Экзистенциальный анализ. История, теория и методология практики

не может быть явлен иначе, нежели как в движении ввысь. Останавливаясь в

своем поступательном движении “к небу”, субъект умирает. Субъект, в конце

концов, это выбор “проснуться” (“Спящий человек — есть жизненная функция,

бодрствующий — творец своей истории”), открыть глаза к великому огню -

солнце-Логосу. Дело психиатра — указать пациенту на то, что “солнце светит”

(Binswanger, 1947, Bd.I, S.93-97).

Клинические случаи Бинсвангера

Бинсвангер начинает свое экзистенциально аналитическое исследование

психозов с феномена Скачки идей и задается вопросом, какова же форма, каков

способ бытия человека в скачке идей, представляющей собой, говоря

клиническим языком феноменальное проявление мании. Подобное рода вопросы он

задает, встречаясь и с другими феноменами психопатологии. В этом смысле

Депрессия характеризуется чувством вины, печалью и страхом. А в Мании все

движения человеческой души как бы находятся в состоянии прыганья. Характер

же всех вербальных манифестаций определяется некой структурой, которую

Бинсвангер обозначает «изрекающий великое». Анализируя эти три случая

психических расстройств, Бинсвангер не делает попыток какой либо

клинической типологии, а наоборот, он движется к все более широкому

рассмотрению психических патологий. Такого рода рассмотрение по его мысли

предоставляет нам возможность лучше понять, что же есть человек.

Бинсвангер описывает человека, больного Маниакально-Депрессивным

психозом (МДП) как «стоящего на почве беззащитности и ненадежности», во

всем сомневающегося и не находящего ни в чем опоры. Маниакально-

депрессивный больной говорит: «Я люблю жить, но жизнь не важна для меня».

Более того, маниакальные и депрессивные формы экзистенции представляют,

несмотря на их внутреннюю противоположность, два вида одного и того же

экзистенциального отношения, две противоположные попытки само-

укрывательства и само-скачки. Этими словами Бинсвангер хочет показать, что

мания вытекает из проблем принятия радости жизни и счастья в своем

существовании, в то время как депрессия защищается проблемами существования

и интересуется, а принадлежит ли она существованию вообще.

В жизни шизофреника нет скачки, однако, есть очень специфическое

развитие жизненной истории. Это развитие движется по прямой, но часто

разбитой линии, в то время как маниакально-депрессивный больной движется в

своем Dasein в ритмично концентрическом движении. Мы называем здоровым

такого человека, чей путь представляет нечто среднее. Движение здорового —

не круг и не прямая, а спираль. Наиболее известные клинические случаи

Л.Бинсвангера – это случаи Эллен Вест, Лоллы Фосс и Юрга Цюнда. В данной

работе мы ограничимся описанием случая Эллен Вест, а в качестве

дополнительной иллюстрации приведем два других коротких описания – это

случаи Мэри и Илзе.

Случай “Эллен Вест”

Бинсвангер пишет о том, что уже с раннего детства Эллен Вест была

немного странная. Она была очень разборчива в еде, и всегда оказывала

большое сопротивление, если кто-то пытался заставить ее есть то, что ей не

нравилось. Фактически это было проявлением ее упрямства. В школе она всегда

хотела быть первой, поэтому ей было невыносимо оставаться дома, если она

простужалась и заболевала. Когда она стала подростком, ее девиз был "Все

или ничего!" В семнадцать лет она начинает писать стихи, смысл которых

начинает приобретать несколько странные оттенки. В одной из своих поэм под

названием" Поцелуй Меня Мертвый, " она просит, чтобы Морской Царь взял ее в

свои холодные руки и зацеловал до смерти. В это же время она с головой

уходит в работу, провозглашая ее в своих письмах "благословением нашей

жизни." В тоже время, она часто высказывается о краткости и тщетности

человеческой жизни.

В двадцать она посещает Сицилию. Там она много ест и значительно

прибавляет в весе, из-за чего подруги начинают ее дразнить. В ответ на их

придирки Элен начинает голодать и совершать длительные энергичные прогулки.

