Синопское сражение

обстрелом орудий корабле "Ростислав» стоявшего в нескольких кабельтовых от

мыса Киой-Хисар. Первые выстрелы «Ростислава» были направлены против

фрегата "Низамие», корвета «Фейзи-Меабуд» и береговой батареи № 6, однако

вскоре после начала сражения, когда капитан I ранга Кузнецов заметил

критическое положение корабля «Три святителя» огонь «Ростислава» был

сосредоточен исключительно по корвету и береговой батарее. Памятуя основное

правило Нахимова «взаимная помощь друг другу есть лучшая тактика», —

Кузнецов сразу же принял решение: подавить береговую батарею, не дать ей

продолжать обстрел корабля Кутрова. Старший офицер «Ростислава» лейтенант

Н. Гусаков, выказавший «отличную храбрость и мужество по всем частям

управления кораблем», повернул корабль левым бортом прямо против батареи №

6 и комендоры «Ростислава» обрушили на нее огонь своих орудий.

Благодаря своевременной поддержке «Ростислава" на корабле «Три святителя» в

это время успели исправить шпринг, а батарея № 6, до этого сильно

вредившая «Трем святителям», значительно ослабила свой огонь.

Турки, взбешенные эффективной помощью, оказанной «Ростиславом» кораблю «Три

святителя», сосредоточили сильный огонь по «Ростиславу», и один из

неприятельских снарядов, разорвавшись в батарейной палубе русского корабля,

разнес на куски одно орудие, сильно разбил палубу, зажег кокора и занавес,

навешенный над люком, через который шла подача картузов нижнего дека. Около

40 русских моряков было ранено взрывом.

Горящие куски тента, подожженные вражеским снарядом, начали попадать в

крюйткамерный выход, это грозило взрывом крюйт-камеры. Кораблю угрожала

страшная опасность. В этот момент мичман Николай Колокольцов бросился в

крюйт-камеру и, пренебрегая опасностью, хладнокровно начал тушить пожар.

Быстро закрыв за собой двери, он выбросил горящие хлопья, накрыл люки

крюйткамерного выхода и ликвидировал опасность. Корабль был спасен. «За

особенное присутствие духа и отважность, оказанные им во время боя»,

адмирал Нахимов представил мичмана Колокольцова к боевой награде.

От сильного огня неприятельских судов и береговой батареи на «Ростиславе»

было много раненых. В кубрик, где находился штаб-лекарь А. Белоусов,

приносили все новых матросов с батарейных палуб. Однако огонь "Ростислава»

не ослабевал. «Корабль этот, — писал Нахимов, — при значительном числе

раненых продолжал действовать так же хорошо, как и при начале боя». В

результате метких попаданий русских комендоров турецкий фрегат «Низамие»,

являвшийся главной опорой неприятеля на его правом фланге, заметно снизил

эффективность своего огня. В это время корабль Истомина «Париж» после

перестрелки с «Дамиадом» стал разворачиваться на шпринге, чтобы направить

огонь всех своих бортовых орудий против «Низамие». Заметив это, капитан I

ранга Кузнецов решил перенести огонь своего корабля с «Низамие» на турецкий

корвет «Фейзи-Меабуд» и батарею № б, продолжавшую обстреливать корабль «Три

святителя». «Ростислав», оставив фрегат кораблю «Париж», сосредоточил свой

огонь на корвете и на батарее № 6.

Сражение продолжалось. Гром артиллерийской канонады по-прежнему потрясал

Синопскую бухту, и громадные языки пламени тут и там прорывались сквозь

сплошную завесу дыма. Ежеминутно сотни снарядов пронизывали воздух; бухта

кипела от горящих обломков, от фонтанов и всплесков. Не умолкали пушки и

русских и турецких кораблей, однако успех нахимовской эскадры уже

определился.

К исходу первого часа боевая линия турецкой эскадры была окончательно

расстроена. Четыре больших боевых судна турок (фрегаты «Ауни-Аллах»,

«Несими-Зефер», «Дамиад", «Каиди-Зефер") выбросились на берег. От фрегата

«Навек-Бахри» и корвета «Гюли-Сефид», взорванных меткими выстрелами русских

кораблей, остались лишь обломки. «Посредине рейда, как громадные кресты над

могилами, торчат мачты потопленного фрегата с реями поперек". Около 300

неприятельских орудий было выведено из строя.

