленными лишь условно, для отвода глаз обывателя, на самом деле представляли из себя единый конвейер перемалывания судеб людей, которые так или иначе не вписались в установленные системой рамки или по каким-либо другим причинам стали неугодны власть имущим. Именно этот механизм не только предопределил такое построение предварительного расследования, при котором следователь и орган дознания под надзором прокурора выступают полновластными вершителями судьбы уголовного дела, следовательно, и обвиняемого, но и породил ряд уродливых тенденций практики, отражающих тот факт, что следователь в уголовном процессе выступает не просто обвинителем, а обвинителем страстным, заинтересованным, а это значит предвзятым, необъективным, иначе говоря, не следователем в подлинном, изначальном смысле данного понятия, а судебная практика закрепила этот вывод чрезвычайно низким процентом оправдательных приговоров. Декларируемая законом независимость имеет место только на бумаге. На всех уровнях, особенно в системе МВД, доминируют спецслужбы и спецподразделения оперативного реагирования: РУБОП, угрозыск, ОБНОН и др.. Следователь в их понимании только лицо, которое должно придавать законную процессуальную форму их оперативно-розыскным данным, основанным зачастую на догадках и предположениях, построенных из личных корыстных или профессиональных интересов. Да и сама структура построения следователя и оперативного работника построена так, что следователь во многом зависим от работников уголовного розыска, что не может не иметь обратного влияния на следователя, заключающегося в искусственной подгонке данных следствия к оперативной информации.

Одна из этих тенденций, обладающих огромной инерционной силой и поэтому сохранившаяся до наших дней, заключается в том, что законная форма окончания уголовного процесса - оправдание подсудимого и даже досудебное прекращение уголовного дела по реабилитирующим основаниям, получила совершенно ненормальное толкование. Независимо от конкретных обстоятельств дела, она повсеместно расценивается как свидетельство нарушения органами расследования закона со всеми вытекающими неблагоприятными организационными выводами служебного характера. Самостоятельный взгляд следователя на этапные решения постоянно подвергается ревизии и усиленному контролю, особенно если это влечёт облегчение положения преследуемого лица. Согласно ведомственной инструкции2 в системе следственных органов внутренних дел города Москвы установлен следующий порядок изменения меры пресечения арестованному лицу: постановление следователя районного отделения милиции должно быть «санкционировано» начальником следственного отдела милиции, начальником следственного отдела округа и начальником Главного следственного управления г. Москвы, что не имеет ничего общего с законом, но широко распространено на практике.

На рубеже 20-го и 21-го столетий (1996-2001г.г.) на пути разделения процессуальных функций уголовного преследования, защиты и разрешения уголовного дела, становления состязательных начал в уголовном процессе и возвращения правосудию его подлинного изначального смысла Конституционным Судом РФ и законодателем был предпринят ряд важных шагов: суд был лишён права и обязанности, подчиняясь советской доктрине о его «активной роли», возбуждать уголовное дело в отношении конкретного лица, продолжать судебное разбирательство, несмотря на отказ государственного обвинителя поддерживать обвинение, по своей инициативе возвращать уголовное дело для производства дополнительного расследования в целях пополнения обвинительных доказательств, предъявления более тяжкого обвинения или привлечения к уголовной ответственности новых лиц.

Эти коррективы в распределении уголовно-процессуальных функций в осуществление функций защиты привнесли новизну в том плане, что точнее сориентировали сторону защиты относительно своего процессуального оппонента: суд теоретически перестал быть таким оппонентом как для обвиняемого, так и для защитника, а также для законного представителя и гражданского ответчика, процессуальное противостояние окончательно определилось как противостояние только с государственным или частным обвинителем; потерпевшим и фажданским истцом. Этот внешне не броский поворот в действительности имеет стратегическое значение для всего построения уголовного судопроизводства и для деятельности адвоката-защитника, учит его другому профессиональному мировоззрению и новым тактическим приёмам защиты.

Однако эти меры в целом принесли лишь частичный результат и достигли цели лишь в смысле «очищения» судебной деятельности от несвойственных судебной власти действий и решений, имеющих отношение к уголовному преследованию. Правосудию возвращено его изначальное предназначение органа, осуществляющего только функцию рассмотрения уголовного дела и разрешения его по существу. В досудебных же стадиях принцип состязательности и равноправия сторон при осуществлении судопроизводства, провозглашённый статьёй 123 Конституции РФ в полной мере реализовать не удалось предварительное расследование в российском уголовном процессе сохранило свои черты полурозыскного; его фундаментальные позиции здесь остались нетронутыми.