Она полностью поглощена идеей «бытия толстой», вследствие чего начинает

себя ненавидеть, и рассматривать только смерть как выход из «этого

кошмара». Через некоторое время посредством погружения себя в работу, она

выходит из депрессии. Тем не менее, чувство страха не покидает ее. Она

активно вовлечена в социальную жизнь, но «считает все это ничто, прах». Ею

овладевает навязчивая идея во чтобы то ни стало стать тонкой. Она с головой

уходит в учебу, возвращаясь домой изнуренной и больной. Врач предписывает

ей постельный режим, и она снова быстро набирает вес. Затем опять много

работает, чтобы вернуться к своему тонкому изнуренному состоянию.

В двадцать восемь, она выходит замуж за своего кузена в надежде, что

брак поможет ей избавиться от своей "навязчивой идеи". В ходе ложной

беременности она борется с дилеммой желания ребенка и нежеланием есть

питательные пищевые продукты. После она начинает использовать массивные

количества препаратов, снижающих вес. Когда ей было тридцать три, она

съедала около 60 или 70 таблеток специального препарата в день, страдая при

этом сильной диареей. Она сбрасывает 92 фунта и внешне напоминает скелет.

В это время она посещает сначала одного, а затем и второго психиатра.

Совершает две неудачных попытки суицида. В конце концов, она попадает в

санаторий в Кройцленгене, где чувствует себя относительно комфортно,

находясь там под заботой Людвига Бинсвангера и своего мужа. Поддерживающая

диета и успокоительные делают ее физически более здоровой, тем не менее, ее

не перестает покидать подавляющее чувство страха. Поскольку она продолжает

совершать попытки самоубийства, перед ней и ее мужем встает серьезная

дилемма: либо поместить ее в закрытую камеру, где бы она находилась под

постоянным присмотром, либо остаться на свободе. Они выбирают свободу.

После этого она успокаивается и чувствует себя намного лучше, потому что

знает, что нужно делать. Она ест, что хочет и сколько хочет впервые за

тринадцать лет. Она разговаривает с мужем, пишет письма друзьям - … и

принимает смертельную дозу яда.

Интерпретируя случай Элен Вест, Бинсвангер говорит что где-то в

детстве в жизни Элен произошел раскол на два противоположных плана: С одной

стороны это "мир могилы", который включает ее физическое и социальное

существование, тело с его низкими потребностями, а также буржуазное

коррумпированное общество. В мире могилы, все выродившееся и вырождение,

все сносится в могилу, в отверстие. С другой стороны имеется "эфирный мир,"

мир души, ясный и чистый, мир, где все желания легко исполняются. В эфирном

мире мы свободны и можем летать. Эллен Вест пыталась игнорировать "мир

могилы". Она хотела взлететь над мирской суетой и жить в чистом мире эфира

и постоянно двигалась в этом направлении. Она сумела уменьшить свое тело

почти до скелета, но и этого оказалось недостаточно.

Проблема человеческого существования заключается в том, что мы не можем

игнорировать одну часть того, что есть мы сами, ради другой части. Мы не

можем игнорировать наше тело или нашу душу, или любой другой аспект того,

кто мы. Мы одновременно являемся и птицей и червем. То, что меньше этого,

не только не "человеческое", это вообще ничто!

На материале этого случая Бинсвангер старается показать, как

человеческая экзистенция первоначально гибкая, со временем опускается и как

бы тонет, становясь жесткой, предельно ригидной. Он говорит об

«экзистенциальном старении», которое опережало биологическое старение и об

экзистенциальной смерти, о трупоподобном бытии среди людей, которое

предшествовало биологическому концу жизни. «Мир Эллен Вест подвергся

очевидному изменению от жизненности, широты, яркости и цветности к

сумрачности, затуманенности, гнилостному разложению, узости, темности и

серости мертвой земли. В качестве пред-условия этих изменений Бинсвангер

говорит о феномене темпорализации. Шизофренический процесс в этом смысле

видится как «процесс экзистенциального опустошения и обнищания в смысле

увеличения ригидности и перехода из состояния свободного Я во все менее и

менее свободный (более зависимый) объект, который странен для самого себя»

(Бинсвангер, 1999).

Случай «Илзе». Замужняя женщина, примерно тридцати пяти лет, поступила в

санаторий Бинсвангера с симптоматикой бредовых состояний. Ее бредовые

состояния стали проявляться после одного драматического эпизода: Илзе

сунула руку в горячие печные угли, а затем протянула ее своему отцу и

сказала: «Посмотри – это для того, чтобы показать, как я тебя люблю».

Бинсвангер делает предположение, что посредством этого акта Илзе попыталась

изменить грубое отношение его отца к матери. Поведение отца на несколько

месяцев изменилось, но затем снова вернулось в привычное русло. Реакцией

Илзе на данный факт явилось впадение в безумие.