На уцелевших турецких судах команды с трудом успевали заделывать пробоины и

исправлять повреждения. «Железным штормом» назвал Слейд огонь русской

артиллерии, уничтожавшей в Синопской бухте батареи и корабли турецкого

флота.

Однако турки продолжали оказывать сопротивление, рассчитывая на помощь из

Босфора в самые последние минуты сражения. Против русских кораблей вели

огонь неприятельские фрегаты «Фазли-Аллах", «Низамие», корветы «Фейзи-

Меабуд», «Неджми-Фешан», пароходы "Таиф», «Эрекли», береговые батареи № 3,

5, 6.

Несмотря на то, что русские корабли начинали артиллерийский поединок с

турецкой эскадрой, уже будучи частично поврежденными обстрелом турецкой

артиллерии при прорыве на рейд, они полностью сохранили свою

боеспособность. Первый же час сражения показал, что диспозиция,

разработанная до боя, отлично обеспечивала наиболее целесообразное

использование артиллерийских средств русской эскадры. Русские корабли

обстреливали противника и бомбическими 68-фунтовыми орудиями и 36- и 24-

фунтовыми орудиями. Сообразуясь с расстоянием до цели, русские артиллеристы

применяли и гранаты, и брандскугели, и картечь. Правильное расположение

русских кораблей способствовало организации взаимодействия между ними,

удобному выбору целей и не давало возможности противнику скрыться от

меткого огня русской артиллерии.

На кораблях был точно выполнен приказ флагмана о выделении офицера на

саллинг для корректировки артиллерийского огня, и первые же выстрелы,

произведенные с русских кораблей, показали, что многолетние тренировки

черноморских моряков не прошли даром: комендоры эскадры вели огонь по

противнику так же быстро, слаженно и метко, как на практических учениях.

В ходе сражения полностью проявились инициатива, находчивость и

решительность командиров русских кораблей. Наиболее ярким свидетельством их

высокого мастерства была организация взаимной поддержки в бою. Капитан I

ранга Истомин, увидев, что флагманский корабль Нахимова находится под

жестоким огнем нескольких турецких судов, избрал основной мишенью для

орудий «Парижа» не правый фланг турецкой боевой линии, против которого он

должен был действовать по диспозиции, а корвет «Гюли-Сефид», стоявший

против "Императрицы Марии». Только после того, как положение русского

флагманского корабля улучшилось в результате уничтожения и выхода из строя

трех неприятельских судов («Навек-Бахри», «Гюлн-Сефид», «Ауни-Аллах»),

Истомин перенес огонь на правый фланг противника. Так же инициативно

действовали и Кузнецов, и Микрюков, и другие командиры русских кораблей,

перенося огонь своих орудий туда, куда подсказывала обстановка. В условиях

быстротечного боя командиры кораблей моментально улавливали все перипетии

сражения, мгновенно реагировали на них и принимали правильные решения.

Непосредственное руководство действиями русский эскадры осуществлялось

адмиралом Нахимовым в течение всего сражения. Управление сражением

отличалось полным соответствием обстановке, уверенностью и четкостью. После

ранения капитана II ранга Барановского непосредственными исполнителями

распоряжений флагмана являлись капитан Иван Некрасов — флаг-штурман

эскадры, лейтенант Феофан Острено — старший адъютант адмирала и капитан

Яков Морозов—старший артиллерийский офицер эскадры. Капитан Некрасов,

выполняя приказы адмирала, «во время боя оказал примерную храбрость и

мужество и под сильными неприятельскими выстрелами завез верп как нельзя

было лучше желать». Феофану Острено был вручен план сражения. «Я передал

ему, — писал Нахимов, — мой план сражения, и он бы довел его до конца, если

б меня не стало». Внимательное и непрерывное наблюдение за турецкими и

русскими кораблями, осуществляемое помощниками Нахимова, позволяло адмиралу

непосредственно руководить сраженнем и в то же время направлять огонь

флагманского корабля.

К началу второго часа сражения расположение русских кораблей не изменилось.

Каждый корабль продолжал непрерывный обстрел противника, по-прежнему

оказывавшего ожесточенное сопротивление.

