арактеризуя основные принципы и тенденции развития гражданского и торгового права, Е.А. Васильев и А.С. Комаров к их числу справедливо относят «заметное увеличение нормативных предписаний, направленных на защиту лиц, действующих добросовестно, опираясь на соответствующее волеизъявление другого лица, или добросовестно приобретающих имущество, от несобственника. Значительную роль в области договорного права и иных областях стало играть понятие разумности и справедливости…» [96, c. 30].

Следует отметить, что принцип добросовестности и разумности участников гражданских правоотношений - явление не новое ни для гражданского законодательства, ни для гражданско-правовой доктрины. Так, ст. 5 ГК БССР 1964 г. предусматривалось: «При осуществлении прав и исполнении обязанностей граждане и организации должны соблюдать законы, уважать правила общежития и моральные принципы общества» [87]. Важное место отводилось исследуемому принципу и в советской гражданско-правовой доктрине. О.А. Красавчиков в числе принципов советского гражданского права называл принципы свободы осуществления гражданских прав в соответствии с их социальным назначением и добросовестность в исполнении гражданских обязанностей [411, с. 28]. В.П. Грибанов также относил принцип добросовестности при осуществлении гражданских прав к числу отраслевых основных начал. Раскрывая содержание данного принципа, ученый полагал, что он заключается в соблюдении участником имущественного оборота моральных и других неправовых социальных норм [109, с. 226]. Г.А. Свердлык также анализировал проявление данного начала в нормах гражданского законодательства, однако поименовал его «принципом добросовестного осуществления субъектами гражданского права прав и обязанностей в соответствии с их социальным назначением в социалистическом обществе» [397, с. 114]. На новом витке развития гражданского законодательства исследование принципа добросовестности приобретает новый смысл и значение, поскольку, по справедливому утверждению В.А. Витушко, «как и принцип равенства, добросовестность должна быть целью социальных отношений и гражданского оборота» [166, с. 130].

Закрепление в ст. 2 ГК добросовестности и разумности поведения участников гражданских правоотношений в числе основных начал гражданского законодательства ставит перед наукой гражданского права ряд проблем, связанных с анализом понятия, правовой природы и содержания данного принципа.

Согласно ст. 2 ГК, добросовестность и разумность участников гражданских правоотношений предполагается, поскольку не установлено иное. Таким образом, ГК 1998 г. закрепил презумпцию добросовестности и разумности поведения участников гражданских правоотношений в числе основных начал гражданского законодательства. При этом п. 4. ст. 9 ГК предусматривает, что «в случаях, когда законодательство ставит защиту гражданских прав в зависимость от того, осуществлялись ли эти права добросовестно и разумно, добросовестность и разумность участников гражданских правоотношений предполагается» [88]. Анализ ст. 2 ГК позволяет сделать вывод, что в ней закреплена именно презумпция, а не принцип. При этом возникает вопрос о том, может ли принцип права быть сформулирован в виде презумптивной нормы.

Слово «презумпция» происходит от латинского «praesumptio» - предположение. «Презумпция - предположение, которое считается истинным, пока правильность его не опровергнута» [447, с. 1239]. В основе презумпции находится повторяемость жизненных ситуаций: поскольку нечто систематически происходит, то можно предположить, что при аналогичных условиях оно повторилось и на этот раз. Такой вывод не достоверный, а вероятный. Следовательно, презумпции носят предположительный, прогностический характер. Тем не менее они служат важным дополнительным инструментом познания окружающей действительности. Презумпции выступают в качестве средства, помогающего установлению истины. В этом состоит их научная и практическая ценность.

В законодательстве отсутствует определение презумпции, а имеется лишь указание на то, что это «специализированное нормативное положение» (ч. 2 ст. 29 Закона Республики Беларусь «О нормативных правовых актах Республики Беларусь») [264]. Это дает нам основание обратиться к положениям правовой доктрины. В юридической науке под презумпцией принято понимать предположение, косвенно или прямо закрепленное в правовой норме, в соответствии с которым определенный порядок вещей в области общественных отношений признается обычным, нормальным и в силу этого, не требующим доказывания. В.К. Бабаев понимает под правовой презумпцией «предположение о наличии или отсутствии предметов, связей, явлений, основанное на связи между ними, и предметом, связями, явлениями наличными, подтвержденными жизненной практикой [130, с. 326].