Согласно статье 15 действующего УПК, которая помещена в главе 2 под названием «Принципы уголовного судопроизводства» и сама называется «Состязательность сторон», «уголовное судопроизводство осуществляется на основе состязательности сторон, «Функции обвинения, защиты и разрешения уголовного дела отделены друг от друга и не могут быть возложены на один и тот же орган или одно и то же должностное лицо», «Суд не является органом уголовного преследования, не выступает на стороне обвинения или стороне защиты. Суд создаёт необходимые условия для исполнения сторонами их процессуальных обязанностей и осуществления предоставленных им прав», «Стороны обвинения и защиты равноправны перед судом».

Вопреки этому в статьях 38, 171, 213 и 215 УПК РФ, посвященных компетенции следователя, предусматривается, что этот орган уголовного преследования не только возбуждает уголовные дела, самостоятельно направляет ход расследования в целях установления фактических обстоятельств дела и лица, совершившего преступление, не только привлекает лицо в качестве обвиняемого и составляет обвинительное заключение, то есть не только осуществляет функцию доказывания и уголовного преследования, но и прекращает уголовные дела (самостоятельно или с согласия прокурора) как по нереабилитирующим, так и по реабилитирующим основаниям, то есть осуществляет функцию разрешения дела по существу.

Вышеизложенные проблемы предварительного следствия в России находятся в непосредственной» причинно-следственной связи с проблемами осуществления функции защиты в досудебной стадии уголовного судопроизводства. Зависимость стороны защиты в своих ходатайствах о производстве следственных действий органа уголовного преследования, да ещё ведомственно подчинённого, и единственная возможность обжалования отказа в удовлетворении такого ходатайства другому органу уголовного преследования существенным образом снижает эффективность данной формы деятельности адвоката-защитника и ставит его в унизительное положение, подобно тому, в котором оказывается жалобщик, приносящий жалобу тому, чьи действия обжалуются.

Решение проблем, о которых идёт речь, выходит далеко за рамки нашей темы. Однако исходные посылки такого решения очевидны. Исходя из истины, что никто не может быть судьёй в собственном деле, предварительное расследование по уголовным делам должно быть организовано и урегулировано с таким расчётом, чтобы ходатайства сторон (как стороны защиты, так и потерпевшей стороны) о производстве следственных действий, получении новых доказательств и приобщении доказательств, представленных ими«(сторонами) разрешались бы должностным лицом, не принадлежащим ни к одной из них. Таким лицом может быть только представитель судебной власти, то есть. судья. Без этого состязательность на предварительном следствии была, несмотря на реформирование уголовно-процессуального: законодательства, и остаётся ущербной, иллюзорной, осуществление процессуальной функции защиты в досудебном производстве трудным * и малоэффективным, отодвигающим подлинное состязание сторон и реальное осуществление конституционного права обвиняемого на защиту «на потом», то есть в судебное разбирательство. А с учётом того, что на сегодняшний, день при: рассмотрении дел в судах имеет место обвинительный уклон, унаследованный от прежней системы, то право на защиту, предусмотренное Конституцией РФ, на практике, фактически, трудно реализуемо.

.2. УЧАСТИЕ В ДОКАЗЫВАНИИ ПО УГОЛОВНОМУ ДЕЛУ КАК СРЕДСТВО ОСУЩЕСТВЛЕНИЯ ПРОЦЕССУАЛЬНОЙ: ФУНКЦИИ ЗАЩИТЫ

В научной литературе доказывание в уголовном процессе (уголовно-процессуальное доказывание, доказывание по уголовному делу) определяется как осуществляемая в соответствии с требованиями процессуального закона деятельность лиц, производящих дознание, следователей, прокуроров и судей при участии иных должностных лиц, представителей общественности и граждан по собиранию, проверке и оценке фактических данных об обстоятельствах, достоверное установление которыхнеобходимо для правильного разрешения дела.