Вся жизне-история Илзе центрировалась вокруг лишь одной ключевой темы

– темы ее отца. Гнет этой темы был столь тяжелым, что она решилась на

отчаянный шаг – обжечь руку. Однако и это ей не помогло, следствием неудачи

явилась еще большая ее захваченность темой отца. Бинсвангер пишет о том,

что на момент встречи с ним эта тема распространилась буквально на все

существование Илзе, в особенности на мир в ракурсе взаимодействия с другими

людьми (Mitwelt). Ее отношения к отцу распространяются на отношения со

всеми другими людьми, на весь Mitwelt. «Она готова всех безоглядно и

жертвенно любить, но получает от всех холодное презрение и насмешки»

(Binswanger, 1958). Все ее существование теперь захвачено одним

беспокойством, связанным с принятием либо отвержением ее отцом (миром).

Относительно самого акта сжигания руки, Бинсвангер отмечает, что он

преследует две цели. С одной стороны – это жертва, принесенная ею во благо

матери, с другой – попытка растопить лед сердца своего отца в огне своей

любви. Жертва получилась напрасной, она не изменила отца и не принесла

облегчения ей самой. Илзе хотела на основе своей жертвы построить с отцом

новый союз, и достичь с ним нового единства на уровне чистого «Мы».

Следствием неудачи этой попытки явилось то, что Илзе распространила тему

отца на всех мужчин, а это, в свою очередь, стало основой для развития

бреда самоотношения и преследования. Мужчины привлекали и одновременно

отталкивали ее, причем эти переживания сопровождались чувствами ненависти и

вины.

В толковании этого случая Бинсвангер предостерегает читателя от

следования по пути классической психоаналитической интерпретации, то есть

видеть в этой истории фиксацию либидо пациентки на ее отце, вынужденный

отрыв от него и перенос влечения на окружающий мир. Он рассматривает ее

отношения с родителями просто как базу, основу ее существования, без какой-

либо каузальной связи. «Но Илзе получила лишь то, что отец и мать были ее

судьбой, полученной как наследство и как задача; как устоять перед таким

уделом - такой была проблема ее существования. Значит, в ее «отцовском

комплексе» действовали судьба и свобода» (Binswanger, 1958, р. 255).

В небольшой статье Бинсвангер также описывает другой случай

американской женщины среднего возраста (случай «Мэри»), которая описывала

себя как живущую в двух разных мирах и на двух скоростях. Одним из этих

миров была женитьба и дом, где на первом плане была роль любящего и

понимающего мужа. Другой мир был миром чувственности, в котором она имела

«роман» и отдавалась любому желанию, по крайней мере, раз в год. Согласно

интерпретации Бинсвангера, первый мир относительной стабильности был таким

способом «аутентичной темпорализации себя равным образом как из прошлого

так и из будущего». В этом мире пациент действует, думает, чувствует с

относительно медленной скоростью. Другой мир Мэри называла миром

чувственности, высочайшей скорости. Этот мир по ее словам сравним с ярким

пламенем, который сжигает свечу гораздо раньше, чем это делает обычный

свечной огонек. Бинсвангер описывает мир медленной скорости как мир,

пространственно характеризуемый как поднятие по вертикали, в то время как

мир чувственности он описывает как мир распространения по горизонтали. Он

описывает этот мир как диспропорциональный с человеческой и

диссоциированный с психологической точки зрения. Бинсвангер говорит о том,

что хотя Мэри как и большинство шизофреников демонстрировала

циклотимические черты, однако это циклотимия кардинально отличается от МДП

циклотимии. Он говорит о том, что открыл симптом экстравагантности

(эксцентричности), и что он относится к изменениям в базовой структуре

человеческого существования.

2.7.Ученики и последователи

У Бинсвангера в отличие, к примеру, от Босса, так и не сформировалось

официального института, который мог бы продолжать и развивать его мысли и

основные идеи. Возможно, это связано с тем, что сама концепция Бинсвангера

не отличалась систематичностью и целостностью. Тем не менее, влияние

Бинсвангера на экзистенциальную и отчасти гуманистическую ветвь психологии

и психотерапии бесспорно. Общепризнано, что Бинсвангер был первым

экзистенциальным врачом-психотерапевтом, а, возможно и первым

экзистенциальным психологом (см. Холл и Линдсей, 1997, с.307-344). В этом

смысле, без преувеличения можно говорить о его прямом или опосредованном

влиянии на большинство последующих экзистенциально ориентированных

психотерапевтов и психологов.

