Зигмунд Фрейд - Введение в психоанализ (лекции)

объяснения содержания сновидений был выдвинут принцип сексуальной

символики. Образы любых явлений, представляемых субъектом в сновидном

состоянии, Фрейд сгруппировал в различные формы сексуальной символики.

[188]

символики чрезвычайно обширна, символика сновидений является ее малой

частью, даже нецелесообразно приступать к рассмотрению всей этой проблемы

исходя из сновидения. Многие употребительные в других областях символы в

сновидениях не встречаются или встречаются лишь очень редко, некоторые из

символов сновидений встречаются не во всех других областях, а только в той

или иной. Возникает впечатление, что перед нами какой-то древний, но

утраченный способ выражения, от которого в разных областях сохранилось

разное, одно только здесь, другое только там, третье в слегка измененной

форме в нескольких областях. Я хочу вспомнить здесь фантазию одного

интересного душевнобольного, воображавшего себе какой-то “основной язык”,

от которого во всех этих символических отношениях будто бы имелись остатки.

В-третьих, вам должно было броситься в глаза, что символика в других

указанных областях не только сексуальная, в то время как в сновидении

символы используются почти исключительно для выражения сексуальных объектов

и отношений. И это нелегко объяснить. Не нашли ли исходно сексуально

значимые символы позднее другое применение и не связан ли с этим известный

переход от символического изображения к другому его виду? На этот вопрос,

очевидно, нельзя ответить, если иметь дело только с символикой сновидений.

Можно лишь предположить, что существует особенно тесное отношение между

истинными символами и сексуальностью.

По этому поводу нам было дано в последние годы одно важное указание.

Филолог Г. Шпербер (Упсала),

[189]

работающий независимо от психоанализа, выдвинул (1912) утверждение, что

сексуальные потребности принимали самое непосредственное участие в

возникновении и дальнейшем развитии языка. Начальные звуки речи служили

сообщению и подзывали сексуального партнера; дальнейшее развитие корней

слов сопровождало трудовые операции первобытного человека. Эти работы были

совместными и проходили в сопровождении ритмически повторяемых языковых

выражений. При этом сексуальный интерес переносился на работу. Одновременно

первобытный человек делал труд приятным для себя, принимая его за

эквивалент и замену половой деятельности. Таким образом, произносимое при

общей работе слово имело два значения, обозначая как половой акт, так и

приравненную к нему трудовую деятельность. Со временем слово освободилось

от сексуального значения и зафиксировалось на этой работе. Следующие

поколения поступали точно так же с новым словом, которое имело сексуальное

значение и применялось к новому виду труда. Таким образом возникало какое-

то число корней слов, которые все были сексуального происхождения, а затем

лишились своего сексуального значения. Если вышеизложенная точка зрения

правильна, то перед нами, во всяком случае, открывается возможность

понимания символики сновидений. Мы могли бы понять, почему в сновидении,

сохраняющем кое-что из этих самых древних отношений, имеется такое огромное

множество символов для сексуального, почему в общем оружие и орудия

символизируют мужское, материалы и то, что обрабатывается, — женское.

Символическое отношение было бы остатком древней принадлежности слова;

вещи, которые когда-то назывались так же, как и гениталии, могли теперь в

сновидении выступить для того же в качестве символов.

Но благодаря этим параллелям к символике сновидений вы можете также

оценить характерную осо-

[190]