Несмотря на то что презумпции и принципы права имеют много общего, принципиальная разница между ними очевидна. Она заключается в том, что презумпция - лишь вероятное предположение, которое может быть опровергнуто, в то время как принцип права представляет собой неопровержимое, основополагающее, универсальное руководящее начало, характеризующее сущность и назначение права. Принципы не могут быть нарушены, равно как не могут быть отменены или опровергнуты в ходе разрешения юридического дела. Таким образом, правовые презумпции и принципы права - самостоятельные правовые явления, которые недопустимо смешивать. Ошибочно, на наш взгляд, полагает В.К. Бабаев утверждая, что «так называемая презумпция невиновности - это не презумпция в общепринятом смысле, а принцип невиновности обвиняемого» [130, с. 326]. Если следовать логике ученого, лицо виновным признано быть не может, поскольку такое признание повлечет нарушение принципа права.

Кроме того, как следует из смысла п. 4 ст. 9 ГК, добросовестность как презумпция предназначена для тех случаев, когда закон ставит защиту гражданских прав в зависимость от того, осуществлялись ли эти права разумно и добросовестно. И в этом своем качестве добросовестность распространяется только на определенные правовые ситуации и не носит универсального для отрасли характера. Принцип же имеет более широкий спектр действия, будучи адресованным не только законодательным и исполнительным органам государства, которые должны руководствоваться им в нормотворческой и правоприменительной деятельности, но и всем субъектам гражданского оборота. Именно с такой позиции сформулированы нормы гражданского законодательства, содержащие адресованные участникам гражданских правоотношений требования добросовестного и разумного поведения.

Так, в ХПК Республики Беларусь принцип добросовестности закреплен наряду с презумпцией добросовестности. «В споре между собой стороны обязаны добросовестно пользоваться принадлежащими им процессуальными правами и исполнять процессуальные обязанности. Каждый участник судопроизводства в хозяйственном суде признается добросовестным, пока не доказано обратное» (п. 4 ст. 18) [464].

Аналогичным образом трактуется принцип добросовестности и разумности и судебными органами.

Хозяйственный суд Минской области в вынесенном им 20 февраля 2006 г. частном определении по делам № 513-10/5, № 539-10/05 и № 540-10/05 указал следующее. «Действующее гражданское законодательство (ст. 2 ГК Республики Беларусь) закрепляет принцип верховенства права, согласно которому все участники гражданских правоотношений действуют в пределах Конституции Республики Беларусь и принятых в соответствии с ней актов законодательства, а также принцип добросовестности и разумности участников гражданских правоотношений: осуществление гражданских прав не должно ущемлять права и защищаемые законом интересы других лиц» [469].

Согласно ст. 53 Конституции Республики Беларусь каждый обязан уважать достоинство, права, свободы, законные интересы других лиц [182]. Основанный на этом конституционном положении принцип добросовестности участников гражданских правоотношений пронизывает все гражданское законодательство, а равно уголовное, трудовое, семейное, жилищное, налоговое и др., что не позволяет говорить об исключительно отраслевой принадлежности данного принципа. Вместе с тем следует признать, что именно в нормах гражданского законодательства это основное начало проявляется и востребовано наиболее полно.

Современное гражданское законодательство отличается от прежнего широким использованием понятий «добросовестность» и «разумность». Названные понятия содержатся во всех подотраслях и институтах гражданского права. О добросовестности и разумности идет речь в п. 3 ст. 49 ГК: «Лицо, которое в силу акта законодательства или учредительных документов юридического лица выступает от его имени, должно действовать в интересах представляемого им юридического лица добросовестно и разумно». В п. 3 ст. 573 ГК содержится адресованное суду требование при разрешении спора между сторонами об объеме содержания, которое предоставляется или должно предоставляться гражданину, руководствоваться принципом добросовестности и разумности. Нормой ст. 633 ГК предусмотрена возможность освобождения арендодателя предприятия от обязанности возмещения арендатору стоимости неотделимых улучшений арендованного имущества, если при осуществлении таких улучшений был нарушен принцип добросовестности и разумности. Добросовестность является важным условием для вынесения решения о виндикации имущества. У добросовестного приобретателя собственник вправе истребовать свое имущество только в случаях, когда оно выбыло из его владения помимо его воли (ст. 283 ГК), а у недобросовестного приобретателя - во всех случаях. Добросовестность владения имуществом является необходимым условием для приобретения права собственности в силу приобретательской давности (ст. 235 ГК).