Если же говорить непосредственно об экзистенциальном анализе, очень

близкие методы работы использовали его европейские коллеги, с которыми он

неоднократно встречался в своем встречался в своем «семейном» санатории,

обсуждая проблемы феноменологической психологии и экзистенциальной

антропологии. В этой связи можно упомянуть имя Роланда Куна, получившего

известность после опубликования экзистенциального анализа Рудольфа (Случай

попытки убийства проститутки). Этот случай интересен тем, что Кун приводит

описание использования в своей терапии произведений Шекспира, отмечая их

явный терапевтический эффект. Позже идея использования произведений

искусства в качестве «органов рождения» новых экзистенциальных состояний

будет разрабатываться Львом Семеновичем Выготским (Выготский, 1998) и

Мерабом Константиновичем Мамардашвили (Мамардашвили, 1997).

Соратниками Бинсвангера на поприще экзистенциального анализа можно

также назвать Эрвина Штрауса (Straus, 1966), исследовавшего с

экзистенциальной точки зрения природу галлюцинаций и Ойгена Минковского,

давшего яркие описания шизофренической депрессии. В этом же русле можно

рассматривать работы В.Е. фон Гебзателля, проделавшего экзистенциально

аналитические описания миров компульсивных больных.

Из более поздних авторов заметно влияние Бинсвангера на основателя

движения антипсихиатрии Рональда Лэнга, это влияние можно проследить вплоть

до современных представителей английской ветви экзистенциального анализа,

таких как Эмми Ван Дюрзен, Майк Хардинг, Эрнесто Спинелли. В Соединенных

Штатах Бинсвангер оказал заметное влияние на одного из самых известных

американских экзистенциалистов – Ролло Мэя. У Мэя можно обнаружить

структуры, очень близкие к экзистенциально априорным структурам

Бинсвангера, однако в отличие от Бинсвангера, Мэй акцентирует свое внимание

на интенциональном аспекте таких структур[10].

Влияние Бинсвангера прослеживается даже у таких авторов, которые

исповедуют весьма отличные от него взгляды. В этой связи, целесообразно

вспомнить, что Медард Босс разрабатывал свою концепцию в полемике с

Бинсвангером. Кроме того Виктор Франкл разрабатывал свою димензиональную

онтологию (Франкл, 2000в, с.8,71,128-130) также в полемике с концепцией

Dasein анализа, понимая при этом под Dasein анализом, прежде всего,

экзистенциальный анализ Людвига Бинсвангера.

Резюме:

Творчество Бинсвангера крайне противоречиво. С одной стороны его пафос

открытой и любящей человеческой экзистенции не может не вызывать симпатии.

Не случайно ряд авторов, как отечественных, так и зарубежных отзываются о

нем с восхищением: «Один из величайших психиатров ХХ века», «Первый

экзистенциальный врач» (Никифоров О.В.), «Фрейд экзистенциального анализа»

(Дж. Ниделман). Именно Бинсвангеру, наряду с Э.Минковским посвящает свой

знаменитый «Existence» Роландо Мэй. С другой стороны, запутаность

терминологии и методологии также вызывает справедливые нарекания со стороны

очень многих авторов. В этой связи, прежде всего, необходимо сказать о

Мартине Хайдеггера считавшем, что несмотря на то, что Бинсвангер

провозгласил его Dasein аналитику основой своего экзистенциального анализа,

он так до конца и не понял сути его метода. Американский психиатр Ойген

Канн (Kahn, 1962), вообще удивляется тому, что Бинсвангер мало подвергался

критике. Для характеристики творчества Бинсвангера Канн использует термин,

взятый им у самого же Бинсвангера в одном из клинических случаев. Канн

говорит о «радостной напыщенности», подвергая тем самым жесткой критике

излишнюю пафосность последнего.

Бинсвангер действительно слишком вольно обращается с терминологией

Хайдеггера. У Бинсвангера экзистенция, бытие-в-мире и Dasein часто

выступают как синонимы. Иногда речь идет об априорных экзистенциальных

структурах, а иногда о целостной структуре бытия-в-мире в одном и том же

смысле, сюда же периодически примешивается понятие миропроекта и жизне-

истории. Бинсвангер также не проводит четкого разграничения между

онтологически-феноменологическим анализом экзистенции, эмпирико-

феноменологическим анализом, а также эмпирическим дискурсивным описанием.

