Теоретические аспекты делового общения

Теоретические аспекты делового общения

Молодой лаборант завода по производству и переработке ядерного топлива стал

все более осознавать незащищенность работников от воздействия вредных

веществ на организм и попытался найти наиболее опасные зоны на заводе. В

ходе поиска он был заражен радиоактивными веществами и вынужден был пройти

курс лечения с его болезненными процедурами. После, возможно, смертельного

радиоактивного облучения молодой человек продолжил расследование, ища

источники радиации, которые могли причинить вред работникам завода.

Когда же обнаружилось, что именно представляет наибольшую опасность — это

была высокая концентрация плутония, — он описал ситуацию в письме Комиссии

по атомной энергии и в газете "N". Юноша предполагал, что таким способом

заставит компанию принять необходимые меры по защите от излучения. Вместо

этого ему стали приходить анонимные угрозы, которые, по его мнению, шли от

должностных лиц завода. Тем не менее он продолжал свои усилия.

И вот по дороге на встречу с журналистом из "N" лаборант погиб в

автомобильной катастрофе.

Некоторые считают, что ему нужно было бы сохранить информацию в тайне,

что не следовало сообщать эти сведения своему работодателю. Но молодой

человек предпринял те действия, которые, как он считал, были верными.

Частично из-за шумихи, которую он вызвал своими заявлениями, руководство

завода вынуждено было закрыть представительство в столице.

Примеры неэтичного поведения в сфере бизнеса может привести каждый: это и

продажа яблочного сока, не содержащего даже слово "яблоко" в списке

ингредиентов; и использование компанией Johnson & Johnson торговых секретов

конкурентов, за что ей пришлось заплатить штраф в размере 116,3 млн долл.;

и привлечение руководством коммерческих банков и кредитных учреждений,

таких, как "МММ", "Чара", "Тибет" и др., средств вкладчиков с целью

спекуляции; и сбор банковскими служащими конфиденциальной информации с

целью получения преимуществ перед своими конкурентами на Фондовой бирже.

Это только несколько примеров аморального поведения в сфере бизнеса;

подобные сведения появляются в средствах массовой информации ежедневно. И

мы имеем здесь дело не только с российским явлением. Судя по разным

источникам информации, в период с 1986 по 1996 г. примерно 2/3 крупнейших в

мире компаний прибегали к методам, не соответствующим нормам делового

поведения.

Этические нормы редко бывают однозначно определены и часто содержат много

двусмысленностей. Непонимание их необходимости наиболее сильно ощущается на

нижнем уровне менеджеров, которые не имеют достаточного опыта работы.

Многие из этих менеджеров — недавние выпускники бизнес-школ.

Шанс столкнуться с неэтичным поведением достаточно велик. Как же можно

подготовиться к этому? Если вы для себя определили этические нормы и

следуете им, хватит ли вам смелости "озвучить" ваши суждения по этому

поводу? Научившись анализировать этические дилеммы (распознавать,

предугадывать последствия ваших действий), вы сможете принимать решения,

которые соответствуют вашей собственной системе ценностей. Но представьте:

осознав, за что боретесь и каким принципам следуете, вы вдруг поймете, что

стали в руках имеющих свои интересы людей марионеткой, не способной даже

принять собственное решение. Что же вы предпримете?

Можно говорить о неизбежности столкновения с вопросами этики в ходе

деловой практики. Наступило время подготовить себя к этому. Определите для

себя вашу систему ценностей, то, во что верите, что для вас на самом деле

означают такие понятия, как "честность", "порядочность", "справедливость".

Помните об этом -- и вы лучше подготовите себя к управлению сложными

ситуациями, так как будете знать заранее, к какому типу людей принадлежите,

что всегда поможет вам принять верное решение.

Несмотря на то что этика — частая тема для обсуждений, многим трудно

определить, чем же на самом деле она является.

3.1. ЭТИЧЕСКИЕ ПРИНЦИПЫ И ТЕОРИИ

Слово "этика" (греч. ethika, от ethos — обычай, нрав, характер) обычно

понимается в двух значениях.