За тридцатилетие, истёкшее с момента опубликования монографии, содержащей приведённую дефиницию, вошедшую в широкий научный и учебный обиход, мало что изменилось. Лишь вместо фактических данных, с которыми связывалось понятие доказательства в статье 69 УПК РСФСР, теперь в законе (статья 74 УПК РФ) применяется выражение «сведения о фактах», а имеющее идеологический подтекст указание на представителей общественности как на субъектов доказывания утратило актуальность. Главный же смысл определения сохранился: в отличие от доказывания в общеупотребительном значении этого слова, то есть от логического доказывания, где доказать - значит по правилам логики обосновать выдвинутое положение (тезис) и вывести умозаключение, уголовно-процессуальное доказывание не сводится к чисто мыслительной деятельности, к логическим операциям с готовыми знаниями, понятиями и фактами; в основной своей части оно состоит из практических действий по установлению этих фактов - собирания и проверки сведений о них И лишь на заключительном этапе, когда необходимые сведения собраны, проверены, а факты установлены, уголовно-процессуальное доказывание может представлять обычную мыслительную деятельность, подчинённую задаче логического обоснования позиции сторон или промежуточного или итогового процессуального решения по уголовному делу. Эта деятельность,по смыслу вышеприведённого определения и его литературным трактовкам относится к оценке доказательств.

Ни потерпевший и его представитель, ни гражданский истец, ни субъекты уголовно-процессуальной деятельности со стороны защиты в. определении понятия доказывания по уголовному делу прямо не названы. Однако в свете предпринятых: в ходе судебно-правовой реформы крупных шагов по: восстановлению состязательных начал в уголовном судопроизводстве, усиления в нём роли сторон и возвращения суду его истинного положения арбитра в споре сторон определение уголовно-процессуального доказывания выглядит устаревшим и неправильным, конечно, прежде всего, из-за отсутствия в нём указания на участие сторон -- движущей силы всего уголовного процесса, в споре которых рождается истина. Соответственно сказанному этот обязательный признак данного понятия нуждается в теоретической разработке, что по сути дела требует нового подхода к определению понятия: уголовно-процессуального доказывания, отказа от понимания доказывания только как деятельности органов уголовного преследования, в обязательном порядке включающей все три элемента - собирание доказательств, их проверку и оценку. Этот вывод вытекает не только из господства состязательности и усиления роли сторон на всех стадиях уголовного судопроизводства, но и из: новых взглядов на цель уголовно-процессуального доказывания. В советское время такой: целью безоговорочно считалось установление объективной истины. Вопрос отыскания истины по уголовному делу как предназначения уголовного судопроизводства в настоящее время является одним из самых дискуссионных.Учёными-правоведами по данному вопросу высказываются различные, порой диаметрально противоположные точки зрения. Данная тема выходит за рамки диссертационного исследования, но стоило бы отметить, что, несмотря на различные точки зрения учёных-правоведов по данному вопросу, ни один из них не подвергал сомнению тот обстоятельство, что такая обязанность не может быть возложена на адвоката-защитника.

Философская категория истины применительно к уголовному процессу означает полное соответствие выводов следствия и суда объективным фактам действительности. Взгляд на истину как на цель уголовного процесса имел солидную опору в законодательстве, в частности в формулировке задачи уголовного судопроизводства (статья 2 Основ уголовного судопроизводства Союза ССР и союзных республик, статья 2 УПК РСФСР 1960г.), требовавших быстрого и полного раскрытия преступления, изобличения виновного и обеспечения правильного применения закона с тем, чтобы каждый совершивший преступление был привлечён к уголовной ответственности и осужден, а также в содержании статьи 14 упомянутых Основ и статьи 20 УПК РСФСР, требовавших не только от прокурора, следователя и лица, производящего дознание, но и от суда принимать все предусмотренные законом меры для всестороннего, полного и объективного исследования обстоятельств дела,выявлять как уличающие, так и оправдывающие обвиняемого, а также смягчающие и отягчающие его ответственность обстоятельства.

Термин «истина» употреблялся в статье 89 УПК РСФСР 1960 г., устанавливавшей основания для применения мер пресечения (одним из таких оснований служило опасение, что обвиняемый, находясь на свободе, «воспрепятствует установлению истины по уголовному делу»), а также в статье 243 этого УПК, которая требовала от председательствующего в судебном заседании принимать меры « к всестороннему, полному и объективному исследованию обстоятельств дела и установлению истины».

Однако в период действия УПК РСФСР 1960 г. существовали: реабилитирующее основание прекращения уголовного дела в виде недоказанности участия обвиняемого в совершении преступления, когда исчерпаны все возможности для собирания дополнительных доказательств (пункт 2 части первой статьи 208 УПК РСФСР 1960 г.) и основания постановления оправдательного приговора в виде неустановления события преступления и недоказанности участия подсудимого в совершении преступления (пункты 1 и 3 части третьей статьи 309 УПК РСФСР 1960 г.).

