Теоретические аспекты делового общения

Примеры из жизни известных людей, которые столкнулись с этическими

дилеммами, обернувшимися в конце концов проблемами с законом, иллюстрируют

постепенное разложение личности:

— П.Р.— великий бейсбольный нападающий— постепенно втянулся в пре

ступную деятельность, что привело его в тюрьму.

- Олимпийскому спринтеру Б.Д. пришлось лишиться золотой медали из-

за использования допинговых средств.

Такие явные нарушения закона не происходят очень часто. Точно так же как

и процесс отравления мышьяком, аморальное поведение впитывается в нашу

кровь небольшими ежедневными дозами. Такое поведение может перерасти от

мелких краж в магазинах до получения крупных взяток за устройство на

работу.

Иногда люди совершают аморальные поступки, так как некоторые ситуации они

не воспринимают как этически двусмысленные. Проблема здесь состоит в том,

что многие этические нормы неочевидны, и создается впечатление, что они

просты. Однако это ложное впечатление, поскольку психологический механизм,

лежащий в основе (не)этичного поведения человека, очень сложен и

противоречив. Не случайно Г. Честертон писал: "Когда честно изучаешь

человеческую душу, приходится отбросить пустые вымыслы, гласящие, что

нельзя одновременно быть и черным, и белым". Рассмотрим в этом контексте

несколько нравственных риторических постулатов.

Постулат первый: с речью можно обращаться только к тем людям, к которым

относишься доброжелательно, так как сама речь должна иметь внутреннюю

установку на добрые чувства, которые вы хотите донести до людей, вас

окружающих.

Данный постулат является резким запретом на значительное количество

речей. Если довести это положение до логической точки, становится понятным,

что каждый человек, который вызывает у вас раздражение, не может быть

объектом вашей речи. Это очень категоричное утверждение, но стремление к

его соблюдению безусловно необходимо. Почему не следует обращаться ни с

какой речью (не только с бранной) к человеку, который вам неприятен? Как

уже говорилось, в основе любого поступка лежит набор целевых установок,

который называется мотивацией. Речь -тоже поступок, и в основе его всегда

лежит конкретная психологическая цель. Предположим, вы обращаетесь к

человеку, который вам неприятен. Цель у вас может быть любая, например,

уговорить его выбрать в качестве изучаемого языка французский. Казалось бы,

в самой цели ничего негативного нет, это нейтральная целевая установка. Но

реальный текст является производным от всего множества целей, заложенных в

сознании человека в момент речи. И в нем реализуется не только основная

цель (убедить выбрать французский язык), но и внутренние, психологические

цели, многие из которых говорящий сам до конца не понимает (бессознательная

мотивация). Тем не менее цель существует всегда. Основой бессознательной

мотивации являются эмоции, наличие которых человек не всегда ощущает в

себе, но которые подчас заставляют его совершать неожиданные поступки.

Поэтому, если на фоне вполне разумной целевой установки вы испытываете к

человеку недобрые чувства (кратковременные или длительные), во время

речевой коммуникации эти чувства будут заметны. О чем бы вы ни говорили с

другим человеком, хотите вы того или нет, вы одновременно сообщаете ему,

как вы к нему относитесь. Это одна из причин, по которым не следует

обращаться с речью к людям, которые вам неприятны.

Важно понять, что если бы вы не обратились к нему с речью, то он скорее

всего не почувствовал бы вашего к нему отношения и не испытал бы неприятных

эмоций. Это означает, что ваша речь была поступком, инициировавшим

отрицательные эмоции в другом человеке, т. е. поступком во зло.

Еще большее зло человек приносит, нарушая второй риторический постулат,

который звучит так: людей не следует обманывать, им нужно говорить правду.

Эта проблема связана с категориями истинности и ложности в речевой

коммуникации. Людям свойственно обманывать друг друга, потому что в силу

внутренней целесообразности лучшим выходом из положения иногда

представляется ложь. С древнейших времен человечеством обсуждались вопросы,

насколько этично обманывать, имеет человек право это делать или нет и

какова должна быть кара за ложь. Ответы не найдены.