1. Философская дисциплина, изучающая мораль и нравственность: их

принципы, развитие, нормы, роль в обществе. Как обозначение особой области

исследования термин впервые был употреблен Аристотелем. От стоиков идет

традиционное деление философии на логику, физику и этику; последняя часто

понималась как наука о природе человека, т. е. совпадала с антропологией.

Проблемами этики много занимались такие великие философы, как Б. Спиноза и

И. Кант. У Спинозы этика — это учение о субстанции и ее модусах. Этика —

наука о должном в системе Канта, который развил идеи так называемой

автономной этики как основанной на внутренних самоочевидных нравственных

принципах, противопоставляя ее этике гетерономной, исходящей из каких-либо

внешних по отношению к нравственности условий, интересов и целей.

2. Совокупность норм поведения, мораль отдельного человека или

общественной группы.

Основные теоретические проблемы и нравственные категории, являющиеся

предметом рассмотрения этики как науки, показаны на рис. 3.1. В конце главы

(Приложение 4) дан краткий словарь этических максим и афоризмов,

принадлежащих крупнейшим мыслителям человечества.

Вся традиция этики замыкается на выяснении того, что является должным для

человека, т. е. соответствует неким глубинным законам человеческого бытия.

Такое выяснение a priori предполагает, что эти законы реально существуют.

Разумеется, в жизни возникают этически сложные проблемы, которые не так

просто разрешить, но было бы принципиально неправильно пытаться

приспособить моральный закон к конкретным житейским ситуациям. Одно дело —

понять и простить то или иное нарушение закона, совсем другое — счесть это

нарушение несуществующим в силу оправдывающих обстоятельств. Этика учит

разбираться в природе морального закона и понимать моральные аспекты

человеческого поведения.

Глубинный смысл этики состоит в том, что при решении практических задач

она заставляет считаться с чем-то далеко выходящим за пределы этих задач.

Казалось бы, с точки зрения достижения хорошей практической цели удобнее не

считаться с моральными ориентирами. Почему бы ради блага большинства, ради

великих идеалов не поступиться интересами малой группы? Политические цели

всегда требуют жертв. И все же исторический опыт показывает, что отказ от

требований морали в конечном счете пагубно сказывается на реальной жизни.

Поэтому вопрос о том, как сочетаются этические нормы и практические

действия, остается, ибо здравый смысл подсказывает, что хороший с точки

зрения морали поступок нередко противоречит сиюминутной выгоде. Он

дискомфортен. Эта проблема в принципе допускает два, казалось бы,

противоположных и не совместимых между собой решения. Одно из них

предлагает этическая концепция "разумного эгоизма", которая предписывает

человеку руководствоваться собственными интересами, но понимать их разумно.

Предполагается, что стремление к собственному благу (эгоизм) само собой

приведет к моральному поведению. Другое решение предполагает, что

требования этики не только важны сами по себе, но и имеют статус

категорического императива (повеления морали или совести) для человека

независимо от его конкретных интересов.

Идея "разумного эгоизма" возникла не на пустом месте, она восходит к

христианской этике, требующей соблюдать некие общечеловеческие принципы

ради, в конечном счете, "эгоистической" цели спасения собственной души. Тот

же исток имеет и категорический императив, ибо непреложность его фактически

укоренена в абсолютизме требований Божественного закона.

В реальных житейских ситуациях мы не можем удержаться от дурных чувств, а

подчас и поступков в отношении людей, причиняющих нам конкретное зло. Этика

заставляет задать себе вопрос: хотели бы мы, чтобы нас возненавидели те,

которым причинили зло мы сами? (Считать себя человеком, не способным

причинить зло другому, — по меньшей мере легкомысленно.) Поскольку нам было

бы тяжело превратиться в объект чужой ненависти, не знающей пощады и

милосердия, по велению категорического императива следует воздержаться и от

ненависти к обидчику. Это трудно, в некоторых случаях почти невыполнимо, но

этика дает здесь единственную рекомендацию. Ничего не поделаешь, приходится

признать, что есть зазор между этическим идеалом и реальным поведением.