Большое значение в ГК отводится и принципу разумности. Данный принцип используется при расторжении договоров присоединения, заключенных на явно обременительных для присоединившейся стороны условиях (п. 2 ст. 398 ГК), изменении и расторжении договора в связи с существенным изменением обстоятельств, из которых стороны исходили при заключении договора (ст. 421 ГК), при определении сроков исполнения обязательств, когда они обязательством не предусмотрены (п. 2 ст. 295, 434, п. 2 ст. 436, п. 4 ст. 438, 440, 445, п. 2 ст. 447 и другие статьи ГК) [104, с. 32]. Используются ГК и другие конструкции, включающие термин «разумность»: «разумная цена товара» (ст. 524, 693 ГК), «разумные расходы» (ст. 490, 500 ГК), «разумные меры» (ст. 375, 705, 850 ГК), «разумное ведение дел» (ст. 69 ГК), «разумная замена места передачи товара» (ст. 494 ГК).

Требования добросовестного и разумного поведения, а также другие нравственно-правовые требования содержатся не только в ГК, но и в других актах гражданского законодательства. Так, согласно Закону Республики Беларусь «О хозяйственных обществах» члены органов хозяйственного общества при осуществлении своих прав и исполнении обязанностей должны действовать в интересах этого общества добросовестно и разумно (ч. 6 ст. 33) [309]. В абз. 2 п. 3 ст. 933 ГК закреплно положение, согласно которому «в возмещении вреда может быть отказано, если вред причинен по просьбе или с согласия потерпевшего, а действия причинителя не нарушают нравственных принципов общества. При осуществлении прав не допускается жестокое обращение с животными, противоречащее принципам гуманности (п. 2 ст. 137 ГК). В п. 3 и 4 ст. 186 Кодекса торгового мореплавания Республики Беларусь, определяющей обязанности сторон, предусмотрено: «Буксировка должна осуществляться с проявлением мастерства, как того требуют обстоятельства, без перерыва и задержек, не вызванных необходимостью, и в соответствии с принципами хорошей морской практики. Судно или иное сооружение, способное осуществлять плавание, которые находятся под управлением капитана другого судна или иного сооружения, способного осуществлять плавание, должны также проявлять заботу о безопасном плавании буксирного каравана» [169]. В соответствии с ч. 3 ст. 2 Закона Республики Беларусь от 16 декабря 2002 г. «О патентах на изобретения, полезные модели, промышленные образцы» не признаются патентоспособными изобретения, противоречащие общественным интересам, принципам гуманности и морали [265]. Закон Республики Беларусь от 5 февраля 1993 г. «О товарных знаках и знаках обслуживания» содержит абсолютный запрет на регистрацию в качестве товарных знаков обозначений, противоречащих публичному порядку, принципам гуманности и морали (п. 5.3 ст. 4) [305].

Наряду с категорией добросовестности в гражданском законодательстве используется и категория «недобросовестности». В частности, в институте кондикции: недобросовестный неосновательный приобретатель отвечает «за всякие, в том числе и за всякие случайные, недостачу или ухудшение неосновательно приобретенного или сбереженного имущества» (п. 2 ст. 973 ГК), он отвечает за «убытки, вызванные последующим изменением стоимости имущества» (п. 1 ст. 974 ГК), «на сумму неосновательного денежного обогащения подлежат начислению проценты за пользование чужими средствами» (п. 2 ст. 976 ГК). Согласно ст. 1029 и 1030 ГК недобросовестная конкуренция не допускается, а лицо, допустившее недобросовестную конкуренцию, обязано прекратить противоправные действия, опубликовать опровержение распространенных сведений и действий, составляющих содержание недобросовестной конкуренции, а также возместить причиненные убытки.

Принцип добросовестности участников гражданских правоотношений также имеет в гражданском законодательстве двухвекторную направленность. Во-первых, он адресован частным лицам, выступающим в роли участников гражданских правоотношений, и в этом качестве он является «сдержкой» эгоизма в гражданском обороте, во-вторых, - законодательным и исполнительным органам государства, которые «должны быть максимально добросовестны при создании как отдельных гражданско-правовых норм, так и всего здания гражданско-правового нормативного регулирования» [487, с. 120]. Наличие же в гражданском законодательстве презумпции добросовестности предполагает, что указанные органы должны исходить из ее положений при оценке поведения всех субъектов гражданско-правовых отношений, в том числе предпринимателей и налогоплательщиков. Как справедливо подчеркивал Г.А. Гаджиев, государство не имеет права создавать юридическую, налоговую систему, руководствуясь соображениями, что субъекты экономических отношений - недобросовестные и незаконопослушные граждане [78, с. 54].

Необходимо отметить, что добросовестность и разумность в гражданском праве не следует олицетворять с альтруизмом. Участники гражданских правоотношений приобретают и осуществляют свои гражданские права своей волей и в своих интересах (ст. 2 ГК), а также по своему усмотрению (ст. 8 ГК), когда же речь идет об осуществлении предпринимательской деятельности, то ее основная цель - получение прибыли, что также в полной мере находится в пределах конституционных координат.