Очевидно, что реабилитация обвиняемого по указанным основаниям, будь то на предварительном следствии или в суде, осуществлялась в гносеологическом отношении в существенно иной обстановке, нежели при положительном установлении, что событие преступления не имело место или что обвиняемый (подсудимый) данного преступления не совершил, он к этому преступлению не причастен, оно совершено другим лицом. Термины «недоказанность» и «неустановление» означают, что орган расследования и суд не достигли объективной истины, они оказались не в состоянии ответить на вопрос, в чём она, виновен или невиновен обвиняемый (подсудимый), существовало ли событие преступления (например, имел ли место факт дачи ~ получения взятки) и этот ли гражданин, оказавшийся субъектом уголовного преследования, или кто-то другой совершил преступление, которое без сомнения имело место. Невиновность обвиняемого в подобных случаях констатируется не на основе истинного вывода, а в силу действия презумпции невиновности, которая устанавливает тождество доказанной невиновности» и недоказанной виновности.

Действующий УПК не содержит никаких упоминаний об объективной истине, допуская при определённых обстоятельствах разрешение уголовного дела по существу без проведения судебного разбирательства, то есть, без исследования доказательств (глава 40 - Особый порядок принятия судебного решения при согласии обвиняемого с предъявленным ему обвинением, статьи 314-317 УПК РФ); в нём сохранено основание оправдания в виде неустановления события преступления (пункт первый части второй статьи 302 УПК РФ). При этом категоричные формулировки основания реабилитации: отсутствие состава преступления, непричастность подсудимого к совершению преступления (пункты 2 и 3 части первой статьи 302 УПК РФ) могут применяться в ситуации, когда истина не достигнута (недоказанность состава преступления, недоказанность участия обвиняемого в совершении преступления).

Осуществление же функции защиты и участие стороны защиты в уголовно-процессуальном доказывании может быть вообще не подчинено цели отыскания объективной истины. Обвиняемый и его защитник, опровергая обвинение, могут всеми доступными или законными средствами (не запрещёнными УПК РФ средствами и способами) положительно доказывать определённые факты и обстоятельства; (например, алиби обвиняемого), но в зависимости от обстоятельств дела и избранной в связи с ними
тактики защиты могут на равном законном основании и построить
свои действия по принципу: «Я не намерен доказывать
невиновность (свою, моего подзащитного); но я докажу, что
обвинитель ничего не доказал». В последнем случае вопросы об
объективной истине в том смысле, который в него вкладывается
(соответствие установленных фактов объективной

действительности), вообще не имеет смысла.

Вышеизложенное позволяет, по крайней мере в теоретическом плане, говорить об относительно обособленной разновидности доказывания в уголовном процессе - о доказывании со стороны защиты, об адвокатском доказывании, признаками -- характеристиками которого являются следующее: 1) адвокатское доказывание начинается с началом уголовного преследования, как деятельность ответная, а предмет такого доказывания жестко связан с содержанием актов уголовного преследования (постановления о возбуждении уголовного дела, протокола задержания, постановления о привлечении в качестве обвиняемого, постановления об изменении обвинения, обвинительного заключения, обвинительного акта и др.) и ограничен этим содержанием;

2) такое доказывание имеет прямо противоположное направление направлению доказывания, избранному органами уголовного преследования;

3) оно осуществляется путём: а) собирания внепроцессуальными способами сведений об источниках доказательств и самих вещественных и документальных источников доказательств и их представления тому, в чьём производстве находится уголовное дело; б) заявления ходатайств о производстве следственных действий с целью получения оправдательных доказательств и обжалования отказов в удовлетворении таких ходатайств; в) личного участия защитника в производстве следственных действий на предварительном следствии и в судебном исследованиидоказательств в стадии судебного разбирательства; г) изложения суду своего мнения по существу обвинения и его доказанности, оценки всех доказательств, собранных по уголовному делу и. логического обоснования своей» позиции в прениях сторон, кассационных и надзорных жалобах; д) доказывание по уголовному делу, осуществляемое; адвокатом--защитником подозреваемого и обвиняемого, не подчинено задаче установления истины.