Все это сильно затрудняет понимание его текстов.

Кроме того, Любовное-бытие-в-мире как не очень согласуется с научно-

исследовательской позицией экзистенциального аналитика, т.е. он как бы

субъект исследования, но в тоже время и не субъект. Предпринимается как бы

попытка трансценденции без трансценденции. И попытка трансцендентного

прыжка с позиции анализирующего экзистенциального аналитика в Любовное-

бытие-с-другим в случае строго научного метода, каковым Бинсвангер пытается

представить свой Экзистенциальный анализ, выглядит не очень убедительно. Не

случайно В.Франкл (Франкл, 2000) говорит о том, что анализировать

экзистенцию невозможно, а Бинсвангер, тем не менее, пытается ее

анализировать с позиции субъекта, в тоже время таковым себя не считая.

Кроме того, вряд ли правомерно смешивать понятие Хайдеггеровского

Бытия-вместе с Буберовской встречей. Равным образом как и Буберовскую

встречу с Фрейдовским переносом, что не всегда явно, но, тем не менее, у

Бинсвангера происходит. Хайдеггеровское Бытие-вместе есть необходимый

компонент человеческого существования, в том время как встреча у Бубера –

всегда дар свыше. Бубер вводит надличностный элемент как необходимое

условие трансценденции, а у Бинсвангера этого нет, и что же такое Любовное-

бытие-с-другим в этом случае не совсем ясно. Мы могли бы рассматривать

Любовное-бытие-с-другим как своего рода установку и настроенность

психотерапевта на трансцендентную встречу, однако об этом Бинсвангер также

ничего не говорит.

Складывается впечатление, что Бинсвангер изо всех сил пытается

преодолеть субъект-объектное разделение, но в полной мере это ему так и не

удается. Несмотря на все разговоры про кантианско-копернианский поворот,

его экзистенциальный аналитик видится чем-то вроде субъекта гуссерлианского

толка. В этом смысле пациент все равно объект, объект анализа, несмотря на

всю любовь (Любовное бытие-друг-с-другом). В этом отношении гораздо более

последовательным оказывается более поздний последователь Хайдеггера Медард

Босс (см. следующую главу).

Также вряд ли правомерно чрезмерное акцентирование внимания

Бинсвангером, впрочем, как и Хайдеггером на исключительно вербальном модусе

человеческой экзистенции: «Личность есть то, что есть ее мир и если мир

впервые схватывается в языке, т.е. вообще становится миром, то мы не можем

говорить о личности там, где язык еще не есть язык, но только оповещение и

чувственное выражение» (Binswanger, 1968). Опыт телесно-ориентированной

психотерапии, в том числе мой личный опыт говорит о том, что это далеко не

так однозначно. Можно вспомнить, что сам Хайдеггер в своем понятии пред-

восхищения, пред-ощущения, пред-понимания обозначает пути к довербальным

аспектам человеческой коммуникации.

Довольно безрадостной выглядит Бинсвангеровская концепция свободы.

Напомним, что согласно Бинсвангеру всякое проектирование вследствие

заброшенности Dasein детерминировано зависимостью от существующего в целом,

от условий, в которых оно существует. Бинсвангер решает эту проблему

стоически: «свобода заключается в преданности своей заброшенности».

Несвобода в таком случае есть игнорирование фактичности, а свобода –

осуществление своих проектов в соответствие с фактичностью (очень близко

фрейдовскому принципу реальности). Хайдеггер решал эту проблему несколько

по-другому – настроенностью на «подлинное» бытие, открывающееся нам в

набросках смысла и в зове совести. Свобода есть открытость Бытию,

выдвинутость навстречу Бытию, иными словами эк-зистенция и есть свобода.

Медард Босс доводит эту мысль Хайдеггера до своего логического конца:

свобода есть сущность и основание человеческого существа как такового

(Boss, 1988)

Относительно психотерапевтического метода Бинсвангера также возникает

довольно много вопросов. К сожалению, нет никакой гарантии, что мир,

который, на взгляд психотерапевта, может быть, полный и целостный – это

действительно лучший мир для его пациента. Если я интерпретирую мир

пациента как узкий и темный, нет никакой уверенности, что тот мир, который

я ему предложу в качестве широкого и светлого, будет для него таковым на

самом деле. Ничего не говорится о самостоятельной душевной работе со

стороны пациента. Из работ Бинсвангера складывается впечатление, что для

успешного психотерапевтического процесса достаточно лишь осознания

пациентом патологических модификаций своей тотальной структуры Бытия-в-

мире.