Корабль «Чесмаз" после уничтожения неприятельской береговой батареи № 4

меткими прицельными выстрелами продолжал обстрел батареи № 3. Хотя эта

батарея находилась на значительном отдалении от центра сражения, тем не

менее каленые ядра ее орудий достигали русских кораблей первой колонны.

Решение Микрюкова о сосредоточении всего огня именно против этой батареи

было исключительно правильно: своим огнем «Чесма» надежно прикрывала

корабли «Императрица Мария» и «Константин», которые в это время успешно

завершали разгром левого фланга боевой линии турецкой эскадры.

Комендоры «Чесмы» с большим искусством и мастерством действовали против

турецких позиций. От меткого и непрерывного бомбардирования турецкая

батарея теряла одно орудие за другим. С «Чесмы» было видно, как осыпаются

амбразуры, заваливаются траверзы и блиндажи на неприятельской батарее. Все

реже и реже следуют ответные выстрелы противника, и, наконец, на месте

батареи осталась груда земли и железа.

Разгром береговых укреплений усилил панику и в городе, и на неприятельской

эскадре. Губернатор Синопа Гуссейн-ранзи-паша и комендант береговых батарей

постыдно бежали в самом разгаре сражения. Вслед за ними устремились и

турецкие солдаты, обслуживавшие батареи.

Командующий эскадрой высоко оценил славную деятельность корабля «Чесма» в

единоборстве с береговыми укреплениями неприятеля. Многие моряки «Чесмы» во

главе с капитаном II ранга Микрюковым были представлены к наградам «за

отличную храбрость и мужество во время боя и срытие двух батарей».

После того как фрегат «Навек-Бахри» был взорван и фрегат «Несими-3ефер»

выбросился на мель, левый фланг турецкой боевой линии замыкался корветом

«Неджми-Фешан». Этот корвет не спускал флага и продолжал непрерывно

обстреливать русские корабли, что вынудило Ергомышева избрать его главной

мишенью для орудий правого борта «Константина». Сразу же после выхода из

строя «Несими-Зефера» корабль «Константин» перенес весь огонь на «Неджми-

Фешан», и с каждым выстрелом русского корабля на неприятельском судне

увеличивалась разрушения. Несколько бомб, пронизав борт турецкого корвета,

разорвались во внутренних помещениях и вызвали пожар. Еще через несколько

минут снаряд, пущенный с «Константина», продырявил наружную обшивку

корвета, и через пробоину хлынули потоки воды. Вскоре корвет «Неджми-Фешан»

также был отброшен на берег к батарее № 5, и на корабле «В. к. Константин"

заиграли отбой.

Флагманский корабль «Императрица Мария» ни на минуту не прекращал обстрела

неприятельских судов Фрегат «Фазли-Аллах» подвергся сильнейшему огню

русского флагманского корабля сразу же после того, как адмиральский фрегат

«Ауни-Аллах» прекратил сопротивление и выбросился на берег. От метких

выстрелов русских комендоров фрегат «Фазли-Аллах» загорелся и последовал

примеру своего флагмана: объятый пламенем, он выбросился на берег и стал на

мель у стен турецкой крепости.

Корабли второй колонны нахимовской эскадры заканчивали разгром правого

фланга неприятеля. Корабль «Париж», поворотившись на шпринге, направил свои

орудия левого борта против двухдечного фрегата «Низамие", имевшего наиболее

сильное артиллерийское вооружение из всех судов неприятельской эскадры.

Моряки «Парижа" посылали последние снаряды по турецким судам, и командующий

эскадрой, наблюдая за ходом боя, высоко оценивал умелые действия капитана I

ранга Истомина. «Нельзя было налюбоваться,— доносил впоследствии П. С.

Нахимов, — прекрасными и хладнокровно рассчитанными действиями корабля

"Париж»; я приказал изъявить ему свою благодарность во время самого

сражения, но не на чем было поднять сигнал: все фалы были перебиты».

Адъютант Феофан Острено, подойдя на шлюпке к борту «Парижа» под непрерывным

обстрелом противника, передал морякам Истомина благодарность командующего.