бенность психоанализа, благодаря которой он становится предметом всеобщего

интереса, чего не могут добиться ни психология, ни психиатрия. При

психоаналитической работе завязываются отношения с очень многими другими

гуманитарными науками, с мифологией, а также с языкознанием, фольклором,

психологией народов и религиоведением, изучение которых обещает ценнейшие

результаты. Вам будет понятно, почему на почве психоанализа вырос журнал

Imago, основанный в 1912 г. под редакцией Ганса Сакса и Отто Ранка,

поставивший себе исключительную задачу поддерживать эти отношения. Во всех

этих отношениях психоанализ сначала больше давал, чем получал. Хотя и он

извлекает выгоду из того, что его своеобразные результаты подтверждаются в

других областях и тем самым становятся более достоверными, но в целом

именно психоанализ предложил те технические приемы и подходы, применение

которых оказалось плодотворным в этих других областях.1 Душевная жизнь

----------------------------------------

1 Фрейд ошибочно утверждает, будто психоанализ впервые проложил мост

между психологическим исследованием, с одной стороны, и исследованиями

культуры — с другой. Программа разработки “психологии народов” (культурно-

исторической психологии) возникла задолго до Фрейда, в 60-х гг. прошлого

века (Штейнталь, Лазарус и др.). В дальнейшем, в начале XX в., эту

программу стремился реализовать В. Вундт в своей десятитомной “Психологии

народов”. За несколько лет до Вундта другой немецкий философ — В. Дильтей

выступил с работой, в которой обосновывал необходимость наряду с

естественнонаучной (“объяснительной”) психологией развивать культурно-

историческую (“описательную”), которая своим предметом имеет включенность

духовной жизни личности в континуум культурно-смысловых связей.

Указанным концепциям был присущ психологизм — выведение социально-

исторических явлений и продуктов из процессов и механизмов индивидуального

сознания. Подмена общественных закономерностей динамикой бессознательных

влечений является типичной особенностью психоанализа. За предложением

Фрейда распространить понятия в объяснительные принципы психоанализа на

науки о культуре скрывались неверные методологические установки,

воспринятые в дальнейшем рядом исследователей культуры на Западе.

Вместе с тем, указав на своеобразие семейно-брачных отношений в различных

культурах, Фрейд побудил этнографов заняться их специальным изучением.

[191]

отдельного человеческого существа дает при психоаналитическом исследовании

сведения, с помощью которых мы можем разрешить или, по крайней мере,

правильно осветить некоторые тайны из жизни человеческих масс.

Впрочем, я вам еще не сказал, при каких обстоятельствах мы можем глубже

всего заглянуть в тот предполагаемый “основной язык”, из какой области

узнать о нем больше всего. Пока вы этого не знаете, вы не можете оценить

всего значения предмета. Областью этой является невротика, материалом —

симптомы и другие невротические проявления, для объяснения и лечения

которых и был создан психоанализ.

Рассматривая вопрос с четвертой точки зрения, мы опять возвращаемся к

началу и направляемся по намеченному пути. Мы сказали, что даже если бы

цензуры сновидения не было, нам все равно было бы нелегко понять

сновидение, потому что перед нами встала бы задача перевести язык символов

на язык нашего мышления в состоянии бодрствования. Таким образом, символика

является вторым и независимым фактором искажения сновидения наряду с

цензурой. Напрашивается предположение, что цензуре удобно пользоваться

символикой, так как она тоже стремит-

[192]

ся к той же цели — сделать сновидение странным и непонятным.

Скоро станет ясно, не натолкнемся ли мы при дальнейшем изучении

сновидения на новый фактор, способствующий искажению сновидения. Я не хотел

бы оставлять тему символики сновидения, не коснувшись еще раз того

загадочного обстоятельства, что она может встретить весьма энергичное

сопротивление образованных людей, тогда как распространение символики в

мифах, религии, искусстве и языке совершенно несомненно. Уж не определяется

ли это вновь отношением к сексуальности?

[193]

ОДИННАДЦАТАЯ ЛЕКЦИЯ

Работа сновидения

Уважаемые дамы и господа! Если вы усвоили сущность цензуры сновидения и

символического изображения, хотя еще и не совсем разрешили вопрос об

искажении сновидения, вы все-таки в состоянии понять большинство

сновидений. При этом вы можете пользоваться обеими дополняющими друг друга

техниками, вызывая у видевшего сон ассоциативные мысли до тех пор, пока не

проникнете от заместителя к собственному [содержанию], подставляя для

символов их значение, исходя из своих собственных знаний. Об определенных

возникающих при этом сомнениях речь будет идти ниже.

Теперь мы можем опять взяться за работу, которую в свое время пытались

сделать, не имея для этого достаточно средств, когда мы изучали отношения

между элементами сновидения и его собственным [содержанием] и установили

при этом четыре такие основные отношения: части к целому; приближения, или

намека; символического отношения и наглядного изображения слова. То же

самое мы хотим предпринять в большем масштабе, сравнивая явное содержание

сновидения в целом со скрытым сновидением, найденным путем толкования.