Как указано выше, критерий «добрых нравов» впервые на законодательном уровне был закреплен в ГГУ (§ 242 ГГУ), затем - в Швейцарском гражданском уложении, а позднее был воспринят и японским законодателем. [45, с. 245]. Однако ни в одном из вышеупомянутых источников законодательства не содержится точного определения этих понятий. В качестве легального определения добросовестности можно привести определение, содержащееся в ст. 1-201 (19) Единообразного торгового кодекса США: добросовестность означает фактическую честность в поведении или сделке, о которой идет речь. Это определение дополняется в ст. 2-103 (b) требованием «соблюдения разумных коммерческих критериев честного ведения торговых дел». Критерием недобросовестности является наличие умысла и сознательное неисполнение гарантом условий обязательства. Грубая небрежность (culpa lata) имеет место в случаях, когда должник не проявляет меру заботливости, которую можно требовать от всякого [36, с. 613]. Понятие «добросовестности (good faith)» достаточно широко применяется и в международной практике [283; 352].

Следует признать, что проблема включения моральных норм в регулирование товарно-денежных отношений отличается исключительной сложностью и противоречивостью. Критерии добросовестности и разумности, безусловно, являются оценочными критериями, предназначенными для оценки, главным образом, психологической стороны поведения участников гражданских правоотношений. Именно поэтому многие ученые полагают, что «использование оценочных категорий для законодательного закрепления содержания принципов права должно сопровождаться их однозначной законодательной расшифровкой» [353, с. 57]. Согласно толковому словарю добросовестный субъект - это то же, что и «честный, выполняющий свои обязательства» [186, с. 867]. Разумным поведением признается поведение, «оправдываемое разумом, основанное на разуме, обладающее положительным смыслом» [447, с. 867].

Так, А.А. Малиновский рассматривает добросовестность как «стремление субъекта к правомерности своего предстоящего правового поведения, юридической безупречности способа достижения поставленной цели, а также отказ от использования пробелов и противоречий действующего законодательства в ущерб правопорядку» [211, с. 103]. А.А. Чукреев предлагает закрепить в гражданском законодательстве следующее определение: «Принцип добросовестности - это обязанность участника гражданских правоотношений при использовании своих прав и исполнении своих обязанностей заботиться о соблюдении прав и законных интересов других участников имущественного оборота». Соответственно «недобросовестность как условие применения к субъекту юридической санкции - это отсутствие в противоправном деянии или недостаточное воплощение намерения соблюсти чужие права и законные интересы» [480, с. 103].

Несмотря на сложность определения данных категорий, в некоторых нормативных правовых актах закрепляются определения понятия добросовестности применительно к отдельным видам деятельности. Так, Правило аудиторской деятельности «Цели и общие принципы аудита бухгалтерской (финансовой) отчетности», утвержденное постановлением Министерства финансов Республики Беларусь от 26 октября 2000 г. № 114, содержит п. 8 следующего содержания: «Добросовестность заключается в обязательности оказания аудитором профессиональных услуг с должной тщательностью, внимательностью, оперативностью и надлежащим использованием своих способностей. Принцип добросовестности подразумевает усердное и ответственное отношение аудитора к своей работе, но не должен трактоваться как гарантия безошибочности в аудиторской деятельности» [317].

Необходимо отметить, что с момента введения критериев добросовестности и разумности в гражданское законодательство, их трактовка вызывала бурные споры в среде ученых-цивилистов. В частности, И.А. Покровский и М.М. Агарков подвергали сомнению правильность данного решения, порождавших, по их мнению, ситуацию неопределенности и опасность судейского произвола [340, c. 328; 4, с. 28]. Действительно, подобная опасность существует. Однако специфика метода гражданско-правового регулирования, преобладание правовых норм, носящих диспозитивный характер, широкая свобода, предоставленная участникам гражданских правоотношений, предопределяет необходимость включения в нормы ГК принципа добросовестности и разумности. Законодатель не может (а исходя из требований принципа свободы договора и не должен) пытаться урегулировать все возможные ситуации. И при таких условиях включение в нормы гражданского законодательства моральных норм, на наш взгляд, меньшее зло, чем жесткое нормативное регулирование. Кроме того, как принцип, так и презумпция добросовестности присущи не только гражданскому, но и процессуальному праву, нормами которого руководствуются судьи в процессе осуществления правосудия по гражданским и хозяйственным делам.