Что такое ложь? Чтобы ответить на этот вопрос, следует понять, что есть

истина, т. е. что соответствует действительности, а что нет. И здесь

возникает противоречие, носителем которого является человек в силу

природной ограниченности своих возможностей. Мир, который его окружает,

определенным образом объективно устроен. Человек же может воспринимать его

только через анализаторы (зрительные, слуховые, тактильные, обонятельные).

Где гарантия, что это восприятие адекватно? Ее нет и быть не может. Ответ

на этот вопрос (на самом деле это вопрос о познаваемости/непознаваемости

мира) издревле разделил людей на два лагеря в соответствии с

материалистическим или идеалистическим подходом к внешнему миру. Если наши

анализаторы воспринимают мир адекватно, тогда он познаваем и может быть

поставлена задача все большего приближения к истине. Если же наши

анализаторы значительно искажают то, что происходит вокруг нас, вопрос о

познаваемости мира не может быть даже поставлен. А если происходит

значительное искажение картины мира за счет погрешности работы

анализаторов, то это искажение универсально для человечества или

индивидуально для каждого?

В соответствии с концепцией субъективного идеализма каждый человек

воспринимает мир по-своему, и, таким образом, не только не существует

адекватность восприятия мира человеком, но и взаимопонимание между людьми

носит условный характер. Это категоричное заключение, но, возможно, оно

недалеко от истины. Рассмотрим один пример. Для каждого из нас другие люди

тоже факт внешнего мира, состоящего не только из пространства, морей,

полей, лесов, но и из homo sapiens. Возьмем какого-нибудь человека (Ч),

знакомого, положим, с 500 людьми, и попробуем провести среди них опрос, что

Ч за человек. Очевидно, что мы получим 500 разных характеристик. Некоторые

из них будут близки друг к другу, другие — прямо противоположны. А ведь

перед нами один и тот же человек. Это доказывает и то, что наши анализаторы

работают плохо и неадекватно, и то, что перекодированная после восприятия

анализаторами информационная волна, которая поступает в наш мозг, приводит

к неадекватному анализу впечатлений от внешнего мира. И это понятно, так

как анализ во многом зависит от индивидуального опыта человека, его системы

ассоциаций и ценностей. Если бы восприятие было адекватным, то ситуация,

при которой по поводу одного и того же человека существовало бы столько

мнений, сколько людей их высказывает, оказалась бы невозможной. Конечно, по

поводу объектов более простых, чем человеческая личность, мнения совпадают

значительно чаще, но это не снимает проблемы в оценке сложных объектов.

Естественный язык основан на принципе дискретности. Очевидно, что с

помощью линейно упорядоченного текста информация может быть передана,

только если сам этот текст состоит из дискретных единиц. Передаваемая

информация при этом значительно упрощает реальную картину действительности.

Язык не повторяет внутренней организации мира вещей. В организации

смыслов существует свобода, они независимы. Естественный язык связан с

миром не непосредственно, а через собственную организацию, причем эта

организация в разных языках разная. Концепция, согласно которой структура

языка определяет структуру мышления и способ познания внешнего мира,

называется гипотезой лингвистической относительности. Она разработана

американскими лингвистами Э. Сепиром и Б.Л. Уорфом в рамках

этнолингвистики. В соответствии с данной гипотезой логический строй

мышления определяется языком.

Характер познания действительности зависит от языка, на котором мыслит

познающий субъект. Люди членят мир, организуют его понятия и распределяют

значения так, а не иначе, поскольку являются участниками некоторого

соглашения, имеющего силу лишь для этого языка. Познание не имеет

объективного общезначимого характера: "сходные физические явления позволяют

создать картину вселенной только при сходстве или по крайней мере при

соотносительности языковых систем" (Б.Л. Уорф).

Таким образом, говорить об абсолютной адекватности проекции внешнего мира

на сознание человека не приходится. Если это так, тогда что такое ложь на

фоне того, что сама наша реакция на внешний мир носит искаженный характер?

Ложь можно рассматривать как одну из коммуникативных функций. Ложью в речи

называется неверие самого человека в истинность того, что он говорит.