Турки ожесточенно сопротивлялись. Уже второй час оба дека фрегата «Низамне»

безостановочно озарялись вспышками выстрелов и весь корпус корабля

содрогался от непрерывной стрельбы. Некоторые орудия «Низамие» были

исковерканы еще в результате обстрела «Ростиславом», но адмирал Гуссейн-

паша решил, видимо, сражаться до конца. Русские моряки с корабли Истомина

не замедлили приблизить этот конец: к 2 часам пополудни несколькими залпами

с «Парижа» разрушения на "Низамие» приняли катастрофический характер. С

треском обрушилась и полетела в воду фок-мачта; вслед за ней фрегат лишился

бизань-мачты. Снаряды русской артиллерии разносили в щепы верхнюю палубу и

галереи «Низамие», ломали переборки, дырявили наружную обшивку. В начале

третьего часа пополудни фрегат «Низамие» прекратил сопротивление и бросился

к берегу. Сотни людей кинулись к выходным трапам, чтобы спастись на суше от

сокрушительных ударов русской артиллерии. Гуссейн-паша, начавший свою

карьеру при Наварине, закончил ее в Синопе: он утонул, пытаясь спастись

бегством со своего корабля. Спустя несколько минут «Низамие» ветром был

вынесен на берег и навалился на фрегат «Дамиад», который также испытал на

себе силу орудий «Парижа».

Рядом с «Низамие», еще до того, как он оказался на берегу, стоял корвет

«Фейзи-Меабуд», орудия которого была обращены против корабля «Ростислав».

Так же, как и Гуссейн-паша, командир турецкого корвета Ицет-бей не спускал

флага и продолжал артиллерийский обстрел из орудий правого борта.

Согласованно с ним действовала и береговая батарея № 6, часть орудий

которой еще уцелела, а прислуга пополнялась из чиста матросов, бежавших на

берег с разбитых кораблей. Вскоре, однако, и здесь сопротивление противника

было сломлено: комендоры кораблей «Три святителя" и «Ростислав» искусно

стреляли по береговой батарее и корвету «Фейзи-Меабуд". Под мощным огнем

русской корабельной артиллерии орудия корвета одно за другим выходили из

строя. Несколько метких попаданий «Ростислава» завершили дело: «Фейзи-

Меабуд», обрубив цепь, бросился к берегу и стал на мель невдалеке от того

места, где уже покоился флагман турецкой эскадры "Ауни-Аллах». Ицет-бей

возглавил паническое бегство турок с разбитого корвета. «Фейзи-Меабуд» был

одним из последних судов турецкой эскадры, прекратившим сопротивление

русским кораблям.

Два турецких парохода—«Таиф» и «Эрекли»—во время сражения находились за

боевой линией турецкой эскадры и, естественно, имели меньше повреждений от

обстрела нахимовских кораблей, чем остальные турецкие суда. Однако турки не

смогли использовать в бою преимущества своих паровых судов. Обладая

высокими маневренными качествами (сравнительно с парусными судами),

турецкие пароходы могли подойти на близкую дистанцию к русской эскадре и,

став перед кормой одного из атакующих кораблей, поражать его продольными

залпами. В разгар сражения, когда русские парусные корабли стояли на

шпрингах и сосредоточили весь огонь против боевой линии турецкой эскадры,

неприятельские пароходы сохраняли свободу маневрирования и имели

возможность занять наиболее удобную позицию для активного содействия своей

эскадре. Они могли, в частности, или встать между двумя русскими кораблями

и действовать своей артиллерией одновременно с обоих бортов, или с ходу

обстреливать русские суда, которые стояли на якоре и были лишены

возможности быстро переносить свой огонь по движущимся целям. Но для этого

нужны были умение, инициатива и решительность командиров турецких

пароходов, а именно этого-то у них и не нашлось. Вместо активного

содействие своей эскадре, командиры пароходов предпочитали обстреливать

корабли «Парижа» и «Три святителя» с дальних дистанций, боясь подойти на

близкое расстояние к нахимовской эскадре.

Командир парохода «Эрекли» Измаил-бей, не решаясь на активные действия,

держал свой пароход на старой позиции около мола почти до самого конца

сражения.

Совсем иной была «боевая деятельность» другого турецкого парохода — «Таиф».

В разгар сражения, когда положение турецкой эскадры стало особенно

критическим, Адольф Слейд наглядно продемонстрировал все ничтожество

английской морской школы и дал яркий урок своим союзникам-туркам, показав,

как англичане понимают взаимную выручку в бою .