[194]

Надеюсь, вы никогда не перепутаете их друг с другом. Если вы добьетесь

этого, то достигнете в понимании сновидения большего, чем, вероятно,

большинство читателей моей книги Толкование сновидений. Позвольте еще раз

напомнить, что та работа, которая переводит скрытое сновидение в явное,

называется работой сновидения (Traumarbeit). Работа, проделываемая в

обратном направлении, которая имеет целью от явного сновидения добраться до

скрытого, является нашей работой толкования (Deutungsarbeit). Работа

толкования стремится устранить работу сновидения. Признанные очевидным

исполнением желания сновидения детского типа все-таки испытали на себе

частичную работу сновидения, а именно перевод желания в реальность и по

большей части также перевод мыслей в визуальные образы. Здесь не требуется

никакого толкования, только обратный ход этих двух превращений. То, что

прибавляется к работе сновидения в других сновидениях, мы называем

искажением сновидения (Traumentstellung); именно его и нужно устранить

посредством нашей работы толкования.

Сравнивая большое количество толкований сновидений, я в состоянии

последовательно показать вам, что проделывает работа сновидения с

материалом скрытых его мыслей. Но я прошу вас не требовать от этого слишком

многого. Это всего лишь описание, которое нужно выслушать со спокойным

вниманием.

Первым достижением работы сновидения является сгущение (Verdichtung). Под

этим мы подразумеваем тот факт, что явное сновидение содержит меньше, чем

скрытое, т. е. является своего рода сокращенным переводом последнего.

Иногда сгущение может отсутствовать, однако, как правило, оно имеется и

очень часто даже чрезмерное. Но никогда не бывает обратного, т. е. чтобы

явное сновидение было больше скрытого по объему и содержанию. Сгущение

происходит

[195]

благодаря тому, что: 1) определенные скрытые элементы вообще опускаются; 2)

в явное сновидение переходит только часть некоторых комплексов скрытого

сновидения; 3) скрытые элементы, имеющие что-то общее, в явном сновидении

соединяются, сливаются в одно целое.

Если хотите, то можете сохранить название “сгущение” только для этого

последнего процесса. Его результаты можно особенно легко

продемонстрировать. Из своих собственных сновидений вы без труда вспомните

о сгущении различных лиц в одно. Такое смешанное лицо выглядит как А, но

одето как Б, совершает какое-то действие, какое, помнится, делал В, а при

этом знаешь, что это лицо — Г. Конечно, благодаря такому смешиванию

особенно подчеркивается что-то общее для всех четырех лиц. Так же, как и из

лиц, можно составить смесь из предметов или из местностей, если соблюдается

условие, что отдельные предметы и местности имеют что-то общее между собой,

выделяемое скрытым сновидением. Это что-то вроде образования нового и

мимолетного понятия с этим общим в качестве ядра. Благодаря накладыванию

друг на друга отдельных сгущаемых единиц возникает, как правило, неясная,

расплывчатая картина, подобно той, которая получается, если на одной

фотопластинке сделать несколько снимков.

Для работы сновидения образование таких смесей очень важно, потому что мы

можем доказать, что необходимые для этого общие признаки нарочно создаются

там, где их раньше не было, например, благодаря выбору словесного выражения

какой-либо мысли. Мы уже познакомились с такими сгущениями и смешениями;

они играли роль в возникновении некоторых случаев оговорок. Вспомните

молодого человека, который хотел begleitdigen даму. Кроме того, имеются

остроты, механизм возникновения которых объяс-

[196]

няется таким сгущением. Однако независимо от этого можно утверждать, что

данный процесс является чем-то необычным и странным. Правда, образование

смешанных лиц в сновидении имеет аналогии в некоторых творениях нашей

фантазии, которая легко соединяет в одно целое составные части, в

действительности не связанные между собой, — например, кентавры и сказочные

животные в древней мифологии или на картинах Беклина. Ведь “творческая

фантазия” вообще не может изобрести ничего нового, а только соединяет

чуждые друг другу составные части. Но странным в способе работы сновидения

является следующее: материал, которым располагает работа сновидения,

состоит ведь из мыслей, мыслей, некоторые из которых могут быть

неприличными и неприемлемыми, однако они правильно образованы и выражены.