Зазор этот можно уничтожить, ниспровергнув для себя идеал, но надо, во

всяком случае, дать верную этическую оценку содеянного.

Без человеческих образцов высшей нравственности невозможно элементарное

просвещение, а сохраняющиеся устои подвергаются размыванию временем.

Просвещение (в том числе и моральное) — это одна из проблем, не решаемых

чисто прагматически. Человеку приходится жить и действовать в ценностно

ориентированном мире, где что-то считается хорошим, а что-то дурным. Всякий

поступок ведет или к достижению блага, т. е. к некоторой безусловно хорошей

ситуации, или к дурному результату — неудаче в достижении желаемого блага

вплоть до причинения зла себе и другим.

Можно сказать, что этика есть наука о морали как особом феномене

человеческого бытия. Одна из форм выражения морали — нравы. Нравы могут не

соответствовать требованиям морального закона. В этом случае говорят о

дурных нравах, царящих в данном обществе. В морально развитом обществе они

помогают реализации морального закона и даже порой требуют от человека

большего. При этом очень важно ощущать, что принимаемые нами решения

соответствуют нашим действительным намерениям. Только в этом случае внешние

обстоятельства и наша оценка этих обстоятельств не нарушают свободу воли:

намерение адекватно воплощается в принимаемом решении, т. е. в поступке.

Кроме непосредственного блага, достижение которого человек ставит себе в

качестве цели, не менее важную роль для него играет сознание правильности

(справедливости) поставленной цели и собственной готовности добиваться ее

всеми силами. Можно сказать, что справедливость (правильность блага,

достижение которого ставится целью) и целеустремленность (готовность

совершать серьезные усилия для этого достижения) сами являются благами,

несущими в себе награду независимо от успеха в получении искомого блага.

Это последнее может приносить конкретную пользу, обеспечивать те или иные

насущные материальные интересы . Но сопутствующее ему моральное благо

реализуется в сознании действующего субъекта как ощущение душевного

комфорта благодаря обретению права на положительную моральную самооценку (а

в благоприятном случае и одобрение со стороны окружающих).

Иммануил Кант в предисловии к "Критике практического разума" предложил

замечательный образ, сопоставив величие и незыблемость морального закона

внутри нас и звездного неба над головой. Действительно, и то и другое

свидетельствует об эфемерности человеческого бытия, в том числе всех

человеческих учреждений, по сравнению с космическими и моральными законами

и вместе с тем о способности человеческого разума постигать их и

восхищаться ими. Понимание этого есть начало высвобождения от духовного

трепета перед могуществом и злобным произволом земных властителей. Вот

почему последние так стремятся узурпировать то и другое, убеждая и

принуждая уверовать, что их власть распространяется и на моральный закон

(который предполагает якобы подчинение их воле), и на небосвод, отдаваемый

в бессрочное пользование военно-промышленному комплексу и атеистической

пропаганде. Вот почему осмысление начал этики, рефлексия над природой

морального закона, укорененного в человеческом бытии как части мироздания,

столь важны в становлении свободного человека. Этика фактически исследует

логику действий человека в мире, где существуют ценности, и в том числе

ценности абсолютные, не зависящие от конкретных обстоятельств, т. е.

моральные.

Разумеется, применять эту логику к анализу конкретного человеческого

поступка — дело далеко не всегда простое. Вообще, этический разбор

конкретного случая (или, по-латыни, казуса) -- это особое искусство.

Сегодня слово "казуистика" мы понимаем в негативном смысле — как способ

запутать дело с помощью хитроумных и лукавых (казуистических) аргументов и

приемов. Однако первоначально казуистикой называлась наука о распутывании

сложных юридических казусов (случаев) с целью осветить их сиянием истины.

Разбор и оценка тех или иных поступков, совершаемых или предполагаемых в

той или иной ситуации, как раз и относятся к сфере ведения казуистики —

науки о случаях, или казусах, т. е. о том, что случается в жизни. Впрочем,

это не столько наука, сколько искусство, или практическое умение, —

обнаружить этическую подоплеку происходящих событий и человеческих

действий.