Некоторые ученые, как отмечено выше, к числу принципов гражданского права относят принцип недопустимости злоупотребления гражданскими правами. В частности, Е.Г. Комиссарова полагает, что «содержательную сторону основного начала недопустимости злоупотребления правами образует запрет на такое осуществление управомоченным субъектом своего права, которое является недобросовестным и неразумным, вследствие чего причиняется вред или возникает реальная угроза его причинения правам и интересам других участников гражданского оборота» [174, c. 265].

В советскую гражданско-правовую доктрину категория «злоупотребление правом» была введена В.П. Грибановым, предлагавшим понимать под злоупотреблением правом «особый вид гражданского правонарушения, совершенного уполномоченным лицом при осуществлении принадлежащего ему права, связанный с использованием недозволенных конкретных форм в рамках дозволенного ему законом общего типа поведения» [109, с. 228]. Однако позиция о выделении данного принципа как основного начала гражданского законодательства разделялась не всеми учеными. М.М. Агарков считал, что ст. 1 ГК 1922 г., закрепляющая этот принцип, «была введена в гражданское законодательство исключительно в целях борьбы со злоупотреблением нэпом, была рассчитана на переходный период и потому естественно должна была в дальнейшем утратить свое значение» [4, с. 41].

На наш взгляд, выделение принципа недопустимости злоупотребления гражданскими правами невозможно по следующим основаниям. Во-первых, названное положение не отвечает всем признакам, которые характеризуют начала, выдвигаемые на роль принципов гражданского права, - его действие не носит всеобъемлющего характера, а направлено только на конкретных участников гражданского оборота - носителей субъективных гражданских прав, в то время как принцип добросовестности и разумности носит всеобщий характер. Во-вторых, само звучание принципа противоречит дозволительной направленности метода гражданско-правового регулирования. Если формулировать принцип недопустимости злоупотребления правами в качестве отраслевого, то, следуя этой логике, необходимо формулировать и другие принципы: недопустимости нарушения прав и законных интересов участников гражданских правоотношений, недопустимости причинения вреда, недопустимости нарушения договорных обязательств и т.п. В-третьих, злоупотребление правами является частным случаем недобросовестного поведения и свидетельством нарушения требований принципа добросовестности и разумности участников гражданских правоотношений.

В соответствии со ст. 9 ГК «не допускаются действия граждан и юридических лиц, осуществляемые исключительно с намерением причинить вред другому лицу, а также злоупотребление правом в иных формах» [88]. Исходя из формулировки данной статьи, злоупотребление правом может выражаться в форме прямого умысла (шикана - осуществление права исключительно с намерением причинить вред другому лицу) и неосторожности (злоупотребление правом в иных формах, объективно причиняющее вред третьим лицам). «Особенность шиканы как вида злоупотребления правом заключается в том, что единственной целью осуществления субъективного права управомоченным лицом является причинение вреда другому лицу. Злоупотребление правом в иных формах такой цели не преследует» [177, с. 55].

Еще римские юристы обращали внимание на проявления шиканы и указывали на ее недопущение. Однако речь шла именно о шикане. Аналогичным образом решали этот вопрос и составители ГГУ. § 226 ГГУ гласил: «Осуществление права недопустимо, если оно может иметь своею исключительной целью причинение вреда другому» [341, с. 114]. Более поздние кодификации расширили понятие злоупотребления правом, включив в него наряду с шиканой также всякое осуществление прав, противное началам «доброй совести». Такое законодательное решение категорически не поддерживал И.А. Покровский, полагая, что «гражданское право является по преимуществу областью частного самоопределения, то есть областью дозволенного эгоизма», поэтому противоправное поведение субъектов гражданского права должно быть ограничено только запретом шиканы, но не всякого иного злоупотребления правом [341, с. 119]. Анализ одной из работ Л. Дюги свидетельствует о том, что проблема злоупотребления правом явилась результатом развития и роста популярности социальных учений в праве, выдвинувших идеи о безгранично властвующем над индивидуумом государстве, полном отрицании свободы субъектов гражданского права и принадлежащих им субъективных гражданских прав [121]. В советской гражданско-правовой доктрине злоупотребление правом трактовалось достаточно широко и было возведено в ранг принципа гражданского права. В настоящее время необходимо расставлять акценты иначе, поэтому основными принципами гражданского права являются свобода договора и недопустимость произвольного вмешательства в частные дела. Признание же недопустимости злоупотребления правами в качестве принципа гражданского права способно существенно пошатнуть частноправовые начала.

Следовательно, злоупотребление правом следует рассматривать не иначе как в качестве гражданского правонарушения. Кроме того, с целью недопущения расширенного толкования категории «злоупотребление правом», необходимо внести изменения в ст. 9 ГК. В частности, абз. 1 п. 1 указанной статьи необходимо изложить в следующей редакции: «Действия граждан и юридических лиц, осуществляемые исключительно с намерением причинить вред другому лицу, а также злоупотребление правом в иных формах, предусмотренных законом, не допускается».