Эти мысли переводятся благодаря работе сновидения в другую форму, и странно

и непонятно, что при этом переводе, перенесении как бы на другой шрифт или

язык находят свое применение средства слияния и комбинации. Ведь обычно

перевод старается принять во внимание имеющиеся в тексте различия, а

сходства не смешивать между собой. Работа сновидения стремится к совершенно

противоположному: сгустить две различные мысли таким образом, чтобы найти

многозначное слово, в котором обе мысли могут соединиться, подобно тому,

как это делается в остроте. Этот переход нельзя понять сразу, но для

понимания работы сновидения он может иметь большое значение.

Хотя сгущение делает сновидение непонятным, все-таки не возникает

впечатления, что оно является результатом действия цензуры сновидения.

Скорее, хочется объяснить его механическими и экономическими факторами;

однако приходится принимать в расчет и цензуру.

Результаты сгущения могут быть совершенно исключительными. С его помощью

иногда возможно объе-

[197]

динить две совершенно различные скрытые мысли в одном явном сновидении, так

что можно получить одно вроде бы удовлетворяющее толкование сновидения и

все же при этом упустить возможность другого.

Следствием сгущения является также отношение между скрытым и явным

сновидением, заключающееся в том, что между различными элементами и не

сохраняется простого соответствия. Один явный элемент соответствует

одновременно нескольким скрытым, и наоборот, один скрытый элемент может

участвовать в нескольких явных как бы в виде перекреста. При толковании

сновидения оказывается также, что [ассоциативные] мысли к отдельному явному

элементу не всегда приходят по порядку. Часто приходится ждать, пока все

сновидение не будет истолковано.

Итак, работа сновидения совершает очень необычную по форме транскрипцию

мыслей сновидения — не перевод слова за словом или знака за знаком и не

выбор по определенному правилу, когда передаются только согласные какого-

нибудь слова, а гласные опускаются, что можно было бы назвать

представительством, т. е. один элемент всегда извлекается вместо

нескольких, — но это нечто другое и гораздо более сложное.

Вторым результатом работы сновидения является смещение (Verschiebung).

Для его понимания мы, к счастью, провели подготовительную работу; ведь мы

знаем, что оно целиком является делом цензуры сновидения. Оно проявляется

двояким образом, во-первых, в том, что какой-то скрытый элемент замещается

не собственной составной частью, а чем-то отдаленным, т. е. намеком, а во-

вторых, в том, что психический акцент смещается с какого-то важного

элемента на другой, не важный, так что в сновидении возникает иной центр и

оно кажется странным.

[198]

Замещение намеком известно нам и по нашему мышлению в бодрствующем

состоянии, однако здесь есть различие. При мышлении в бодрствующем

состоянии намек должен быть легко понятным, а заместитель иметь смысловое

отношение к собственному [содержанию] (Eigentliche). И острота часто

пользуется намеком, она отказывается от ассоциации по содержанию и заменяет

ее необычными внешними ассоциациями, такими, как созвучие и многозначность

слова и др. Но она сохраняет понятность; острота лишилась бы всего своего

действия, если бы нельзя было без труда проделать обратный путь от намека к

собственному содержанию. Но намек смещения в сновидении свободен от обоих

ограничений. Он связан с замещаемым элементом самыми внешними и отдаленными

отношениями и поэтому непонятен, а если его разъяснить, то толкование

производит впечатление неудачной остроты или насильственно притянутой за

волосы, принужденной интерпретации. Цензура только тогда достигает своей

цели, когда ей удается полностью затемнить обратный путь от намека к

собственному [содержанию].