Этика является философской дисциплиной, нацеленной на объективное

познание способов различения и разумения добра и зла, их источников и

ориентиров. С христианской (как и с любой монотеистической) точки зрения

этика имеет основание и важнейший ориентир в моральной теологии, а

источником морального закона является Бог. Сам закон дан в Священном

писании и как естественный закон вписан в наши сердца.

Этические системы правомерно разделить на те, которые акцентируют

проблему оценки поступка и вытекающих отсюда рекомендаций и

долженствований, и на те, что выясняют естественные стремления и

способность достичь счастья. Если в первом случае этические проблемы

ставятся в ключе: "что есть должное?", то во втором — "что есть образец

хорошего?". В первом случае этика учит тому, как следует поступать, а во

втором — как формировать свою личность.

Фактически любая этическая система учит тому, как существовать в

ценностно-ориентированном мире, пронизанном "силовыми линиями" добра и зла.

При этом поляризованными оказываются не только сам мир (по крайней мере, в

той его части, которая отведена для человеческого восприятия), но и личное

отношение к этому миру (человек оценивает мир по шкале "добро — зло"), а

также намерения самого человека.

Любое сколько-нибудь глубокое этическое учение занимается поиском

абсолютных вариантов блага или, по крайней мере, попытками выяснить, что

есть истинное благо, подчиняющее себе частные блага, достижение которых

ставит себе задачей человек в конкретных ситуациях и которые по сути должны

быть лишь средством для достижения более фундаментальной цели — получения

высшего блага. Так возникает проблема соотношения средств и цели. В

известных пределах благая цель может стать оправданием таких средств,

которые сами по себе благом не являются. Так, для спасения жизни пациента

врач решается на ампутацию конечности или на очень болезненное лечение. В

этом врача никто не упрекает, если он действует в пределах своей

компетенции и в соответствии с медицинскими показаниями. Однако вряд ли

какая-нибудь этическая система оправдает врача, убивающего другого человека

ради душевного спокойствия своего пациента-параноика.

Вопрос о соотношении цели и средств, относительного и абсолютного блага —

это один из ключевых вопросов этики. Казалось бы, ради абсолютного блага

допустимо пожертвовать менее значительным благом и тем самым допустить зло.

Ведь в противоположном случае мы ради относительного блага предаем

абсолютное, ценность которого неизмеримо выше воздержания от относительного

зла. Однако более тщательный анализ того, что можно считать абсолютным

благом, показывает: данное рассуждение неверно. Грубо говоря, абсолютное

благо подразумевает абсолютные запреты на некоторые виды зла, а также на

условия, при которых относительное зло этически оправдано ситуационным

контекстом. Во всяком случае, проблема допустимых средств и моральной

допустимости компромиссов со злом — одна из ключевых в этике. Выбор

возникает там, где происходит обдумывание предстоящего решения: делать

нечто или не делать, делать это так или иначе.

В этике Аристотеля существенную роль играет выяснение того, что есть

добродетель. На примере различных человеческих качеств он приходит к

выводу, что добродетель обычно лежит посередине между двумя полярными

качествами. Так, благоразумие есть середина между распущенностью и

бесчувственностью к удовольствиям. Вообще, наилучшее всегда есть середина

между избытком и недостатком. Щедрость — это выбор середины между

расточительством и скупостью. Согласно Аристотелю, расточитель тот, кто

тратит на что не надо и когда не надо. Скупой, напротив, не тратит где

надо, сколько надо и когда надо. Таким образом, щедрость требует разумного

расчета: где, сколько и когда надо тратить. Подобно этому Аристотель

показывает "серединный" характер благородства (между кичливостью и

приниженностью), негодования (между завистью и злорадством), скромности

(между бесстыдством и стеснительностью), правдивости -(между притворством и

хвастовством) и т. д.

Обратим внимание, что добродетель никогда не лежит на равном расстоянии

от обоих полюсов. Щедрость все же ближе к расточительству, чем к скупости.