И хотя доводы Бинсвангера выглядят на первый взгляд убедительно,

однако те, кто имеет хотя бы небольшой опыт психотерапевтической практики,

знают насколько непрочным оказывается такого рода основание и насколько

обманчивым. Интерпретация в терминах узких и темных миров, возможно, не

самое лучшее основание успешного процесса психотерапии. Об этом говорит в

одном из последних прижизненых изданий своей Психопатологии Карл Ясперс

(Ясперс, 1999) Это подтверждает и опыт самого Бинсвангера сместившего

акценты в послевоенный период своего творчества с анализа экзистенциально

априорных структур на любовное Бытию-в-мире-друг-с-другом.

Несмотря на то, что Бинсвангер говорит не только о научном значении

своего метода экзистенциального анализа, но и о психотерапевтическом, к

сожалению, не удается обнаружить в описании его клинических случаев

собственно терапии как таковой, в лучшем случае речь идет о диагностике.

Возможно, не случайно все самые известные случаи Бинсвангера: Элен Вест,

Лола Фосс, Юрг Цюнд, Мэри окончились весьма печально для главных героев.

Похожие выводы можно обнаружить у Э.Канна, который пишет о том, что он не

обнаружил в описании клинических случаев Бинсвангера экзистенциально

аналитической терапии как таковой вообще, и даже не обнаружил что она

планировалась (Kahn, 1962).

Существуют многочисленные споры о том, является ли экзистенциальный

анализ Бинсвангера самостоятельным психотерапевтическим методом либо это

улучшенная (ухудшенная) версия фрейдовского психоанализа. Например, Г.М.

Кучинский (Кучинский 2001) и О.М. Никифоров (Никифоров, 2001) считают

Dasein анализ новым методом, а А.М. Руткевич (Руткевич, 1985) и И.Ю.Романов

(Романов, 1994) видоизмененным вариантом психоанализа. По мнению автора,

Бинсвангер гораздо ближе к Ясперсу, нежели к Фрейду. Для меня лично

очевидно, что ЭА Бинсвангера вырастает из феноменологической традиции, а не

из психоаналитической, хотя влияние психоанализа и сказывается, оно не

является определяющим ни в смысле продолжения традиции, ни в смысле ее

критического осмысления.

Несмотря на всю вышеизложенную критику, мы не должным забывать, что

Бинсвангер явился первым представителем подлинно экзистенциальной

психологии и психотерапии, оказавшим огромное влияние на их последующее

развитие. Проблема Бинсвангера заключалась, прежде всего, в непроработанном

смешении феноменологического метода Гуссерля и Dasein аналитического метода

Хайдеггера. Тем не менее, отдельные его находки, лежащие именно в русле

Кантианско-Гуссерлианской традиции (речь идет об экзистенциально-априоных

структурах) и сейчас представляют значительную научную ценность в плане

методологии научного исследования. Это подтверждается вошедшими в «золотой

фонд» психологической классики исследованиями природы психических

заболеваний. Весьма интересным и перспективным представляется подход

Бинсвангера к понятию нормы.

В тоже время нельзя полностью согласиться и с критикой Хайдеггера в

адрес Бинсвангера. Не смотря на приверженность Бинсвангера традиционной

феноменологии Канта и Гуссерля в целом, элементы концепции Хайдеггера у

Бинсвангера также звучат достаточно отчетливо, особенно там, где это

касается артикуляции неразрывной связи человека с другими людьми и с бытием

в целом. Бинсвангер в определенном смысле явился предтечей Босса, выражаясь

метафорически, проторив дорогу фундаментальной онтологии Хайдеггера в

психиатрию и психологию. Босс начал двигаться уже по обозначенному

Бинсвангером пути. При этом если учесть тот факт, что Хайдеггер был и

остается одним из самых сложных философов ХХ века, то попытка выстроить

свою теорию на базе методологии Хайдеггера не может не внушать уважения.