Объективная ложь, как и объективная истина, не дана человеку в знании, но

вера дана. Любопытно: что такое ложь, никто не знает, но когда человек

обманывает, он всегда понимает, что обманывает. Категория веры

неформализуема, объект веры невозможно ни доказать, ни опровергнуть, но

каждый человек чувствует ее в душе. Под этой категорией понимается вера и в

Бога, и в истину, и в справедливость и т. д. и соответственно неверие ни в

Бога, ни в истину, ни в справедливость. Это фактор, психологическое

обоснование которого находится глубоко в бессознательном.

Определить категорию лжи с терминологической точки зрения не

представляется возможным, словарные толкования не дают ее понимания, но

каждый человек знает, что это такое. Правда, знание это сугубо

индивидуально, ибо ложь — это то, что человек сам считает ложью, т. е. то,

во что он не верит. Такие категории, как "добро", "зло", "ложь", "истина",

"счастье" и т. п., могут быть определены только функционально, а не

статически. Это функции от некоторого аргумента; в роли последнего

выступает каждый конкретный человек, и в зависимости от того, какой это

аргумент (т. е. какой это человек), значение функции может быть любое.

Такие категории, безусловно, должны существовать: если бы их не было, люди

жили бы в догматическом мире абсолютных истин, что совершенно несвойственно

человеческому сознанию, которое диалектично по своей природе (о механизме

коммуникации во время лжи см. также разд. 5.6 гл. 5). Так же как "истина" и

"ложь", понятия добра и зла принадлежат к неопределяемым общефилософским

категориям, любые словарные толкования которых носят характер условный,

неточный и неабсолютный. Однако на неформальном уровне эти категории

понятны всем людям (правда, по-разному). По Библии — добро изначально, оно

появилось раньше зла. Зло противопоставлено добру. Зло — это то, что вы бы

сами себе не пожелали (в этом смысловая основа "золотого правила").

Каждый человек ощущает это в себе, но важно понять, что эти ощущения

индивидуальны. Адресуясь с речью к человеку, следует поставить себя в

позицию слушающего и задаться вопросом: "А хотел бы я это услышать?"

Значительная часть ваших речей сразу будет "забракована", потому что очень

часто, намереваясь сказать что-то другому, сами бы мы услышать это не

захотели. Очень простой и (увы!) распространенный пример. Молодой человек

встречается с девушкой. Подруга девушки, увидев его в ресторане с другой

женщиной, немедленно обо всем рассказывает. Ну а если бы так поступили с

ней?! В соответствии с нравственным законом такая речь запрещена риторикой,

потому что она во зло (по определению). Благими намерениями в этой ситуации

ничего не объясняется: не следует забывать, что ими "устлана дорога в ад".

С помощью речевого воздействия можно заставить собеседника почувствовать

любую эмоцию, заданную говорящим на сознательном или бессознательном

уровне. Очень распространенным является осознанное провоцирование в

человеке чувства стыда. Типичен (увы!) пример поведения учителя средней

школы (особенно в начальных классах), когда единственным педагогическим

приемом становится нравоучение в отношении ребенка, который плохо учится

или недисциплинированно себя ведет. При этом нередко судилище становится

публичным, так как ставится задача опозорить ученика перед одноклассниками

(вызвав к доске и поставив лицом к классу, т. е. в оппозицию к остальным

ученикам) или перед старшими школьниками, если они пользуются у него

авторитетом. Эмоция стыда вызывается обычно на речевом уровне, т. е.

словесно. Это одна из самых сильных, самых мучительных эмоций, которую

можно испытать. Если взрослый человек вызывает в другом стыд, да еще когда

тот не может ему ответить, беспомощен, в 2 раза ниже ростом, в 3 раза

меньше весит, в 4 раза ниже на служебной лестнице, то на языке этики иначе

как садизмом это публичное унижение названо быть не может. Надо сказать,

что такого рода унижения люди помнят всю жизнь, платят стойкой ненавистью к

тому, кто их унизил, тщательно эту ненависть скрывая.