Благородство дальше от кичливости, чем от приниженности. Скромность ближе к

стеснительности, чем к бесстыдству. Словом, здесь речь идет именно о

золотой середине в смысле золотого сечения, которое всегда несколько

смещено к одному из концов соответствующего отрезка. Добродетель

противоположна по смыслу одному из качеств, между которыми она заключена, а

другое из них есть доведение этой добродетели до абсурда,

Этика Аристотеля в принципе не утилитарна, ибо она не учит получению

блага (хотя бы наивысшего), но требует достичь определенного внутреннего

состояния (стать добродетельным). Абсолютным благом здесь оказывается

достижение некоего желаемого и определяемого в рамках этики состояния души.

Оцениваются с позиции этики не столько поступки, сколько человек как целое

(см. также разд. 2.2.5.2 гл. 2).

Общественный характер этики смещает центр рассмотрения с морального

контроля над поступками на формирование добродетельной личности. В этом

процессе существенную роль играют свободная воля и разум.

Прямым продолжением эвдемонистских этических доктрин является

эволюционная этика Герберта Спенсера. Последнему совершенно чуждо

представление об абсолютности этических ценностей или, по крайней мере, их

соотнесение с абсолютом, который он не отрицает, но полагает совершенно

непознаваемым.

Книга Спенсера "Основания этики" построена по логике "от низшего к

высшему". В его теории, опирающейся на исследование поведения

представителей животного мира — от одноклеточных до человека, —

устанавливаются эмпирически наблюдаемые законы жизни. Из этих законов

Спенсер пытается вывести понятие блага как того, к чему стремятся живые

существа, демонстрируя свои стремления в поведении. Этика, с точки зрения

Спенсера, служит развитию жизни, которую следует изучать, чтобы установить

ценностные ориентиры. Мораль, таким образом, не является укорененной в

абсолюте, но возникает в процессе развития и приспособления живых существ.

Задача Г. Спенсера состоит в разработке "рациональной этики", которая путем

научного исследования феномена жизни определяет, какое поведение следует

считать хорошим, а какое -дурным.

Цель поведения живых существ Спенсер усматривает в приспособлении их к

внешним условиям, обеспечивающим не только самосохранение индивидов и

популяций, но и достижение наибольшей полноты жизни. Развитие человека

достигает, по Спенсеру, наибольшей возможной для него высоты, когда его

поведение обеспечивает достижение "наибольшей суммы жизни" для себя, для

своих детей и для своих собратьев. Поведение, способствующее достижению

этой цели, субъективно переживается как удовольствие, а успешное достижение

цели — как счастье.

В этике Спенсера субъективное переживание удовольствия объективно служит

самосохранению как самого субъекта, так и общества в целом. В частности,

духовные стремления с этой точки зрения одновременно служат источником

удовольствия и средством самосохранения.

Идеалом человеческой организации в этой системе служат муравейник или

улей, когда счастье каждой особи определяется совместной заботой о

сохранении целого. Общество в этом случае являет собой сумму составляющих

его субъектов, но ни один из субъектов не обладает самодовлеющей полнотой

или целостностью в себе.

Способность воспроизводить в уме чужие удовольствия и страдания, наблюдая

их внешние телесные проявления и сопоставляя с собственными внутренними

переживаниями, Спенсер называет симпатией. Социальная эволюция должна

приводить ко все большей взаимозависимости людей, когда личное благо

каждого оказывается в зависимости от блага других и способности

сотрудничать с ними.

Тем самым симпатия становится средством достижения личного практического

блага, а на следующем этапе сама становится источником удовольствия. Таким

образом, симпатия, или альтруизм, возникает в качестве полезного для

самосохранения особи и вида в целом приспособления. Оказывается, что

человеку бывают выгодны самоограничения в пользу других людей. Сначала это

осознание возникает под влиянием страха наказания властью или Богом, а

затем оно переходит в более высокую форму симпатии, несущей награду в

ощущении ее как таковой.

Возникновение гедонистических и эвдемонистских концепций этики,

признающих получение удовольствия главной целью и смыслом существования

человека, было в свое время крупным достижением философской мысли. Оно

позволило рассматривать очевидные с точки зрения простого здравого смысла

блага (богатство, почести, здоровье, хорошая репутация, высокий социальный

статус и т. п.) в контексте их отношения к высшему благу. В этом контексте

становится ясно видимой вся относительность и даже иллюзорность этих

"очевидных" благ. Элементарное философское обсуждение проблемы показывает,

что ни одно из этих благ, каким бы привлекательным оно ни казалось, не

может претендовать на роль высшего, а тем более абсолютного блага.