В исходе первого часа пароход «Таиф» на котором находился Слейд, неожиданно

снялся с якоря и взял курс по направлению к русской эскадре. Когда он

проходил мимо турецких фрегатов «Низамие» и «Каиди-Зефер», команды турецких

судов приветствовали Слейда, надеясь, что он, наконец, решился активно

действовать против русских кораблем. Однако вскоре приветственные возгласы

турок сменились криками негодования: они увидели, что их английский

«советник» вместе того, чтобы руководить боем после поражения Османа-паши,

позорно удирает из Синопа. И действительно Адольф Слейд, пользуясь хорошим

ходом «Таифа», на всех парах мчался к выходу из Синопской бухты, не думая

вступать в бой с русскими кораблями. Машины «Таифа» работли на полную

мощность, и фрегатам «Кагул» и «Кулевчи» так и не удалось его догнать...

Между тем в половине второго часа пополудни из-за мыса Боз-тепе показались

три парохода, быстро идущие к Синопской бухте. Нахимов не знал о выходе из

Севастополя отряда пароходо-фрегатов Корнилова, и поэтому с русских

кораблей внимательно следили за приближающимися паровыми судами. Вскоре,

однако, все сомнения исчезли: на головном пароходе развевался флаг адмирала

Корнилова. Владимир Алексеевич спешил на помощь русской эскадре.

Отряд пароходо-фрегатов Корнилова, как мы уже знаем, еще вечером 17 ноября

был недалеко от берегов Турции. На рассвете 18 ноября пароходы уже

подходили к Пахиосу, но именно здесь, всего в 15—20 милях от Синопской

бухты, они вынуждены были застопорить машины, так как «за мрачностью и

дождем ничего не было видно». В 10 час. 30 мин., когда погода несколько

прояснилась, Корнилов повел свои пароходы самым тихим ходом на восток вдоль

побережья, высматривая эскадру Нахимова. В полдень пароходы вышли к

Синопскому полуострову с северной стороны и с того места, где 8 ноября

Нахимов через перешеек впервые увидел турецкие суда в Синопской бухте, ясно

различили на синопском рейде русские флаги, гордо развевавшиеся на мачтах

кораблей. Вскоре грянул гром артиллерийской канонады, и Корнилов понял, что

решающее сражение уже началось. Пароходы годным ходом пошли к бухте, огибая

Синопский полуостров; «Владимир Алексеевич намерен был поднять свои флаг на

корабле "В. к. Константин», вступив под команду Нахимова, как старшего вице-

адмирала».

Приблизившись к бухте, Корнилов заметил пароход «Таиф», быстро уходивший в

море, и тотчас же пароход «Одесса», пересекая курс «Таифа», направился

вдогонку. Русский пароход, вооруженный шестью орудиями, смело бросился

вслед за убегающим неприятельским пароходом, имевшим на борту двадцать

орудий, в том числе бомбические пушки. Но, несмотря на подавляющее

превосходство в артиллерии, Адольф Слейд после непродолжительной

перестрелки продолжал позорное бегство. Через полчаса турецкий флаг,

прикрывавший трусость и ничтожество английского офицера, скрылся за

горизонтом. Русские пароходы пошли на синопокий рейд, где приняли участие в

заключительной фазе сражения.

К 2 час. 30 мин. пополудни воды Синопской бухты приняли еще несколько

турецких судов: транспорты «Фауни-Еле», «Ада-Феран» и купеческие бриги,

груженные боеприпасами, оружием и снаряжением для восточно-анатолийской

армии и горцев, взрывались от русских снарядов и горящих обломков турецких

судов. Пароход «Эрекли» выбросился на берег, уходя из-под обстрела русской

артиллерии. «Бой в 2 часа 30 мин. почти прекратился, — записано в шканечном

журнале корабля "Три святителя".—Правый фланг, не имея у себя ни одного

противника, умолк, между тем как на левом были слышны изредка выстрелы с

фрегата «Дамиад», который, лежа на мели под прикрытием навалившегося на

него фрегата «Низамие», снова открыл огонь; мы и «Париж» по ним

действовали, но в 3 часа все смолкло и бой был окончен совершенно:

неприятельской эскадры не существовало».