Смещение акцента как средство выражения мысли не встречается. При

мышлении в бодрствующем состоянии мы иногда допускаем его для достижения

комического эффекта. Впечатление ошибки, которое оно производит, я могу у

вас вызвать, напомнив один анекдот: в деревне был кузнец, который совершил

преступление, достойное смертной казни. Суд постановил, что он должен

понести наказание за свое преступление, но так как в деревне был только

один кузнец и он был необходим, портных же в деревне жило трое, то один из

этих трех был повешен вместо него.

Третий результат работы сновидения психологически самый интересный. Он

состоит в превращении мыслей в зрительные образы. Запомним, что не все в

[199]

мыслях сновидения подлежит этому превращению, кое-что сохраняет свою форму

и появляется в явном сновидении как мысль или знание; зрительные образы

являются также не единственной формой, в которую превращаются мысли. Однако

они все-таки являются существенным фактором в образовании сновидения; эта

сторона работы сновидения, как мы знаем, является второй постоянной чертой

сновидения, а для выражения отдельных элементов сновидения существует, как

мы видели, наглядное изображение слова.

Ясно, что это нелегкая работа. Чтобы составить понятие о ее трудностях,

представьте себе, что вы взяли на себя задачу заменить политическую

передовицу какой-то газеты рядом иллюстраций, т. е. вернуться от буквенного

шрифта к письму рисунками. То, что в этой статье говорится о лицах и

конкретных предметах, вы легко и, может быть, удачно замените

иллюстрациями, но при изображении абстрактных слов и всех частей речи,

выражающих логические отношения, таких как частицы, союзы и т. п., вас

ожидают трудности. При изображении абстрактных слов вы сможете себе помочь

всевозможными искусственными приемами. Вы попытаетесь, например, передать

текст статьи другими словами, которые звучат, может быть, необычно, но

содержат больше конкретных и подходящих для изображения понятий. Затем вы

вспомните, что большинство абстрактных слов являются потускневшими

конкретными и поэтому по возможности воспользуетесь первоначальным

конкретным значением этих слов. Итак, вы будете рады, если сможете

изобразить обладание (Besitzen) объектом как действительное физическое

сидение (Darauf sitzen). Так же поступает и работа сновидения. При таких

обстоятельствах вы едва ли будете предъявлять большие претензии к точности

изображения. Таким образом, и работе сновидения вы простите, что она,

например,

[200]

такой трудный для изображения элемент, как нарушение брачной верности

(Ehebruch), заменяет другим каким-либо разрывом (Bruch), перелом ноги

(Beinbruch).* Надеюсь, вы сумеете до некоторой степени простить

беспомощность языка рисунков, когда он замещает собой буквенный.

----------------------------------------

* При исправлении корректуры этого листа мне случайно попалась газетная

заметка, которую я здесь привожу как неожиданное пояснение вышеизложенных

положений.

“НАКАЗАНИЕ БОЖИЕ (перелом руки за нарушение супружеской верности)

(Armbruch durch Ehebruch).

Анна M., супруга одного ополченца, обвинила Клементину К. в нарушении

супружеской верности. В обвинении говорится, что К. находится с Карлом М. в

преступной связи, в то время как ее собственный муж на войне, откуда он

даже присылает ей ежемесячно семьдесят крон. К. получила от мужа

пострадавшей уже довольно много денег, в то время как она сама с ребенком

вынуждена жить в нужде и терпеть голод. Товарищи мужа рассказывали ей, что

К. посещает с М. рестораны и кутит там до поздней ночи. Однажды обвиняемая

даже спросила мужа пострадавшей в присутствии многих солдат, скоро ли он

разведется со своей "старухой", чтобы переехать к ней. Жена привратника

дома, где живет К., тоже неоднократно видела мужа пострадавшей в полном

неглиже на квартире К.

Вчера перед судом в Леопольдштатте К. отрицала, что знает М., а об

интимных отношениях уж не может быть и речи. Однако свидетельница

Альбертина М. показала, что неожиданно застала К., когда она целовала мужа

пострадавшей.