В фильме Р. Быкова "Чучело" в 1984 г. впервые была поставлена проблема

стыда и унижения, которые переживают люди в детском и молодом возрасте в

системе отечественной средней школы. Мало что изменилось в этом отношении с

той поры: из всех цивилизованных стран детей безнаказанно доводят до слез в

школе только у нас. На Западе это повод для судебного разбирательства.

В случае если ребенка позорят перед родителями, эмоции стыда и страха

комбинируются: возникает страх перед наказанием, или страх, что выгонят из

школы, или страх перед стыдом в присутствии людей, которые имеют у ребенка

авторитет. Этот методологический прием используется вместо убеждения в

основном по отношению к младшим школьникам, потому что уже в 6—7-м классах

ребенок не позволит над собой издеваться, он будет мстить, что вполне

естественно. Садизм — одна из сохраняющихся, к сожалению, характеристик

массового сознания, и долг каждого взрослого — оградить от него детей.

В каких же случаях речь "во зло" все же допустима?

Обращение к человеку, который вам неприятен, возможно только в тех

случаях, когда его невозможно избежать: в некоторых административных

ситуациях (вы вынуждены общаться с начальником, которого подчас

недолюбливаете), в личных (речь, обращенная к мужу перед разводом, которая

необходима для решения финансовых и бытовых проблем) и т. п. Конечно, такие

ситуации бывают, но следует по возможности сводить их к минимуму. Обществом

выработаны механизмы, помогающие человеку в подобных случаях (например,

сложные финансовые и личные переговоры ведет адвокат, потому что это

нейтральная фигура, в целевых установках речи которой нет ничего

негативного).

Что касается лжи, то, конечно, существуют жизненные ситуации, в которых

кажется, что человека следует обмануть из соображения гуманизма ("ложь во

спасение"). В качестве наиболее распространенного приводится обычно пример

человека, который безнадежно болен и которому не говорят о необратимости

его болезни, а наоборот, сообщают, что он выздоравливает и сегодня выглядит

явно лучше, чем вчера. Следует ли так поступать?

Думается, что "ложь во спасение" тоже функция, где аргументом является

личность больного. В зависимости от того, каков человек, к которому вы

обращаетесь, можно оценить правомерность или неправомерность обмана. Если

перед вами человек сильный, привыкший принимать самостоятельные решения (а

для принятия решений человеку нужна, как известно, достоверная информация),

своим обманом вы приносите ему зло, лишая знания истины, а поэтому и

возможности принять адекватное решение. Человек хочет успеть подвести итоги

своей жизни — вы его лишаете возможности понять, что пора это сделать. Это

может быть недописанная книга, несоставленное завещание, недоснятый фильм,

несочиненная песня... Скрывая верную информацию, вы не даете ему

проанализировать в жизни то, что он хотел бы. Если это человек верующий и,

как любой человек, немало грешил — ему нужно время для раскаяния. Время для

раскаяния — это не час, который проводит священник у постели умирающего,

это время, и его человеку надо дать. (Почему истинно верующие люди

категорически возражают против смертной казни даже для самых страшных

преступников? Потому что, если человека убить насильно, у него не будет

времени для раскаяния, а если его оставить в живых, то такое время у него

появится.)

И это не единственные случаи, когда мысль о том, что "ложь во спасение"

есть благо, не кажется очевидной. Не следует забывать и о чисто медицинском

факторе. Зафиксированы случаи значительной активизации защитных сил

организма: если человеку впрямую говорят, что он гибнет, организм находит в

себе внутренний резерв, побеждающий болезнь, которая в обычных условиях

побеждена быть не может, — так оказывается сильна жажда жизни. При

неизлечимых заболеваниях не справляется иммунная система человека.

Биоэнергетический метод лечения основан на стимуляции деятельности именно

иммунной системы, что в этих условиях может спасти жизнь. Таким

стимулятором может оказаться также слово правды. Поэтому к тезису "лжи во

спасение" следует подходить с большой осторожностью и очень индивидуально.

Конечно, кроме рассмотренных есть много других "исключений" из

нравственных правил. Но важно понять: всякий раз, когда вы совершаете

поступок, следует подумать, в какой мере вы сами хотите, чтобы подобный

поступок был совершен в отношении вас. С нравственной точки зрения людям

следует делать добро, но нравственный барьер — это барьер, который каждый

человек устанавливает для себя сам, и он не может быть навязан никем извне.