Прекратили сопротивление и последние береговые батареи № 5 и 6, на которых

к исходу сражения уцелело только несколько орудий. Линейные корабли

«Париж», «Ростислав» и фрегаты «Кагул» и "Кулевчи» окончательно разрушили

эти батареи несколькими залпами.

Девять турецких боевых судов, представлявших некогда красу и гордость

военно-морского флота Турции, лежали вдоль побережья Синопской бухты.

Остальные корабли в ходе сражения были полностью уничтожены огнем русской

артиллерии.

«Неприятельские суда, брошенные на берег,—писал Нахимов, — были в самом

бедственном состоянии. Я велел прекратить по ним огонь, хотя они и не

спускали флагов, как оказалось, от панического страха, которым были объяты

экипажи...»

Во время сражения русскими кораблями было выпущено по противнику свыше 18

тыс. снарядов, из них:

с корабля «Императрица Мария» — 2180

с корабля «Париж» — 3944

с корабля «В. к. Константин» — 2602

с корабля "Три святителя» — 1923

с корабля «Ростислав» — 4962

с корабля "Чесма» — 1539

с фрегата «Кагул» — 483

с фрегата «Кулевчи» — 260

с пароходо-фрегата «Одесса» — 79

с пароходо-фрегата «Крым» — 83

Шесть линейных кораблей, принявших на себя основную тяжесть сражения,

сделали по противнику 588 выстрелов бомбами, гранатами и брандскугелями, 12

858 выстрелов ядрами и 2514 выстрелов ближней и дальней картечью.

Наибольшая скорострельность во время сражения был достигнута на корабле

«Ростислав», где старшем артиллерийским офицером был поручик Антипенко. На

«Ростиславе» из каждого орудия действовавшего борта было сделано от 76 до

130 выстрелов. На остальных кораблях из каждого орудия одного борта в

среднем было сделано от 50 до 100 выстрелов.

По калибрам количество выпущенных по противнику снарядов с линейных

кораблей распределялось следующим образом: из бомбическрх орудии было

выпущено 12% снарядов, из 36-фунтовых орудий — 64%, из 24-фунтовые орудий —

24 %.

Повреждения русской артиллерии от огня неприятельской эскадры и береговых

батарей были весьма незначительны: на кораблях Нахимова было подбито всего

13 орудий и разрушено 10 орудийных станков.

Общие потери личного состава на русских линейных кораблях, фрегатах и

пароходо-фрегатах состояли из 38 убитых и 235 раненых. Более всего поредели

команды кораблей «Императрица Мария» и «Ростислав», потери которых ранеными

и убитыми составили 185 человек.

Таким образом, в итоге синопского сражения противник потерял 15 судов, и

лишь одному пароходу удалось спастись бегством. Русская эскадра не потеряла

ни одного корабля. Над Синопской бухтой гордо развевались русские флаги.

По окончании сражения вся русская эскадра в составе 11 вымпелов собралась в

центре синопского рейда: шесть линейных кораблей, два фрегата, три пароходо-

фрегата. Сразу же после битвы, когда отгремели мощные залпы русской

артиллерии, от борта флагманского корабля "Императрица Мария» отвалила

шлюпка. Один из мичманов эскадры был направлен адмиралом к городским

властям Снинопа в качестве парламентера. Высадившись на турецком берегу с

несколькими матросами, мичман направился в центр города.

Там, где еще час тому назад турецкие береговые батареи вели ожесточенный

огонь по русским кораблям, царило полное запустение. Вдоль берега валялись

десятки и сотни убитых турок, раздавались стоны раненых, едва успевших

выбраться с погибших кораблей. "Мы видели у берега остатки и раскиданные

обломки взорванных на воздух судов и среди них массу трупов. По мере нашего

приближения живые турки, занятые разграблением убитых товарищей, покидают

свою добычу и уползают с награбленным имуществом». В беспорядочном

нагромождении лежали груды ядер; искалеченные и разбитые пушки, разрушенные

укрепления,—такова была картина Синопа после сражения.

Русский парламентер должен был объявить портовому начальству, что русские

корабли прекратили огонь и не будут обстреливать город. Но турецкие власти,

пораженные небывалым разгромом своей эскадры, бросили на произвол судьбы

раненых и поспешно бежали в горы, нимало не заботясь об участи Синопа, в

котором начались пожары.