Бесспорно, что здоровье есть благо. Однако здоровый человек своего здоровья

не замечает, а если он превращает свою жизнь в путь достижения этого блага,

то этим искажает собственное существование. Ясно, что здоровье нужно для

того, чтобы вести активную жизнь, в том числе получать какие-то

удовольствия от этой жизни. То же самое или примерно то же самое можно

сказать и о других частных очевидных видах блага.

Кроме того, человеческий опыт давно знает ситуации, когда принесение в

жертву здоровья, богатства, репутации — любого конкретного вида блага

оказывалась безусловно этически оправданной. Отсюда уже вытекает, что

абсолютное, или высшее, благо не может быть определено натуралистически как

один из конкретных видов блага. Категория удовольствия, казалось бы, решает

эту проблему. Однако, как видно из попыток стоиков и Аристотеля

отождествить удовольствие с добродетелью, подкрепить первое некоей более

глубинной опорой, уже тогда возникали сомнения в правомерности

абсолютизировать категорию удовольствия.

Попытка свести высшее (абсолютное) благо к удовольствию или даже к

счастью вызывает серьезные возражения двух видов. Первое из них состоит в

том, что удовольствие как симптом удачного (в том числе и этически точного)

действия ошибочно принимается за истинную цель этого действия. Например,

работа над литературным произведением, так же как и размышление над трудной

научной проблемой, являясь сама по себе удовольствием, не должна

элиминировать достижения конечной цели этих действий. Удовольствие в этом

случае является скорее наградой, нем мотивацией, даже если поступающий ясно

осознавал, что он будет испытывать положительные эмоции, удачно завершив

начатые действия.

В этической системе И. Канта даже считается, что поступок,

непосредственно приносящий радость, не может оцениваться в этических

категориях, ибо его побудительной причиной служит не стремление к

добродетели, а личное удовольствие. Отнюдь не обязательно занимать столь

ригористичную позицию: в ней есть свои минусы, но следует помнить о том,

что стремление к удовольствию не столь безобидно, ибо может привести к

подмене этически правильного выбора приятным.

Не случайно и стоики, и Аристотель подчеркивали, что единственное

достойное человека удовольствие — это удовольствие от добродетельного

поступка. Не оно является критерием хорошего выбора, а только хороший выбор

способен доставлять подлинное удовольствие.

Второе возражение против эвдемонистского обоснования этики носит еще

более глубокий характер. Конечно, есть люди, готовые получать иллюзорные

удовольствия — от наркотиков или даже от искусственного возбуждения

электрическими сигналами определенных клеток в мозге. Однако ни один

здравомыслящий человек, посмотрев на того, кто фактически выключен из

реальности и погружен в мир искусственно возбуждаемых положительных эмоций,

не захотел бы поменяться с ним местами. Зигмунд Фрейд пишет о том, что

человеком движут два противоположных принципа — удовольствия и реальности.

Реальный мир ограничивает возможность человека получать удовольствия и

сталкивает его со страданиями. Но при этом принцип реальности не менее

важен, чем принцип удовольствия, чтобы осуществить полноту человеческого

бытия. Путь к правильной и полной жизни сопряжен с необходимостью

преодолевать сопротивление реальности, и это сопротивление часто

сопровождается болью и страданием. Поставить принцип удовольствия в

качестве единственного регулятора своего поведения означает для человека

отказаться от преодоления тех препятствий, которые действительный мир

ставит на его жизненном пути, в том числе и на пути его совершенствования в

добродетели.

Кроме того, человек не изолирован от себе подобных. Если рассматривать

других людей лишь как средство для достижения собственного блага, то

естественно натолкнуться на серьезное противодействие с их стороны. Даже

всевластный тиран, успешно манипулирующий окружающими, испытывает страх

перед людьми, мучается подозрениями о тайном сопротивлении его замыслам.