Поэтому в той мере, в какой вы позволяете себе греховное отношение к другим

людям, вы совершаете в отношении них неэтичные поступки.

Нравственное воспитание человека в любви и сострадании к ближнему,

повсеместно утерянное сейчас в России, начинается очень рано в собственном

доме. Но и в более позднем возрасте человек может научить себя этому сам:

стоит только глубоко и объективно проанализировать жизнь любого из людей,

быстро придет понимание того, что человеческая жизнь — это цепь страданий.

Любовь и жалость сами войдут в сердце.

Во многих странах описанный случай с девушкой и ее подругой очень редок.

И вовсе не потому, что русский человек по природе злодей, а потому, что он

вырос в обстановке лживой и жестокой коммуникации, навязанной тоталитарным

режимом, где случаи подобного рода есть норма. Кого из нас учили в детстве,

что подобные вещи говорить нельзя, потому что другому человеку их слушать

больно? В речи, как и в поведении, следует поступать во благо людям, а не

во вред. К человеку нужно обращаться как к человеку, как к наместнику Бога

на земле, с причитающейся ему мерой любви и уважения. Кто дал право

вторгаться в личную жизнь других людей, быть судьей? Кто позволил

воздействовать на проблемы, которые жизненно интересуют другого? Никто

никому не судья!

Любопытно, что речь "во зло", будучи безнравственной, еще и крайне

невыгодна говорящему. Отношение к речевым коммуникантам (а мы уже знаем,

что в этом случае оно отрицательное) на уровне устной речи фактически не

может быть скрыто. Принимается эта информация, как правило, бессознательно,

и человек начинает испытывать дискомфорт, нервозность, неясную ему самому

подавленность — и, конечно, по системе обратной связи ответная реакция

будет весьма нежелательной: коммуникативный бумеранг возвратит все, что

послано. Когда и в какой форме -обычно трудно бывает предсказать заранее.

Но негативный ответ последует обязательно. И наверное, это справедливо:

если существует грех, то должно быть и наказание (эта дихотомия как

диалектическое противопоставление обязательно присутствует в человеческой

коммуникации).

Наиболее ярко это может быть продемонстрировано на примере

коммуникативной модели в случае разоблачения (особенно — публично) лжи. В

этот момент возникает очень опасная для говорящего ситуация, ведущая к

полной потере авторитета в глазах не только человека, разоблачившего ложь,

но и всех, кто при этом присутствовал. Одновременно с потерей авторитета

приходит потеря доверия. А авторитет и доверие принадлежат к

благоприобретениям, которые трудно достигаются, очень легко теряются и

практически не восстанавливаются. Публичный позор является одной из

предельных стрессовых коммуникативных ситуаций, которые человек порой не

может ни забыть, ни "изжить" до конца своих дней.

Внутренне человеку свойственно стремление к совершенствованию или хотя бы

к тому, чтобы "лучше выглядеть" в глазах других людей. Очевидно также, что

от других мы требуем высокой морали.

Вот что в этом контексте применительно к нашей стране пишет П.Н. Шихирев:

«Когда в 1996 г. в России был проведен социологический опрос деловых людей,

которым было предложено выбрать в списке из 7 наиболее важных главную

ценность, был получен следующий результат: явно ведущей оказалась

"честность"». В этом отношении российские деловые люди не представляют

собой исключения из общего правила и общих закономерностей развития

личности. Эти закономерности состоят в том, что если поведение человека в

значительной степени регулируется его психикой (эмоциями, представлениями,

мотивами, ценностями и т. п.), то ядро, сердцевину самой этой регуляторной,

"управляющей" системы составляют моральные, этические принципы и нормы. Эта

закономерность была в начале века теоретически обоснована выдающимся

русским философом С. Франком (1917). Ее достоверность и универсальность

были в наше время подтверждены обширным эмпирическим материалом в разных

странах.

На этой закономерности строится этический анализ принятия решений.