От горящих обломков турецких судов, взрывавшихся в непосредственной

близости от берега, пожары в городе увеличивались. Восточный ветер приносил

из бухты все новые и новые очаги огня, и яркие языки пламени быстро

пожирали дома, портовые постройки, склады, казармы. «Взрыв фрегата «Фазли-

Аллах» покрыл горящими обломками турецкий город, обнесенный древней

зубчатой стеной; это произвело сильный пожар, который еще увеличился от

взрыва корвета «Неджми-Фешан»: пожар продолжался во все время пребывания

нашего в Синопе, никто не приходил тушить его, и ветер свободно переносил

пламя от одною дома к другому».

В исходе 5-го часа на флагманском корабле взвился сигнал: адмирал

приказывал осмотреть уцелевшие неприятельские суда, перевезти пленных и

озаботиться о раненых. Шлюпки с вооруженными матросами направились к

турецким фрегатам и корветам, приткнувшимся к берегу.

Матросы с пароходо-фрегата «Одесса» во главе с лейтенантом Кузминым-

Короваевым подошли на катере к турецкому фрегату «Несими-Зефер». «Взойдя на

фрегат всего с десятью матросами, лейтенант нашел на судне около 200 турок,

человек 20 раненых и столько же убитых. Труп капитана лежал у дверей его

каюты. Беспорядок и паника невольно приковывали к себе внимание: турки

синели при своем багаже, разбросанном на батарейной палубе, порох был

рассыпан по полу, крюйт-камера была отворена, а турки между тем курили...».

Короваев тотчас же приказал прекратить куренье, закрыть крюйт-камеру и

полить водой всю палубу. Одновременно с этим пленных перевозили на русские

корабли, а раненых турок лейтенант решил отправить на берег под наблюдением

доктора. «Отправляя людей, Короваев через переводчика объявил им, что

здоровые под начальством доктора должны озабо-титься помещением своих

раненых товарищей в городской госпиталь. Восторгу турок не было предела.

Все кинулись целовать руки русского лейтенанта...».

Около 6 часов вечера к турецкому фрегату «Дамиад» подошел пароход «Одесса».

Командир парохода взял на неприятельском фрегате более 100 пленных, при

допросе которых выяснилось, что "командир и офицеры оставили фрегат в

начале дела, забрав все гребные суда и стараясь спастись постыдным бегством

на берег».

Разбитые и полуразрушенные неприятельские суда, оставшиеся после сражения у

берега Синопской бухты, продолжали гореть. В предвечерней мгле четко

выделялись остовы горящих фрегатов и корветов, и отблески пламени

отражались на гладкой поверхности бухты. Не разряженные орудия,

раскалившись от страшной жары и пламени, палили ядрами по рейду, а по мере

того, как огонь достигал крюйт-камер, неприятельские суда взрывались одно

за другим.

Еечером 18 ноября взлетели на воздух фрегаты "Фазли-Аллах», «Низамие»,

«Каиди-Зефер», пароход «Эрекли» и корвет «Неджми-Фешан». Их горящие обломки

не только вызывали пожары на берегу, но и представляли опасность для

русских кораблей, стоявших не далее 150 саженей. В случае внезапного

изменения ветра, русской эскадре грозили пожары, а это привело бы к самым

серьезным последствиям.

Кроме того, следовало учитывать, опасность, грозившую со стороны берега.

Свыше тысячи турок, бежавших с эскадры во время сражения, могли ночью

открыть огонь с берега по русской эскадре, подготовив предварительно часть

уцелевших береговых орудий. Поэтому в 8 часов вечера пароходам «Крым» и

«Херсонес» было получено «отбуксировать корабли из-под выстрелов береговых

батарей на случай, если бы неприятель вздумал возобновить ночью стрельбу».

Пароход «Одесса» отвел от берега турецкий фрегат «Несимн-Зефер» и сжег его

в море, т. к. его горящие обломки грозили и городу и русским кораблям.

Всю ночь пароходы отводили корабли от берега. По приказанию командующего

была установлена новая позиция эскадры: теперь русские корабли встали на

якорь в полутора милях от берега на глубине 20—25 саженей.