Тот же, кто видит в других равновеликие себе личности, безусловно сочтет

необходимым соразмерять заботу о личном благе с наличием чужих интересов и

стремлений, т. е. будет сознательно считаться с принципом реальности. При

этом даже искреннее стремление считаться с благом других или действовать во

имя этого блага может быть ложно понятым и вызвать резкое отталкивание.

Такова реальность, с которой приходится считаться.

Можно сказать, что принцип удовольствия, избранный в качестве

единственной путеводной звезды, лишает человека самого главного

удовольствия -- моральной победы над тем злом, которое существует в мире. А

именно эта победа делает человека истинно добродетельным, т. е. моральным,

существом. Принцип удовольствия, взятый в качестве морального норматива,

оказывается саморазрушающимся. Дело не в том, что он негоден как таковой, —

он просто недостаточен. Но нередко именно так и проявляется в мире зло —

как недостаточное, неполное, ненастоящее добро.

В обычной жизни мы время от времени оцениваем нечто как благо, как

хороший исход событий. Предпринимая какое-либо действие, мы полагаем его

хорошим, если оно привело к хорошему результату -- закончилось, по нашей

оценке, благополучно, т. е. получением блага. Осмотрев больного, врач может

сказать ему: "Вам было бы хорошо несколько дней провести в постели". Что

значит здесь оценка "хорошо"? Нельзя же сказать, что при всех условиях для

человека хорошо проваляться несколько дней в постели, приостановив любую

более важную для него деятельность. Ясно, что речь идет лишь об условном

благе, о благе, полезном для достижения некоего другого, более

фундаментального блага, т. е. о чем-то являющемся благом при некоторых

предполагаемых условиях.

Лежать в постели — это хорошо в данной ситуации для выздоровления. Но

если на следующий день пациенту предстоит некое важное дело (например,

защита диссертации, которую всегда бывает трудно перенести на другой день),

то этот пациент вполне может решиться, одевшись потеплее и приняв

жаропонижающее средство, выйти из дома и отправиться на заседание ученого

совета. (Случай, когда больной настолько слаб, что не может подняться с

постели, здесь не нужно рассматривать, ибо личный выбор наилучшего действия

тут отсутствует, а совет врача лежать в постели совершенно излишен.) Так

что и здоровье в данном случае выступает лишь как благо относительное,

которым в известных пределах можно поступиться ради блага более

предпочтительного.

Все этические системы ставят вопрос о том, что есть высшее, или

абсолютное, благо, относительно которого можно оценивать все остальные

блага, служащие лишь средством для его достижения. Подобно тому как в

экономике универсальным мерилом стоимости оказываются деньги или их золотой

эквивалент, в этике таким мерилом оказывается высшее благо. Вот почему

столь важную (можно сказать, принципиальную) роль в рассмотренных ранее

системах играли категории удовольствия, счастья или добродетели как высшего

блага.

Этическая система, основанная на принятии в качестве высшей ценности

некоего полезного, непосредственно ощутимого блага, может быть названа

утилитарной этикой. Утилитаризм, возможно наиболее распространенная в наше

время теория, в качестве философского фундамента имеет концепцию

прагматизма, основным положением которой является тезис "истинно то, что

полезно". Утилитаризм определяет моральную ценность поступка согласно его

практическим последствиям. Утилитарной является этическая система Спенсера,

утилитарными являются гедонизм и эвдемонизм в варианте Эпикура.

На основе утилитарной этики строятся многие тоталитарные общества (благо

— все, что идет на пользу режиму). Но проблема здесь оказывается гораздо

более глубокой. Любая власть, пытающаяся контролировать этическую сферу,

разрушает моральные ценности, превращая их в инструмент манипуляции. Тем

самым общество превращается в аморальное. В нормальном, или моральном,

обществе властная структура сама должна контролироваться моральными

нормами, но не имеет права формировать их и не должна апеллировать к ним

как к инструменту.