Элементарный этический анализ процесса принятия решений основывается на

модели, включающей три базовые предпосылки:

1) взаимодействие с окружающей средой;

2) выбор из ряда альтернатив;

3) ожидаемые результаты действия и ожидаемая удовлетворенность от

результата (для каждой альтернативы).

Такая модель получила широкое распространение за последние несколько лет

— ее используют в теории игр, агентской теории, теории транзакционных

издержек и т. д. В то же время она критиковалась в свете современного

развития организационной теории. Простейшее применение эта модель находит в

агентской теории или в теории игр. Оно представляет собой процесс принятия

решения как последовательность промежуточных решений, принимаемых активным

агентом для того, чтобы вызвать определенную ответную реакцию своего

партнера по деловому общению — реагента.

Во взаимодействии агента и реагента конкретная ситуация определяет набор

возможных взаимодействий и внутреннее состояние обоих агентов. Она же, а

также сам процесс общения определяют удовлетворение каждого из агентов от

взаимодействия. В то же время обучение и самообучение агентов влекут за

собой возможность управления их внутренним состоянием и, как следствие,

конкретной ситуацией, от которой столь многое зависит; решение (выбор

конкретного действия активным агентом) может иметь три различных набора

последствий, которые необходимо принимать во внимание (оценивать) в момент

принятия решения:

1) последствия, связанные с самим взаимодействием;

2) последствия, связанные со знаниями, которые имеет активный агент;

3) последствия, связанные со знаниями, которые имеет реагент.

Если эти последствия носят позитивный характер, мы вправе рассматривать

их как ценности, ибо ценности — это реальности, приносящие удовлетворение.

Соответственно возможны три различных вида удовлетворения:

1) удовлетворение от процесса взаимодействия (удовлетворение от вос

приятия);

2) удовлетворение активного агента своим внутренним состоянием

(внутреннее удовлетворение);

3) удовлетворение от ситуации, т. е. от внутреннего состояния другого

агента (внешнее удовлетворение).

Внешнее удовлетворение — это то, что мы обычно имеем в виду, когда

говорим о наших чувствах по отношению к конкретному человеку (доверие,

дружелюбие). Оно производится внутренним состоянием другого человека в той

мере, в какой влияет на нас (безразличен ли я этому человеку или нет).

Способности распознавать внутреннее состояние человека надо учиться; мы

будем называть это оценочным знанием. Развитие оценочного знания и является

предметом, рассматриваемым в этическом анализе. Мы также способны

производить действия, которые влияют на окружающую среду, и используем эту

способность для обеспечения таких реакций от окружающей среды, которые

позволяют получить удовлетворение от восприятия. Эту приобретенную в

результате обучения возможность мы будем называть оперативным знанием.

Внутреннее состояние человека, принимающего решения, зависит и от

состояния оперативного знания (развитых навыков управления окружающей

средой), и от состояния оценочного знания (способности оценить внутреннее

состояние другого человека), в частности реагента.

Наше экспериментальное знание о внутреннем состоянии другого человека

(насколько я ему небезразличен) определяет содержание наших чувств по

отношению к этому человеку. Уровень уверенности в том, что мы правильно

понимаем внутреннее состояние человека, определяет силу этих чувств (она

(сила) представляет собой уверенность человека, принимающего решения,

полученную им на основе экспериментальных свидетельств, собранных в ходе

предыдущих взаимоотношений с указанным человеком).

Для того чтобы развить наши чувства по отношению к другому человеку,

необходимо получить знания о его внутреннем состоянии, т. е. распознать то,

что находится у человека внутри и что он старается скрыть. Наш опыт, как

показано, содержит лишь воспринимаемую анализаторами информацию (ряд

восприятий от непосредственного взаимодействия с окружающей средой), и это

единственная основа, на которой мы можем строить наше экспериментальное

знание о реалиях, с которыми имеем дело. Последовательность, которой

придерживаются человеческие существа при построении данного рода знаний,

хорошо известна. Такую последовательность действий мы называем

экспериментом. Он состоит из двух этапов:

1. В голове у человека, начинающего эксперимент, есть некоторая ги

потеза (или модель) о том, какова будет ответная реакция другого чело

века на его действия (модель может быть точной или неопределенной, но

в любом случае она должна существовать, так как для достижения конк

ретной реакции человек, принимающий решения, выбирает конкретные

действия).