Проведенный анализ позволяет сделать ряд выводов. В нормах гражданского права принцип добросовестности участников гражданских правоотношений реализуется как конституционный (общеправовой) принцип, основанный на положениях ст. 53 Конституции Республики Беларусь: «Каждый обязан уважать достоинство, права, свободы, законные интересы других лиц». Однако в ст. 2 ГК закреплен не принцип, а презумпция, что, по нашему мнению, не является правильным. Принцип добросовестности участников гражданских правоотношений должен закрепляться в гражданском законодательстве не в качестве презумпции, а наряду с ней. Понятие принципа нуждается в корректировке. Закрепленный в ст. 2 ГК принцип добросовестности и разумности участников гражданских правоотношений предлагается наполнить следующим содержанием: «при осуществлении своих прав и исполнении обязанностей участники гражданских правоотношений должны действовать добросовестно и разумно, не должны ущемлять права и защищаемые законом интересы других лиц». Отсутствие возможности на законодательном уровне дать определение терминам «добросовестность» и «разумность» свидетельствует о необходимости доктринальной разработки указанных понятий применительно к каждому виду гражданско-правовых отношений [27-А; 28-А; 39-А].

4.3.6 Принцип обеспечения восстановления нарушенных прав, их судебной защиты

Согласно Конституции Республики Беларусь каждому гарантируется защита его прав и свобод компетентным, независимым и беспристрастным судом в определенные законом сроки (ст. 60) [185]. «Граждане и юридические лица вправе осуществлять защиту гражданских прав в суде (хозяйственном суде) и иными способами, предусмотренными законодательством, а также самозащиту гражданских прав с соблюдением пределов, определенных в соответствии с гражданско-правовыми нормами» (ст. 2 ГК) [88]. Таким образом, гражданско-правовой принцип основан на положениях Основного Закона, однако применительно к сфере гражданского права его содержание уточнено и дополнено.

Закрепленный в ст. 2 ГК указанный принцип именуется принципом беспрепятственного осуществления гражданских прав, обеспечения восстановления нарушенных прав, их судебной защиты. Непонятна логика законодателя, текстуально объединившего два различных по направленности начала гражданского законодательства, каждое из которых имеет свое содержание и реализацию в нормах гражданского законодательства, и сопроводившего комментарием только один из них. Исходя из этого, в цивилистической литературе принцип беспрепятственного осуществления гражданских прав и принцип обеспечения восстановления нарушенных прав, их судебной защиты рассматриваются по отдельности [104, с. 29; 106, с. 54]. Поскольку нами было предложено объединить принцип свободы договора с принципом беспрепятственного осуществления гражданских прав, в рамках настоящего подраздела речь пойдет только о принципе обеспечения восстановления нарушенных прав, их судебной защиты.

В.С. Каменков справедливо полагает, что «во всем действующем законодательстве Беларуси, регулирующем отношения между участниками хозяйственной, в том числе предпринимательской, деятельности, возможность защиты нарушенных прав признается законодателем одним из ключевых принципов… Обеспечение защиты нарушенных или оспариваемых экономических прав субъектов хозяйствования способствует стабильности гражданского оборота, является надежной гарантией нормального осуществления предпринимательской и иной хозяйственной деятельности» [155, c. 14].

Для правового государства характерно создание отлаженного механизма восстановления нарушенного права, необходимым элементом которого является наличие реальных возможностей по пресечению нарушения прав, их восстановлению и компенсации, вызванных нарушением субъективных прав потерь. Именно поэтому ГК предоставляет участникам гражданских правоотношений широкий спектр способов защиты гражданских прав. В частности, защита гражданских прав осуществляется путем: признания права; восстановления положения, существовавшего до нарушения права; пресечения действий, нарушающих право или создающих угрозу его нарушения; признания оспоримой сделки недействительной и применения последствий ее недействительности, установления факта ничтожности сделки и применения последствий ее недействительности; признания недействительным акта государственного органа или органа местного управления и самоуправления; самозащиты права; присуждения к исполнению обязанности в натуре; возмещения убытков; взыскания неустойки; компенсации морального вреда; прекращения или изменения правоотношения; неприменения судом противоречащего законодательству акта государственного органа или органа местного управления и самоуправления; иными способами, предусмотренными законодательством (ст. 11 ГК). Важно, что данный перечень не является исчерпывающим. В случае нарушения гражданских прав могут быть использованы и иные способы, предусмотренные законодательством. Такое законодательное решение «предопределяет повышение роли высших судебных органов в установлении практики применения соответствующих законоположений» [63, с. 78]. Важнейшее значение в связи с этим приобретают постановления Пленумов Высшего Хозяйственного и Верховного Суда Республики Беларусь, в которых содержатся разъяснения применяемых в практике гражданско-правовых норм.