Но вот что интересно: как бы ни отвечала утилитарная этика персональной

интуиции о том, что хорошо то, что помогает лично мне достичь высшего

блага, в ней всегда ощущается некоторая стыдливость за присущий ей

недостаток альтруизма, и она пытается доказать, что альтруизм логически

вытекает из принимаемой утилитарной системы.

Один из основных доводов утилитаризма состоит в том, что все истинно

хорошее и доброе в конечном счете в высшей степени полезно, по-настоящему

полезными оказываются только доброе и хорошее. Второй довод в том, что

имеет место некая симметрия добра, т. е. то, что хорошо по отношению ко

мне, в принципе хорошо по отношению к другим, а то, что плохо для меня, не

следует совершать и в отношении других. По сути это означает, что

справедливость одинакова для всех, что люди могут быть не равны по

здоровью, способностям, богатству и другим возможностям, но все равны перед

принципами справедливости. Эту мысль афористично выразил современный

польский священник-доминиканец Мацей Земба: "Мы знаем, что люди разные, но

верим, что они равны". Эта симметрия отчетливо выражена уже в десяти

ветхозаветных заповедях, услышанных Моисеем на горе Синай от самого Бога и

записанных им на скрижалях. Заповеди обращены ко всем без исключения, а

иудейские пророки сурово обличали за их нарушения не только народ Израиля,

но и царей.

Утилитарная теория включает теорию моральных обязательств как очевидно

необходимых в выполнении с точки зрения здравого смысла (защита окружающей

среды, предоставление рабочих мест и т. д.).

Противоположностью утилитаризму служит этический абсолютизм,

постулирующий абсолютный характер этических законов, не только не

нуждающихся в оправдании пользой, но и прямо не совместимых с таковой.

Наиболее полно абсолютизм выражен в этическом учении Иммануила Канта. В нем

моральный закон, сравниваемый по своей непреложности с космическими

законами, выражается как категорический императив. Категорический императив

есть обращенное к каждому человеку нравственное повеление, не зависящее ни

от каких конкретных условий: места, времени и обстоятельств, так же как

законы физики, управляющие движением тел, не зависят от подобных условий.

Более того, Кант всячески подчеркивает, что полезность или приятность

доброго дела выводит соответствующий поступок из сферы моральных оценок,

ибо такой поступок совершается не по велению абсолютного долга, выраженного

категорическим (т. е. не связанным ни с какими ситуационными

обстоятельствами) императивом, а по чисто практическим соображениям

удобства или полезности.

Мораль уже сама по себе является, по Канту, абсолютным нравственным

законом, выражающим безусловный долг человека, который превышает все

остальные человеческие обязательства. В этике Канта фактически выражены оба

отмеченных выше довода утилитаризма: необходимость этического поведения для

человека состоит в том, что нарушение категорического императива есть

нарушение фундаментального закона человеческой природы, т. е. разрушение

этой природы, а этическая симметрия не только обеспечивается

универсальностью императива, но и заложена в любой из трех приводимых ниже

его формулировок.

Кант указывает три основные формулировки категорического императива.

Первая из них требует всегда поступать так, чтобы твой поступок мог бы

стать нравственным образцом для всех, т. е. фактически мог бы быть возведен

в ранг универсального морального закона. Этим в корне отрицается

возможность в акте выбора опираться на специфику данной конкретной

ситуации. Поступок должен иметь (хотя бы в потенции) универсальную

значимость. Здесь выражена очень важная идея: в этическом контексте

человеческий поступок имеет значение гораздо более широкое, чем ситуация,

на которую он воздействует. Поступок данного человека есть основа для

поступков других людей, невольно видящих в нем образец допустимого. Тем

самым мой поступок, если даже он не повредил ни мне, ни окружающим, может

оказаться серьезным соблазном для других. Логика человека в сфере

этического часто опирается на характерное заключение: "Раз кто-то уже так

поступал и это не вызвало прямых дурных последствий или осуждения, то так

поступать допустимо".

Если любой поступок имеет универсальное значение, то вред, который я могу

своим действием нанести другому, создает дополнительную возможность самому

получить аналогичный вред от других, ибо я фактически превратил этот вид

действия в разрешенный. Поэтому возникает вторая формулировка

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5