Вытекающие из презумпции невиновности правила/ согласно которым бремя доказывания лежит на обвинителе, все сомнения толкуются в пользу обвиняемого (подсудимого), а не доказанная виновность юридически абсолютно тождественна доказанной невиновности и; ставят защитника в процессе уголовно-процессуального доказывания в «привилегированное» положение, суть которого заключается в том, что положительное установление фактов и обстоятельств, входящих в предмет доказывания по уголовному делу (статья 73 УПК РФ), их истинность, соответствие объективной реальности, не входит в его задачу (хотя такая деятельность защитнику не возбраняется). В подавляющем большинстве случаев адвокатское участие в уголовно-процессуальном доказывании подчинено задаче доказать недоказанность предъявленного обвинения или его отдельных элементов. Причём такая задача по смыслу демократического уголовного судопроизводства является и законной и безупречно нравственной.

По всей вероятности именно специфика сущности доказывания, осуществляемого защитником в уголовном процессе, вызвала к жизни, казалось бы, на первый взгляд неуместный вопрос, является ли доказывание (участие в доказывании) по уголовному делу процессуальной обязанностью адвоката-защитника, и, если является, то какую ответственность и перед кем он несёт за выполнение или ненадлежащее выполнение данной обязанности. В юридической литературе была высказана оригинальная мысль, что «доказывание обстоятельств, оправдывающих обвиняемого и смягчающих его ответственность, не процессуальная обязанность, а задача, призвание, право защитника».

Эти высказывания тем более удивительны, что опубликованы они во время действия УПК РСФСР 1960 года, статья 51 которого носила заголовок «Обязанности и права защитника», а часть первая этой статьи гласила: «Защитник обязан использовать все указанные в законе средства и способы защиты в целях выявления обстоятельств, оправдывающих подозреваемого или обвиняемого, смягчающих их ответственность, оказывать им необходимую юридическую помощь». В действующем УПК аналогичной нормы нет, как нет и вообще ни статьи, ни отдельной нормы об общих обязанностях защитника. Упоминается лишь, что в случае, если защитник участвует в производстве по уголовному делу, в материалах которого содержатся сведения, содержащие государственную тайну, и не имеет соответствующего допуска к указанным сведениям, он обязан дать подписку об их неразглашении (часть пятая статьи 49 УПК РФ), а также, что адвокат не вправе отказаться от принятой на себя защиты подозреваемого, обвиняемого.

Зато в статье 7 Федерального закона «Об адвокатуре и; адвокатской деятельности», которая так и озаглавлена«Обязанности адвоката» говорится, в частности, что он обязан честно, разумно и добросовестно отстаивать права и законные интересы доверителя всеми не запрещёнными законодательством Российской Федерации средствами. Применительно к уголовному судопроизводству это не может означать ничего иного, кроме как всеми не запрещёнными или обвиняемого обстоятельства, либо хотя бы смягчающие его ответственность, путём опровержения, оспаривания актов уголовного преследования и оказывать своему подзащитному необходимую юридическую помощь. А опровергать, оспаривать что-либо -- значит осуществлять «контрдоказывание», обосновывать свою позицию средствами (в процессуальных формах), о которых уже шла речь.

С теоретической точки зрения участие в уголовном процессе при отсутствии обязанностей - нонсенс. Общеизвестно, что уголовный процесс (уголовное судопроизводство) - это деятельность, урегулированная нормами УПК и обеспеченная в форму правоотношений. Вне таких правоотношений уголовный процесс не существует. Правоотношения же есть не что иное, как возникающая на основе норм права индивидуализированная общественная связь между лицами, характеризуемая наличием- прав и обязанностей.

Каждое процессуальное действие защитника в рамках
его участия в доказывании по уголовному делу порождает
уголовно-процессуальное правоотношение: представление им
добытого документального или вещественного источника
доказательств порождает обязанность органа расследования
рассмотреть адвокатское ходатайство о приобщении данного
источника к материалам расследования и использовании его в
уголовно-процессуальном; доказывании и принять соответствующее решение, сообщив о нём защитнику. Аналогичные правоотношения складываются и по поводу других действий защитника, связанных с доказыванием; вне правоотношений на пути; участия защитника в уголовно-процессуальном доказывании не может быть сделано ни шага. За неисполнение или ненадлежащее исполнение своих процессуальных обязанностей защитник несёт полную меру ответственности:

А) перед лицом, с которым было заключено соглашение. Согласно статье 25 Федерального закона «Об адвокатуре и адвокатской деятельности» соглашение представляет собой гражданско-правовой договор, заключаемый в простой письменной форме между доверителем и адвокатом (адвокатами), на оказание помощи самому доверителю или назначенному им лицу. Среди существенных условий соглашения в части 4 данной статьи предусматривается размер и характер ответственности адвоката (адвокатов), принявшего (принявших) исполнение поручения. Частью 7 данной статьи также предусмотрена обязанность адвоката страховать свою профессиональную деятельность. Отношения, регулируемые в рамках гражданского законодательства, могут иметь место лишь на основе добровольных договорных отношений сторон, соглашения, в частности адвоката и клиента. В то же время ни одна сторона не может быть принудительно обязана строить отношения именно на основе таких договорённостей. Это может повлечь отрицательные последствия как для адвоката, так и для клиента, помешать их сотрудничеству, основанному, как правило, на доверительных отношениях. Между тем, вопрос об ответственности отнюдь не праздный. Ведь не секрет, что и со стороны адвокатов часто имеют место формальное отношение к своим обязанностям, особенно по делам «по назначениям» в порядке статьи 51 УПК РФ. Отсутствие оплаты, как правило, по таким делам порождает у участвующего адвоката формальный подход к делу, фактически выступая лишь ширмой соблюдения законности при осуществлении правосудия. Существенно низкая оплата по сравнению с оплатой по соглашению никак не может являться оправданием нарушения этических требований, но профессиональная ответственность своим имуществом при таких обстоятельствах тоже не может являться нормой построения отношений в рамках законодательства и сегодняшней реальности. В действительности, воля законодателя - это попытка построить цивилизованные отношения между сторонами, носящими сегодня, прямо сказать, латентный характер, когда стороны смогут добиваться исполнения обязанностей, заключённых в соглашении, например, в судебном порядке. Приживётся ли она на практике однозначно ответить невозможно, теоретическая часть вопроса в законодательстве так же пока не разработана, порядок страхования адвокатом профессиональной ответственности не урегулирован. Этот вопрос, по моему мнению, имеет перспективу на будущее, сегодня же такие отношения сторон больше регулируются адвокатским сообществом.

Б) Перед адвокатурой: Жалобы о неисполнении или ненадлежащем исполнении адвокатом своих обязанностей рассматриваются квалификационной комиссией (статья 33 Федерального закона «Об адвокатуре и адвокатской деятельности»). Совершение поступка, умаляющего авторитет адвокатуры (а неисполнение или ненадлежащее исполнение адвокатом своих обязанностей в уголовном процессе при определённых условиях может быть квалифицировано таким образом) может служить основанием для прекращения статуса адвоката, (пункт 5 части первой статьи 17 Федерального закона «Об адвокатуре и адвокатской деятельности»). Кроме того, пункт 6 части статьи 17 вышеуказанного закона предусматривает возможность прекращения статуса адвоката в случае неисполнения решений органов адвокатской палаты, принятых в пределах их компетенции.

Верховный Суд РФ занимает позицию, согласно которой бездеятельность адвоката-защитника в уголовном процессе не образует основания для вынесения судом частного определения в отношении данного адвоката. Ивановский областной суд вынес и направил в областную коллегию адвокатов частное определение в отношении адвоката А., который, по мнению суда, приняв на себя защиту со стадии предварительного расследования несовершеннолетнего Беляева; обвинявшегося в разбое, ненадлежащим образом исполнял свои обязанности когда следователь грубо нарушил права обвиняемого, отказал последнему в ознакомлении с материалами дела в присутствии законного представителя (матери подростка), защитник сразу не отреагировал, а сделал это лишь в конце судебного заседания, попросив суд при постановлении приговора лишь учесть нарушения закона следователем, тогда как должен был ходатайствовать о возвращении дела для производства дополнительного следствия. Судебная коллегия Верховного Суда РФ позицию областного суда не поддержала, частное определение отменила и указала, что уголовно-процессуальный закон для вынесения частного определения не содержит оснований о ненадлежащем исполнении адвокатом своих обязанностей по защите интересов обвиняемых.

Это судебное решение в литературе было прокомментировано следующим образом: «..Вопрос о том, плох адвокат-защитник в данном уголовном процессе, или хорош, компетентен или некомпетентен, добросовестен или недобросовестен, проблема существующая только между клиентом и адвокатом, адвокатом и юридической консультацией, а также иной коллегией. Суду же здесь повода к реагированию нет, если, конечно, поведение адвоката не подпадает под нормы, нарушение которых квалифицируется как нарушение порядка в судебном заседании или нарушении закона».