2. Решения, принимаемые на основе данной модели, эквивалентны

эксперименту. Если эксперимент удается (т. е. оправдывает гипотезу), вера

человека, принимающего решения, в существование в другом человеке

тех качеств, которые ему были приписаны, гипотетически усиливается.

Содержание этой веры является базовой составляющей наших чувств к этому

человеку. Усиление веры означает рост силы чувств.

Проведение таких экспериментов требует от человека, принимающего решения,

определенных затрат — издержек. Издержки в данном случае -это усилия,

затраченные на проведение эксперимента. Более глубокое изучение их природы

показывает, что стоит за понятием "оценочное знание". Для упрощения анализа

представьте, что человек, принимающий решения, может добиться желаемых

действий от другого человека двумя способами. Один из них подразумевает

контроль над поведением человека с помощью силы, сосредоточенной в руках

принимающего решения. В этом случае другому человеку ничего не остается,

кроме как подчиниться и вести себя требуемым образом. Другой способ

получить необходимую реакцию заключается в том, что принимающий решения

отказывается от применения силы и полагается вместо нее на добрую волю

другого человека. Конечно же, второй вариант подразумевает проведение

эксперимента, выявляющего наличие (или отсутствие) в другом человеке этой

самой доброй воли по отношению к принимающему решения. Использование такого

способа также подразумевает риск вообще не добиться желаемой реакции при

отсутствии доброй воли у оппонента. Таким образом, издержки эксперимента

могут выражаться в недостижении ожидаемого результата и в психологическом

дискомфорте, возникающем при общении. Мы можем выделить два основных

условия, необходимых для того, чтобы проводить такого рода эксперименты:

1. Способность человека сформулировать разумное предположение (основанное

на абстрактной, неэкспериментальной, априорной информации, которую он может

иметь в своем распоряжении) о наличии в другом человеке доброй воли по

отношению к нему. Мы будем называть этот

механизм рациональностью.

2. Способность человека идти на риск ради экспериментов (способность

преодолеть собственное желание пойти самым легким путем). Мы будем называть

этот механизм виртуальностью.

Качество оценочного знания человека, принимающего решения, определяется

его рациональностью и виртуальностью, поскольку они задают параметры

экспериментов, которые он способен провести, и как следствие того знания,

которое он способен получить о внутреннем состоянии других людей (это

знание достигается, когда эксперимент удается).

Качественный рост оценочного знания — рост рациональности и виртуальности

— не зависит от того, удался эксперимент или нет. Он зависит лишь — в

случае рациональности — от того, как была использована человеком,

принимающим решения, доступная ему абстрактная информация в процессе

построения модели, которая после была экспериментально протестирована; в

случае виртуальности — от того, насколько человек, принимающий решения,

преуспел в оперировании своими импульсами во время проведения эксперимента.

Познания, приобретаемые во время осуществления решения, не должны быть

ложными. Ложные познания приобретаются, например, в том случае, когда

модель, используемая в процессе принятия решения, иррациональна, т. е.

когда принимающий решения обладает слишком абстрактной информацией об

объекте или когда план действий разрабатывается лишь для того, чтобы

вызвать желаемую реакцию, но возможные последствия этого плана для

внутреннего состояния другого человека не рассматриваются.

Очень часто указывалось на то, что способ поведения, основанный на

иррациональной модели, является неэтичным1, однако в большинстве случаев

аргумент, выдвигаемый в поддержку этого утверждения, основывается на

социологически выявленных последствиях такого рода поведения (вред для

окружающих). Но поведение далеко не всегда является неэтичным из-за

болезненных последствий, которые могут иметь место для других людей. С

точки зрения рациональной концепции, которую мы сейчас и рассматриваем,

поведение неэтично потому, что оно наносит вред разумности поступков

человека, принимающего решения. Это является неизменным следствием того,

что поведение людей основывается на иррациональном использовании доступной

информации. Если даже использование, вызванное желанием избежать усилий,

которые необходимы для принятия решения, основанного на "полной модели",

оказалось удачным (достигло желаемой реакции других людей), все равно

недостаток виртуальности, проявленный во время его принятия, увеличится для

принятия аналогичного решения в будущем и рано или поздно "подставит вам

ножку".