По мнению российских цивилистов, «принцип восстановления и судебной защиты нарушенных прав означает, с одной стороны, наличие строгой имущественной ответственности субъектов гражданского права при нарушении принятых обязательств, особенно в сфере предпринимательской деятельности, а с другой стороны, возможности защищать гражданские права в суде…» [97, с. 30]. Судебная защита является основной формой защиты прав участников гражданских правоотношений, она «ценится выше иной формы защиты прав за ее демократичность, гласность, а также за наибольшие гарантии от ошибок»; «обеспечение прав граждан на судебную защиту, - это объективный критерий, по которому можно судить, является данное государство правовым или таковым оно лишь именуется» [435, с. 168]. «В рамках судебного разбирательства и на основе судебного решения государством принудительно устраняются препятствия к осуществлению субъективного гражданского права или принудительно восстанавливаются нарушенные гражданские права за счет правонарушителя» [103, с. 24]. Защиту нарушенных или оспариваемых гражданских прав осуществляет суд, хозяйственный суд, третейский суд в соответствии с подведомственностью, установленной процессуальным законодательством, а в предусмотренных законодательством случаях - в соответствии с договором (ст. 10 ГК).

Анализируя принципы гражданского права, Е.А. Суханов справедливо расширяет содержание принципа обеспечения восстановления нарушенных прав, их судебной защиты, именуя его «принципом всемерной охраны гражданских прав, включая возможность восстановления нарушенных прав и обеспечение их независимой от влияния сторон судебной защиты» [106, с. 54]. С этим мнением отчасти следует согласиться, поскольку совершенно очевидно, что исследуемый принцип характеризует в первую очередь охранительную функцию гражданско-правового регулирования. Вместе с тем следует отметить, что всемерная охрана гражданских прав обеспечивается нормами Конституции Республики Беларусь, являющимися нормами прямого действия. Согласно ст. 21 Основного Закона «…обеспечение прав и свобод граждан Республики Беларусь является высшей целью государства». Что касается акцента, сделанного ученым на независимость суда от влияния сторон, то это полностью согласуется с положениями ст. 60 Конституции Республики Беларусь. Исходя из этого, подобное расширение понятия гражданско-правового принципа вряд ли целесообразно.

В то же время при раскрытии понятия принципа обеспечения восстановления нарушенных прав, их судебной защиты в рамках ст. 2 ГК необходимо, на наш взгляд, сделать акцент на требовании восстановления нарушенных прав, поскольку субъекты гражданского права свободны самостоятельно избирать способ защиты в пределах установленных законом. С учетом указанного данный принцип должен быть сформулирован следующим образом: «принцип обеспечения восстановления нарушенных прав, их судебной защиты (нарушенные права подлежат восстановлению. Граждане и юридические лица вправе осуществлять защиту гражданских прав в суде (хозяйственном суде) и иными способами, предусмотренными законодательством)».

Большинство ученых-цивилистов поддерживают позицию законодателя о включении данного принципа в нормы ГК. Однако Е.Г. Комиссарова полагает, что включение в сферу гражданского законодательства правового принципа, имеющего большее отношение к гражданскому процессу, чем к гражданскому праву, нецелесообразно. По мнению этого автора, «при всей значимости права на судебную защиту нарушенных прав, - это не принципиальное положение, характеризующее сферу гражданско-правового регулирования, а общеправовой принцип, выступающий гарантией всеобщности судебной защиты любых прав и свобод в виде общего дозволения». Е.Г. Комиссарова отстаивает позицию, согласно которой норма о судебной защите «для гражданского законодательства является частной, ориентируя субъектов на определенные формы защиты, и обозначает, что система гражданского (материального права) продолжается в гражданском и арбитражном процессуальном праве, а материальные и процессуальные отрасли составляют неразрывную систему. Это означает, что в праве материальном нельзя исключить отсылку к праву процессуальному. Однако не следует эти нормы, имеющие смежную отраслевую принадлежность, выделять в числе основных начал гражданского законодательства» [174, c. 174].