Если же в процессе уголовно-процессуального доказывания защитником допущены незаконные действия, суд был обязан раньше и обязан сейчас отреагировать на это своим частным определением, обратив на указанные нарушения внимание соответствующих организаций (часть вторая статьи 21-2 УПК РСФСР 1960 года, часть четвёртая статьи 29 УПК РФ). Президиум Верховного Суда РФ признаёт обоснованным вынесение частного определения в отношении адвоката, который выступая защитником в суде присяжных, предпринимал недобросовестные попытки опорочить допустимые доказательства, а также упоминал обстоятельства, не подлежащие исследованию в судебном разбирательстве с участием присяжных заседателей, что повлекло отмену приговора вышестоящим судом.

Принцип состязательности, закреплённый, в частности, в статье 15 УПК, развёл по разные стороны защиту и обвинение. Само понятие: состязания предопределяет наличие коллизий, противоположных интересов между сторонами, разрешение которых должно производиться в рамках уголовно-процессуального законодательства, при этом оценку деятельности адвоката призваны определять квалификационная комиссия и совет адвокатской палаты, а в отношении следователя (дознавателя) таким органом являются либо вышестоящие следственные органы, либо прокурор, осуществляющий надзор за их процессуальной деятельностью. Так что утверждение, будто закон не предусматривает никаких уголовно-процессуальных санкций за неисполнение или ненадлежащее исполнение адвокатом-защитником своих процессуальных обязанностей в уголовном судопроизводстве, не соответствует действительности и во многом вредит авторитету института адвокатуры, выставляя адвоката лицом «вседозволенным», «бесконтрольным» и «безответственным». Во многом такое мнение обусловлено указанной мною выше конфиденциальной формой отношений между адвокатом-защитником и его доверителем, когда все коллизии разрешаются в результате приватных переговоров, а адвокат-защитник органами уголовного преследования зачастую ассоциируется со своим доверителем; что является следствием низкой правовой культуры. Но самой суровой такой' моральной санкцией является, конечно, постановление неправосудного приговора, особенно осуждение невиновного, находящееся в причинно-следственной связи с неисполнением или ненадлежащем исполнении адвокатом-защитником своих обязанностей в сфере уголовно-процессуального доказывания. Ни по юридическим, ни по нравственным критериям со статусом адвоката подобный образ его профессиональных действий принципиально несовместим. Вопросы о пределах участия адвоката-защитника в уголовно-процессуальном доказывании оказались в самом центре дискуссии, развернувшейся в ходе длительной подготовки проекта нового законодательного акта об адвокатуре и адвокатской деятельности. Господствующее положение в этой дискуссии заняла идея существенного расширения компетенции адвоката-защитника в этой области. Эта идея высказывалась ещё на. научно-практической конференции в городе Ленинграде в 1964 году. Позже она получила отражение в ряде научных публикаций в юридической печати, а также в разработанной Общественной палатой при Президенте Российской Федерации Федеральной Программе обеспечения прав и свобод человека (1998 - 2002 г.г.). Один из авторов ещё в 1990 году писал по этому поводу: «.. адвокат вместо привычной процессуальной роли «юриста по найму» должен видимо, принять на себя функцию неизмеримо более высокого гражданского значения, став по существу своеобразным «следователем от общества», действующим в уголовном процессе наряду со следователем «от государства». Таким образом, коренная идея перестройки, состоящая в установлении контроля гражданского общества над государством, получила бы в уголовном процессе непосредственное воплощение, конечно, при условии перестройки деятельности самой адвокатуры, превращения её в действительно независимую общественную организацию». И хотя автор прямо неговорит о том, в чём должно выражаться превращение нынешнего адвоката-защитника в «следователя от общества», очевидно, что здесь подразумевается, прежде всего, решительное расширение его возможностей в уголовно-процессуальном доказывании; потому что, во-первых, без этого защитник никак не может ассоциироваться со следователем («от общества»), а во-вторых, в оценке материалов уголовного дела, которые собраны без его участия и представлены ему, адвокат-защитник и сейчас, по сути дела, не стеснен ничем и каких-то значительных пожеланий в этом отношении его положение не вызывает.

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5