Что же касается психотерапевтической практики, ЭА Бинсвангера

действительно обозначает конкретные пути к лучшему пониманию миров

душевнобольных. Справедливости ради стоит также отметить, что далеко не

всегда пафос Бинсвангера кажется напыщенным и неуместным. В своей

онтологизации Любви и со-бытийности (Mitsein) в качестве главного основания

онтологического и психического здоровья человека, Бинсвангер действительно

идет дальше Хайдеггера, раскрывая тем самым по-новому и совершенно в иной

тональности со-бытийный аспект человеческого существования. В размышлениях

о Любви и со-бытийности Бинсвангер подходит к самому центру, к той связи в

которой объединяется все живое, включая тех, кто оставил нас, но остался в

нашей душе, нашей памяти, наших мыслях. Они живы в том, что дает саму

возможность существования. Читая Бинсвангера, начинаешь яснее понимать, что

означает Евангелевское: «Если я любви не имею, я кимвал звучащий».

3. Daseins анализ Медарда Босса. Учение о базовых экзистенциалах.

Экзистенциальный базис новой психологии.

Известный американский исследователь Жорж Бойри (Boeree, 1998)

отмечает, что даже представить трудно лучшую подготовку к

психотерапевтической деятельности, чем ту, которую получил Медард Босс.

Босс родился 4 октября 1903 г. в Сент-Галлене, Швейцария. В детстве он

мечтал стать художником, однако этой его мечте не суждено было

осуществиться из-за противодействия отца, не любившего «безденежные»

профессии. Босс, впрочем, на отца не слишком обиделся и поехал в Вену

изучать медицину. В Вене, уже невзирая на возражения отца, он, будучи

студентом, прошел годичный курс психоанализа у З.Фрейда. Это событие он

считал одним из самых значимых моментов в своей жизни. Интересно отметить

тот факт, что за анализ Боссу приходилось рассчитываться деньгами,

предназначенными на еду, поэтому Фрейду пришлось часть денег Боссу

возвращать, чтобы тот не умер с голоду.

После Вены, в 1928 г. Босс вернулся в Швейцарию, где получил степень

доктора медицины в Цюрихском университете. В это же время он учится

психоанализу у Ханса Бен-Эшенбурга и медицине у Эугена Блейлера,

ассистентом которого он работает в течение 4-х лет. Затем в течение 2-х лет

Босс проходит психоаналитическую подготовку в Лондоне и Германии у таких

известных аналитиков как Эрнст Джонс, Карен Хорни, Отто Фенихель и

Вильгельм Райх. В Германии, кроме того, он работает вместе с Куртом

Гольдштейном. В конце 30-х Босс знакомится с проживающим неподалеку от его

дома Юнгом, семинары которого он будет посещать в течение десяти лет. По

возвращению в Цюрих в тридцати трех летнем возрасте, он приступает к

практике в качестве ортодоксального психоаналитика. Будучи восхищен

терапевтическим методом Фрейда, он, тем не менее, остается крайне

неудовлетворенным теоретическими основами психоанализа.

Как раз в это время, на «пике своей неудовлетворенности», Босс

встречает Л.Бинсвангера, который уже в течение нескольких лет пытается

найти более адекватное философское обоснование психиатрии и психотерапии,

нежели естественно научное и психоаналитическое. Ознакомившись с

Бинсвангеровской критикой психоаналитической парадигмы, Босс чувствует

некоторое облегчение. Именно Бинсвангер знакомит Босса с работами Мартина

Хайдеггера. Научные изыскания Босса прерываются Второй мировой войной, в

годы которой он служит офицером медицинской службы. Интерес к Хайдеггеру у

него сохраняется, а после более тщательного изучения его работ усиливается

настолько, что после войны в 1947 г. Босс едет к опальному философу в

Германию в Шварцвальд, где тот проживает в своем загородном доме, лишенный

французскими оккупационными властями дома во Фрейбурге, а заодно и права

преподавания. На первой же встрече оба мыслителя проникаются явной

симпатией друг к другу. (Стоить отметить, что Хайдеггер был очень

привередлив относительно круга своего общения). С тех пор их встречи и

переписка становятся регулярными и превращаются в 25-летнюю дружбу, которую

прервала только смерть Хайдеггера в 1976 г. После встречи с Хайдеггером у

Босса просыпается творческое вдохновение, и он пишет одну книгу за другой в

русле Dasein аналитического подхода: «Значение и содержание сексуальных

перверзий» (1949г.); «Введение в психосоматическую медицину» (1954г.);

«Анализ сновидений» (1953г.); Психоанализ и Dasein анализ” (1957г.).