Допрошенный при первом разборе дела в качестве свидетеля М. отрицал тогда

интимные отношения с обвиняемой. Вчера судье было представлено письмо, в

котором свидетель отказывается от своего показания на первом

разбирательстве дела и сознается, что до июня месяца поддерживал любовную

связь с К. При первом разборе он только потому отрицал свои отношения с

обвиняемой, что она перед разбором дела явилась к нему и на коленях умоляла

спасти ее и ничего не говорить. "Теперь же, — пишет свидетель, — я чувствую

потребность откровенно сознаться перед судом, так как я сломал левую руку,

и это кажется мне наказанием божьим за мое преступление". Судья установил,

что срок преступления прошел, после чего пострадавшая взяла жалобу обратно,

а обвиняемая была оправдана”.

[201]

Для изображения частей речи, показывающих логические отношения, вроде

“потому что, поэтому, но” и т. д., нет подобных вспомогательных средств;

таким образом, эти части текста пропадут при переводе в рисунки. Точно так

же благодаря работе сновидения содержание мыслей сновидения растворяется в

его сыром материале объектов и деятельностей. И вы можете быть довольны,

если вам предоставится возможность каким-то образом намекнуть в более

тонком образном выражении на определенные недоступные изображению

отношения. Точно так же работе сновидения удается выразить что-то из

содержания скрытых мыслей сновидения в формальных особенностях явного

сновидения, в его ясности или неясности, в его разделении на несколько

фрагментов и т. п. Количество частей сновидения, на которые оно

распадается, как правило, сочетается с числом основных тем, ходом мыслей в

скрытом сновидении; короткое вступительное сновидение часто относится к

последующему подробному основному сновидению как введение или мотивировка;

придаточное предложение в мыслях сновидения замещается в явном сновидении

сменой включенных в него сцен и т. д. Таким образом, форма сновидений ни в

коем случае не является незначительной и сама требует толкования. Несколько

сновидений одной ночи часто имеют одно и то же значение и указывают на

усилия как-нибудь получше справиться с нарастающим раздражением. Даже в

одном сно-

[202]

видении особенно трудный элемент может быть изображен “дублетами”,

несколькими символами.

При дальнейшем сравнении мыслей сновидения с замещающими их явными

сновидениями мы узнаем такие вещи, к которым еще не подготовлены, например,

что бессмыслица и абсурдность сновидений также имеют свое значение. Да, в

этом пункте противоречие между медицинским и психоаналитическим пониманием

сновидения обостряется до последней степени. С медицинской точки зрения

сновидение бессмысленно, потому что душевная деятельность спящего лишена

всякой критики; с нашей же, напротив, сновидение бессмысленно тогда, когда

содержащаяся в мыслях сновидения критика, суждение “это бессмысленно”

должны найти свое изображение. Известное вам сновидение с посещением театра

(три билета за 1 фл. 50 кр.) — хороший тому пример. Выраженное в нем

суждение означает: бессмысленно было так рано выходить замуж.

Точно так же при работе над толкованием мы узнаем о часто высказываемых

сомнениях и неуверенности видевшего сон по поводу того, встречался ли в

сновидении определенный элемент, был ли это данный элемент или какой-то

другой. Как правило, этим сомнениям и неуверенности ничего не соответствует

в скрытых мыслях сновидения; они возникают исключительно под действием

цензуры сновидения и должны быть приравнены к не вполне удавшимся попыткам

уничтожения этих элементов.

К самым поразительным открытиям относится способ, каким работа сновидения

разрешает противоречия скрытого сновидения. Мы уже знаем, что совпадения в

скрытом материале замещаются сгущениями в явном сновидении. И вот с

противоположностями работа сновидения поступает точно так же, как с

[203]

совпадениями, выражая их с особым предпочтением одним и тем же явным

элементом. Один элемент в явном сновидении, который способен быть

противоположностью, может, таким образом, означать себя самого, а также

свою противоположность или иметь оба значения; только по общему смыслу

можно решить, какой перевод выбрать. С этим связан тот факт, что в

сновидений нельзя найти изображения “нет”, по крайней мере

недвусмысленного.

Пример желанной аналогии этому странному поведению работы сновидения дает

нам развитие языка. Некоторые лингвисты утверждают, что в самых древних

языках противоположности, например, сильный — слабый, светлый — темный,

большой — маленький, выражались одним и тем же корневым словом.