С данной позицией нельзя согласиться по двум основным причинам. Во-первых, Е.Г. Комиссарова сужает содержание названного основного начала только до принципа судебной защиты. Между тем, исходя из названия принципа, его содержание значительно шире. В гражданском законодательстве в нормах различных правовых институтов обнаруживаются многочисленные законоположения, направленные на обеспечение восстановления нарушенных прав. В качестве примера приведем лишь некоторые положения ГК: вред, причиненный личности или имуществу гражданина, а также вред, причиненный имуществу юридического лица, подлежит возмещению в полном объеме лицом, причинившим вред (п. 1 ст. 933 ГК); лицо, которое без установленных законодательством или сделкой оснований приобрело или сберегло имущество (приобретатель) за счет другого лица (потерпевшего), обязано возвратить последнему неосновательно приобретенное или сбереженное имущество (неосновательное обогащение) (п. 1 ст. 971 ГК); должник обязан возместить кредитору убытки, причиненные неисполнением или ненадлежащим исполнением обязательства (п. 1 ст. 363 ГК); гражданин вправе требовать по суду опровержения порочащих его честь, достоинство или деловую репутацию сведений, если распространивший такие сведения не докажет, что они соответствуют действительности (п. 1 ст. 153 ГК); вред, причиненный гражданину в результате неправомерного использования его имени, подлежит возмещению в соответствии с законом (п. 5 ст. 18 ГК).

Во-вторых, как было отмечено выше, системность принципов гражданского права не следует понимать только как объединение гражданско-правовых начал в рамках ГК. Системность в данном случае означает и то, что принципы гражданского права наряду с принципами права процессуального, а также других отраслей права образуют единую систему права, заглавной целью которой является реализация положений Конституции Республики Беларусь. Невозможно отграничить сферу действия одного принципа от сферы действия другого, а также полностью отграничить одну отрасль права от другой. Как и иные принципы гражданского права, исследуемый принцип органически связан не только с другими гражданско-правовыми принципами, но и с принципами других правовых отраслей, которые также основываются на положениях Конституции.

Прав Ю.С. Гамбаров, что «нормы гражданского процесса имеют значение санкции для норм гражданского права, которые были бы значительно ослаблены, а часто лишены и всякой юридической силы, если бы рядом с ними не стояли процессуальные нормы». Аналогичное мнение высказано и А.Ф. Черданцевым, по мнению которого «указание в материальном законе на процессуальные средства защиты является оправданным - когда закон дает право, он же предоставляет формы и средства его защиты. Функции процессуальных отраслей в системе права своеобразны: они направлены в первую очередь на регулирование общественных отношений, складывающихся при принудительном осуществлении прав и обязанностей, установленных нормами материальных отраслей. Процесс - есть форма, призванная превратить права и обязанности субъектов материального правоотношения в реальность [470, с. 14]. Наличие же процессуальных норм в гражданском законодательстве «усиливает» действие гражданско-правовых норм, направленных на защиту прав и законных интересов субъектов гражданского права [466, c. 10].

Анализируя тенденции развития белорусского права в современных условиях, В.Г. Тихиня в качестве одной из них называет «нарастание процессуальности в регулировании права», выражающуюся, в частности, в «увеличении числа процессуальных норм в материально-правовых актах» [435, с. 148]. В силу существующей тесной взаимосвязаны правовых отраслей и с целью повышения эффективности их действия в материальной и процессуальной отраслях появляются институты и нормы, являющиеся местами их наиболее тесного сближения, поскольку процессуальное право выступает одновременно и как правовой регулятор деятельности суда, и как наиболее эффективное средство защиты частных интересов. В качестве такой точки соприкосновения выступает исследуемый нами принцип.

Принцип обеспечения восстановления нарушенных прав, их судебной защиты, как и проанализированные нами ранее, имеет определенные ограничения. Прежде всего, он ограничивается нормами института исковой давности, под которой понимается срок для защиты права по иску лица, право которого нарушено (ст. 196 ГК). Институт исковой давности облегчает установление судами объективной истины по делу, способствует вынесению правильных решений, содействует стабилизации гражданского оборота, устранению неопределенности в отношениях его участников. Необходимо признать, что «отсутствие разумных временных ограничений для принудительной защиты гражданских прав ущемляло бы охраняемые законом права и интересы ответчиков и третьих лиц, которые не всегда могут заранее учесть необходимость собирания и сохранения соответствующих доказательств» [112]. Однако, на наш взгляд, есть основания для удлинения общего срока исковой давности по законодательству Республики Беларусь. В связи с этим следует принять во внимание слова Г.Ф. Шершеневича о том, что «в мало цивилизованном обществе сроки исковой давности обыкновенно весьма кратки, по мере развития общества они удлиняются», и сделавшего вывод, что «там, где сомнение невозможно, где, несмотря на какое угодно время, действительное право может быть легко доказано, там давность не имеет применения» [483, с. 134].

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16