Ночь прошла спокойно. Несмотря на дождь, на берегу продолжались пожары, и

лишь изредка над бухтой раздавались выстрелы турецких орудий. К утру 19

ноября на синопском рейде осталось только три турецких судна: фрегаты «Аунн-

Аллах», «Дамиад» и корвет «Фейзи-Меабул". Матросы с фрегата «Кагул» утром

подошли на шлюпках к «Аунн-Аллаху» и «Фейзи-Меабуду», стоявшим рядом у мыса

Киой-Хисар, взобрались на палубы неприятельских судов, и перед ними

открылась картина полного развала: турецкий адмиральский корабль был весь

изрешечен русскими снарядами и медленно погружался в воду, кренясь на

правый борт.

Когда последние партии пленных с фрегата «Ауни-Аллах» были отправлены на

«Кагул», русские коряки собрались покинуть неприятельские суда. Но в этот

момент внизу, у самой воды, был обнаружен командующий турецкой эскадрой

адмирал Осман-паша. Раненный в ногу, он лежал почти без чувств и не

надеялся на спасение. Но не прошло и 10—15 минут, как его уже доставили на

«Кагул».

Осману-паше сделали перевязку. Оправившись после бессонной ночи, он

рассказал русским морякам, что турецкие матросы обокрали его, сняли с него

шубу, вытащили ключ от каюты. Спустя некоторое время Осман-паша сообщил

некоторые подробности сражения и предшествующих событий и в частности очень

интересовался русским фрегатом «Кагул». Он обратился к капитан-лейтенанту

Спицыну — командиру «Кагула» — с вопросом:

«Какой это русский фрегат был у мыса Керемпе 8 ноября и едва не попался его

эскадре, ускользнув тогда, когда он считал его уже совсем в своих руках?»

Командир ответил, что это именно и есть тот фрегат, на нем Осман-паша

находится в настоящее время в плену...

Вскоре на русскую эскадру доставили пленных с корвета «Фейзи-Меабуд» и

других неприятельских судок. На корабле «Чесма» были размещены пленные

турецкие матросы, а на пароходе «Одесса»—турецкие офицеры. Таким образом,

после сражения было захвачено в плен несколько сот турок и в их числе —

командующий эскадрой адмирал Осман-паша, а также командиры фрегата "Фазли-

Аллах» и корвета «Фейзи-Меабуд». Общие потери неприятеля составляли

несколько тысяч человек: по утверждению Османа-паши турки потеряли до 3000

одними убитыми и утонувшими во время сражения.

Русские моряки проявили самое гуманное и великодушное отношение к пленным

туркам. Турецкие матросы, в головы которых годами вбивалась ненависть к

России, со страхом следовали на русские корабли, однако здесь не оказалось

ничего похожего на то, чем их запугивали раньше. Забота о раненых,

благородное поведение русских моряков, — все это было неожиданностью для

них. "Матросы наши отдавали пленным даже куртки свои". К Нахимову тогда же

обратилась греческая делегация с просьбой о переселении в Россию.

Между тем при осмотре фрегата "Ауни-Аллах» и корвета «Фейзи-Меабуд»

выяснилось, что они так сильно повреждены, что не представляется возможным

довести их до Севастополя в качестве трофеев. Поэтому было решено сжечь их.

Оба неприятельских судна были отведены от берега и взорваны фрегатом

«Кагул».

56-пушечный турецкий фрегат «Дамиад» казался наименее пострадавшим по

сравнению с другими судами неприятельской эскадры. Сигналом с «Императрицы

Марии" было приказано пароходу «Одесса» отвести фрегат от берега, осмотреть

и принять меры к исправлению повреждений с тем, чтобы доставить его в

Севастополь. Однако «при внимательном осмотре оказалось, что фрегат

«Дамиад» имел 17 подводных пробоин, вся подводная часть, рангоут и снасти

до того повреждены, что без значительных исправлений, потребовавших бы

много времени, его невозможно было бы привести до Севастополя...". Поэтому

пароходу «Одесса" было приказано сжечь турецкий фрегат — последнее военное

судно турецкой эскадры в Синопе.

К 9 часам утра 19 ноября на рейде Синопской бухты не осталось ни одного

турецкого корабля. Лишь обломки кораблей, плавающие по рейду, и высокие

мачты, торчавшие над водой, напоминали о минувшем сражении.

Страницы: 1, 2, 3