Другая распространенная ловушка этического анализа заключается в сведении

его до уровня попытки выбрать сиюминутное лучшее действие (оптимальное

этическое поведение) в любых условиях. Проблема заключается в том, что,

несмотря на то что можно определить лучшее действие, абстрагируясь от

обстоятельств, найденный алгоритм мало поможет в достижении конечной цели

при столкновении человека с конкретным набором обстоятельств. Главное

препятствие для применения сиюминутного "идеального действия" содержится в

виртуальности. До тех пор пока человек, принимающий решения, не достигнет

уровня абсолютной виртуальности, будут существовать обстоятельства,

преодолеть которые он не способен. Первая задача рациональности — избежать

действий, которые могут произвести желаемую реакцию, но при этом являются

неэтичными. Вторая задача рациональности -- найти альтернативы, которые не

только этичны, но и подходящи для человека, принимающего решения. Поиск

альтернатив, идеальных с точки зрения этики, без предварительного убеждения

в их приемлемости — еще одна форма иррациональности.

Наиболее точный критерий глубины чувств — жертва, на которую способен

пойти один человек ради другого. Сила чувств уменьшается, когда мы узнаем,

что другой человек уже имел внутреннее состояние, которое мы открыли

экспериментальным путем (это отражает издержки нахождения чего-то, что уже

существовало). С позиции рациональной концепции сила чувств будет еще

меньше в тех случаях, когда принимающий решения человек жертвует

удовольствием восприятия для того, чтобы увеличить величину оценочных

знаний другого человека. В этих случаях ее уменьшают издержки не только на

открытие внутреннего состояния, которое уже присутствовало ранее в другом

человеке, но и на помощь ему, оказанную для лучшего развития его

внутреннего состояния. Попытки, предпринимаемые для обеспечения такой

помощи, могут не найти отклика, но это оказывает влияние только на

содержание чувств человека, принимающего решения, по отношению к другому

человеку (когда тот не откликается на нашу инициативу, содержание чувств

принимающего решения не может улучшиться). Глубина чувств человека,

принимающего решения, будет увеличиваться в любом случае; это зависит

только от предпринимаемых им усилий, а не от реакции других людей. Глубина

чувств, достигаемая человеком, принимающим решения, есть, в частности,

последствие развития его собственного оценочного знания (надопомнить, что

таким образом растут его рациональность и виртуальность). Сильные чувства

могут перерастать в симпатию, в привязанность по отношению к другому

человеку, в зависимость от него... Все это атрибуты любви. Она выражает

наиболее важную ценность и собственность человека. Чем глубже любовь,

выращенная человеком в себе, тем больше его внутреннее удовлетворение.

Большая часть сложностей, появляющихся в процессе анализа человеческого

поведения, вызвана путаницей по поводу разных толкований слова "любовь". Мы

должны иметь в виду, что оно имеет общее значение, которое выражает, как

минимум, положительную оценку какой-либо реальности, при этом его в каждом

случае заменяет другое слово (солидарность, сентиментальная любовь,

симпатия), но за каждым из них стоит любовь в общем смысле. В рассмотренной

модели присутствуют пять видов реальности: взаимодействие, внутреннее

состояние человека, принимающего решения, сама личность человека,

принимающего решения, а также состояние души и личность реагента. Таким

образом, говоря о человеке, принимающем решения, мы должны сказать, что он

обладает любовью-солидарностью по отношению к другим людям, принимающим

решения, в случаях, когда ему нравится возможное взаимодействие с ними

(удовольствие восприятия, которое он может получить таким путем). Он

обладает сентиментальной любовью по отношению к ним, когда ему нравится их

внутреннее состояние. Он обладает любовью-симпатией по отношению к ним,

когда ему нравится то, что они являются личностями (сущностями, наделенными

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5