(“Противоположный смысл первоначальных слов”). Так, на древнеегипетском

языке ken первоначально означало “сильный” и “слабый”. Во избежание

недоразумений при употреблении таких амбивалентных слов в речи

ориентировались на интонацию и сопроводительный жест, при письме прибавляли

так называемый детерминатив, т. е. рисунок, не произносившийся при чтении.

Ken в значении “сильный” писалось, таким образом, с прибавлением после

буквенных знаков рисунка прямо сидящего человечка; если ken означало

“слабый”, то следовал рисунок небрежно сидящего на корточках человечка.

Только позже благодаря легким изменениям одинаково звучащего

первоначального слова получилось два обозначения для содержащихся в нем

противопоставлений. Так из ken — “сильный — слабый” возникло ken —

“сильный” и kan — “слабый”. Не только древнейшие языки в своем позднейшем

развитии, но и гораздо более молодые и даже живые ныне языки сохранили в

большом количестве остатки этого древнего противоположного смысла.

[204]

Хочу привести вам в этой связи несколько примеров по К. Абелю (1884).

В латинском языке такими все еще амбивалентными словами являются: altus

(высокий — низкий) и sacer (святой — нечестивый). В качестве примеров

модификации одного и того же корня я упомяну: clamare — кричать, dam —

слабый, тихий, тайный; siccus — сухой, succus — сок. Сюда же из немецкого

языка можно отнести: Stimme — голос, stumm — немой. Если сравнить

родственные языки, то можно найти много примеров. По-английски lock —

закрывать; по-немецки Loch — дыра, Lьcke — люк. В английском cleave —

раскалывать, в немецком kleben — клеить.

Английское слово without, означающее, собственно, “с — без”, теперь

употребляется в значении “без”; то, что with, кроме прибавления, имеет

также значение отнимания, следует из сложных слов withdraw — отдергивать,

брать назад, withhold — отказывать, останавливать. Подобное же значение

имеет немецкое wieder.

В развитии языка находит свою параллель еще одна особенность работы

сновидения. В древнеегипетском, как и в других более поздних языках,

встречается обратный порядок звуков в словах с одним значением. Такими

примерами в английском н немецком языках являются: Topf — pot [горшок];

boat — tub [лодка]; hurry [спешить] — Ruhe [покой, неподвижность]; Balken

[бревно, брус] — Kloben [полено, чурбан].

В латинском и немецком: capere — packen [хватать]; ren — Niere [почка].

Такие инверсии, какие здесь происходят с отдельными словами, совершаются

работой сновидения различным способом. Переворачивание смысла, замену

противоположностью мы уже знаем. Кроме того, в сновидениях встречаются

инверсии ситуации, взаимоотношения между двумя лицами, как в “перевернутом

мире”. В сновидении заяц нередко стреляет в охотни-

[205]

ка. Далее, встречаются изменения в порядке следования событий, так что то,

что является предшествующей причиной, в сновидении ставится после

вытекающего из нее следствия. Все происходит как при постановке пьесы

плохой труппой, когда сначала падает герой, а потом из-за кулис раздается

выстрел, который его убивает. Или есть сновидения, в которых весь порядок

элементов обратный, так что при толковании, чтобы понять его смысл,

последний элемент нужно поставить на первое место, а первый — на последнее.

Вы помните также из нашего изучения символики сновидения, что входить или

падать в воду означало то же самое, что и выходить из воды, а именно

рождать или рождаться, и что подниматься по лестнице означает то же самое,

что и спускаться по ней. Несомненно, что искажение сновидения может извлечь

из такой свободы изображения определенную выгоду.

Эти черты работы сновидения можно назвать архаическими. Они присущи также

древним системам выражения, языкам и письменностям, и несут с собой те же

трудности, о которых речь будет ниже в критическом обзоре.

А теперь еще о некоторых других взглядах. При работе сновидения дело,

очевидно, заключается в том, чтобы выраженные в словах скрытые мысли

перевести в чувственные образы по большей части зрительного характера. Наши

мысли как раз и произошли из таких чувственных образов; их первым

материалом и предварительными этапами были чувственные впечатления,

правильнее сказать, образы воспоминания о таковых. Только позднее с ними

связываются слова, а затем и мысли. Таким образом, работа сновидения

заставляет мысли пройти регрессивный путь, лишает их достигнутого развития,

и при этой регрессии должно исчезнуть все то, что было приобретено в ходе

развития от образов воспоминаний к мыслям.