В 1956г. и 1958 годах, предварительно изучив хинди в институте Юнга,

Босс совершает две полугодовые поездки в Индию. Там он преподает в

университетах и консультирует пациентов в госпиталях, а кроме того,

посещает несколько ашрамов, где знакомится с духовным опытом индийских

гуру. Один из них - Свами Говинда Каул оказал на Босса очень глубокое

влияние. Босс пишет о том, что он был поражен необыкновенным сочетанием

смирения и достоинства в этом удивительном человеке. Влияние этого

индийского учителя на его собственное духовное развитие Босс сравнивает с

влиянием Фрейда и Хайдеггера. Результатом этих поездок Босса явилась книга

«Психиатр открывает Индию» (1959г.).

В 1971г. выходит в свет главный труд Босса «Основания медицины», в

котором он детально описывает соотношение медицины и психологии. Четырьмя

годами позднее Босс пишет свою последнюю систематическую работу «Вчера я

видел сон», в которой обобщает опыт Dasein аналитической интерпретации

сновидений, затрагивая помимо прочего проблему соотношения и разведения

состояний сна и бодрствования.

В течение всей своей жизни М.Босс был необычайно деятельным

человеком. Он принимал самое активное участие в жизни европейского

психиатрического, психоаналитического и философского общества. В начале 50-

х он основал Международную Федерацию Медицинской психотерапии, в течение

долгих лет являясь ее президентом. Примерно в тоже время, совместно с

Манфредом Блейлером (сыном Ойгена Блейлера) и Густавом Балли, Босс

основывает Институт медицинской психотерапии в Цюрихе. Позже в 1971г. на

базе этого института будет организован Dasein аналитический институт

психотерапии и Психосоматики существующий и внастоящее время.

3.1. Верный ученик Хайдеггера

В отличие от своего старшего коллеги из санатория в Кройцленгене,

Медард Босс явился более последовательным учеником Хайдеггера. На вопрос

Эрика Крейга (Craig, 1988b) каким образом происходило осмысление и развитие

концепции Хайдеггера в творчестве самого Босса, Босс ответил, что

«горизонты мысли Хайдеггера были столь широки, что он не всегда имел

возможность следовать к ним за своим учителем». Иными словами, для М.Босса

того, что он взял у М.Хайдеггера, оказалось вполне достаточно, чтобы

полностью пересмотреть свой собственный подход к медицинской и

психологической практике. Более того, многое из Хайдеггера еще осталось не

востребованным и по словам самого Босса, еще ждет своего часа. Босс

воспользовался методом и терминологией своего учителя, практически не

внеся в них ничего принципиально нового. И, тем не менее, работа,

проделанная М.Боссом не может не внушать уважения. Хайдеггер – философ и

прямой перенос его подхода в медицину и психологию невозможен. Точнее будет

сказать, что фундаментальная онтология Хайдеггера – это базис, фундамент,

на котором Медард Босс выстраивает свое здание Dasein аналитически

ориентированной медицины и психологии (Grundriss der Medizin und Psychogie.

Bern; Stuttgart; Wien,1975). Трудность понимания языка М.Хайдеггера

автоматически перешла и на М.Босса, вследствие чего, вплоть до настоящего

времени, книги М.Босса известны скорее в узких кругах, нежели в широких.

Известно, что Босс с огромным уважением относился к Хайдеггеру,

стараясь каждый раз сверить свои идеи о философии и психотерапии со своим

патроном. Авторитет Хайдеггера для Босса был непререкаем. Сначала (в

послевоенные годы) он часто приезжал к Хайдеггеру в его загородный дом в

самом мистическом месте Германии – в Шварцвальде, где они вместе бродили по

воспетой Хайдеггером «проселочной дороге». Позже Босс стал приглашать

Хайдеггера к себе домой в Цолликон, их регулярные встречи, превратились

впоследствии в знаменитые Цолликоновские семинары, на которые иногда

собиралось до ста пятидесяти человек.

3.2. Теоретическая концепция Медарда Босса

Согласно концепции Медарда Босса, каждый исследователь несет в себе

некие донаучные понятия об общей природе и целях человека. Совсем не важно,

осознает он их, или пытается представить себя в виде «чистого практика».

Босс утверждает, что до сих пор психотерапевты верят, что их

терапевтические подходы обрели твердый фундамент в различных

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13, 14, 15, 16