[206]

Такова работа сновидения. По сравнению с процессами, о которых мы узнали

при ее изучении, интерес к явному сновидению должен отойти на задний план.

Но этому последнему, которое является все-таки единственным, что нам

непосредственно известно, я хочу посвятить еще несколько замечаний.

Естественно, что явное сновидение теряет для нас свою значимость. Нам

безразлично, хорошо оно составлено или распадается на ряд отдельных

бессвязных образов. Даже если оно имеет кажущуюся осмысленной внешнюю

сторону, то мы все равно знаем, что она возникла благодаря искажению

сновидения и может иметь к внутреннему его содержанию так же мало

отношения, как фасад итальянской церкви к ее конструкции и силуэту. В

некоторых случаях и этот фасад сновидения имеет свое значение, когда он

передает в мало или даже совсем не искаженном виде какую-то важную

составную часть скрытых мыслей сновидения. Но мы не можем узнать этого, не

подвергнув сновидение толкованию и не составив благодаря ему суждения о

том, в какой мере имело место искажение. Подобное же сомнение вызывает тот

случай, когда два элемента сновидения, по-видимому, находятся в тесной

связи. В этом может содержаться ценный намек на то, что соответствующие

этим элементам скрытые мысли сновидения тоже должны быть приведены в связь,

но в других случаях убеждаешься, что то, что связано в мыслях, разъединено

в сновидении.

В общем следует избегать того, чтобы объяснять одну часть явного

сновидения другой, как будто сновидение связно составлено и является

прагматическим изложением. Его, скорее, можно сравнить с искусственным

мрамором брекчией, составленным из различных кусков камня при помощи

цементирующего средства так, что получающиеся узоры не соответству-

[207]

ют первоначальным составным частям. Действительно, есть некая часть работы

сновидения, так называемая вторичная обработка (sekundдre Bearbeitung),

которая старается составить из ближайших результатов работы сновидения

более или менее гармоничное целое. При этом материал располагается зачастую

совершенно не в соответствии со смыслом, а там, где кажется необходимым,

делаются вставки.

С другой стороны, нельзя переоценивать работу сновидения, слишком ей

доверять. Ее деятельность исчерпывается перечисленными результатами; больше

чем сгустить, сместить, наглядно изобразить и подвергнуть целое вторичной

обработке, она не может сделать. То, что в сновидении появляются выражения

суждений, критики, удивления, заключения, — это не результаты работы

сновидения, и только очень редко это проявления размышления о сновидении,

но это по большей части — фрагменты скрытых мыслей сновидения, более или

менее модифицированных и приспособленных к контексту, перенесенных в явное

сновидение. Работа сновидения также не может создавать и речей. За малыми

исключениями речи в сновидении являются подражаниями и составлены из речей,

которые видевший сон слышал или сам произносил в тот день, когда видел сон,

и которые включены в скрытые мысли как материал или как побудители

сновидения. Точно так же работа сновидения не может производить вычисления;

все вычисления, которые встречаются в явном сновидении, — это по большей

части набор чисел, кажущиеся вычисления, как вычисления они совершенно

бессмысленны, и истоки вычислений опять-таки находятся в скрытых мыслях

сновидения. При этих отношениях неудивительно также, что интерес, который

вызывает работа сновидения, скоро устремляется от нее к скрытым мыслям

сновидения, проявляющимся благодаря явному сновидению

[208]

в более или менее искаженном виде. Но нельзя оправдывать то, чтобы это

изменение отношения заходило так далеко, что с теоретической точки зрения

скрытые мысли вообще ставятся на место самого сновидения и о последнем

высказывается то, что может относиться только к первым. Странно, что для

такого смешивания могли злоупотребить результатами психоанализа.

“Сновидением” можно назвать не что иное, как результат работы сновидения,

т. е. форму, в которую скрытые мысли переводятся благодаря работе

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13