Зигмунд Фрейд - Введение в психоанализ (лекции)

другим, что кажется неважным. Эти детские воспоминания я назвал поэтому

покрывающими воспоминаниями (Deckerrinerungen), путем основательного

анализа из них можно извлечь все забытое.

При психоаналитическом лечении совершенно закономерно возникает задача

заполнить пробел в детских воспоминаниях, и поскольку лечение вообще в

какой-то степени удается, и это случается весьма часто, мы в состоянии

опять восстановить содержание тех забытых детских лет. Эти впечатления

никогда по-настоящему не забываются, они были только недоступными,

скрытыми, принадлежали к бессознательному. Но само по себе случается и так,

что они всплывают из бессознательного, и происходит это в связи со

сновидениями. Оказывается, что жизнь во сне умеет на-

[230]

ходить доступ к этим скрытым инфантильным переживаниям. В литературе

имеются прекрасные тому примеры, и я сам имел возможность опубликовать

сообщение о подобном случае. Однажды я видел во сне в определенной связи

одно лицо, которое, по всей вероятности, оказало мне услугу и которое я

ясно увидел перед собой. Это был одноглазый мужчина маленького роста,

толстый, с глубоко сидящей между плечами головой. Из общего контекста я

заключил, что он был врач. К счастью, я мог расспросить свою тогда бывшую

еще в живых мать, как выглядел врач той местности, где я родился и которую

я покинул в три года, и узнал от нее, что он был одноглазый, короткий,

толстый, с глубоко сидящей между плечами головой, получил также сведения о

том, при каком забытом мной несчастном случае он оказал мне помощь. Таким

образом, эта возможность распоряжаться забытым материалом детских лет

является другой архаической чертой сновидения.

То же самое относится и к другой из тех загадок, с которыми мы уже до

этого столкнулись. Вы помните, с каким удивлением вы все приняли результаты

нашего исследования, которые показали, что побудителями сновидений являются

злобно-энергичные и безудержные сексуальные желания, сделавшие необходимыми

цензуру и искажение сновидений. Когда мы толковали такое сновидение

видевшему сон, он в лучшем случае не оспаривал само толкование, но все-таки

постоянно задавал вопрос, откуда у него берется такое желание, так как он

воспринимает его как чуждое и осознает противоположное ему. Нам нечего

стесняться указаний на их происхождение. Эти злобные желания происходят из

прошлого, часто из очень недалекого. Можно показать, что когда-то они были

известны и осознанны, хотя теперь этого уже нет. Женщина, сновидение

которой означает, что она хотела бы ви-

[231]

деть мертвой свою единственную 17-летнюю дочь, под нашим руководством

признает, что она когда-то почти желала этой смерти. Ребенок является

плодом несчастного, вскоре расторгнутого брака. Когда она носила дочь еще

во чреве, однажды после бурной сцены с мужем в припадке ярости она начала

колотить кулаками по животу, чтобы убить в нем ребенка. Сколько есть

матерей, которые в настоящее время нежно, может быть, чересчур нежно любят

своих детей, которые, однако, неохотно встретили их появление на свет и

когда-то желали, чтобы жизнь в них прекратилась; да они и переводили это

желание в различные, к счастью, безвредные действия. Такое позднее

кажущееся загадочным желание смерти любимому лицу происходит, таким

образом, из более раннего отношения к нему.

Отец, сновидение которого подтверждает толкование, что он желает смерти

своему любимому старшему ребенку, тоже вынужден вспомнить о том, что когда-

то это желание было ему не чуждо. Когда этот ребенок был еще грудным

младенцем, недовольный своим браком муж часто думал, что если бы маленькое

существо, ничего для него не значащее, умерло, он опять был бы свободен и

лучше использовал бы эту свободу. Можно обнаружить, что большое число

подобных чувств ненависти имеют такое же происхождение; они являются

напоминаниями о том, что относилось к прошлому, когда-то было сознательным

и играло свою роль в душевной жизни. Отсюда вы захотите сделать вывод, что

таких желаний и таких сновидений не должно быть, когда подобные перемены

отношения к какому-то лицу не имели места, когда это отношение было ровным

с самого начала. Я готов согласиться с этим вашим выводом, хочу только

предупредить вас о том, чтобы вы имели в виду не буквальный текст

сновидения, а его смысл после толкования. Может случиться, что явное

сновидение о смер-

[232]

ти любимого лица только надело страшную маску, а означает оно совершенно

другое, или любимое лицо выступает обманчивым заместителем другого лица.

Но те же факты вызовут у вас другой, более серьезный вопрос. Вы скажете:

если это желание смерти даже имелось когда-то и подтверждается

воспоминанием, то это все-таки еще не объяснение, это желание ведь давно

преодолено, сегодня оно может существовать в бессознательном только как

лишенное аффектов воспоминание, а не как сильное проявление чувства. В

пользу последнего ведь ничего не говорит. Зачем же сновидение вообще о нем

напоминает? Этот вопрос действительно оправдан; попытка ответить на него

завела бы нас слишком далеко и заставила бы определить свои позиции по

отношению к одному из самых значительных моментов теории сновидений. Но я

вынужден оставаться в рамках нашего разбора и воздерживаться от лишнего.

Смиритесь с этим временным отказом. Будем довольствоваться фактическим

указанием на то, что это преодоленное желание, как доказано, является

побудителем сновидения, и продолжим исследование относительно того, не

выводятся ли и другие злобные желания из прошлого.

Остановимся на желаниях устранения, которые мы в большинстве случаев

можем объяснить неограниченным эгоизмом видевшего сон. Можно доказать, что

такое желание очень часто является причиной образования сновидения. Всякий

раз, когда кто-нибудь встает у нас на пути — а как часто это случается в

сложных жизненных отношениях, — сновидение тут же готово его убить, будь то

отец, мать, кто-то из братьев и сестер, партнер по браку и т. п. Мы уже

достаточно удивлялись этой испорченности человеческой натуры и, конечно, не

склонны безоговорочно считать правильным этот результат толкования

сновидений. Но если нам указывают на то, что истоки таких жела-

[233]

ний надо искать в прошлом, то вскоре мы открываем период индивидуального

прошлого, когда такой эгоизм и такие желания даже против самых близких

совсем неудивительны. Именно таков ребенок в те первые годы, которые

позднее окутываются амнезией, он часто обнаруживает эти резкие проявления

эгоизма, постоянно дает почувствовать явную предрасположенность к нему или,

вернее, его остатки. Ребенок прежде всего любит самого себя и только

позднее учится любить других, жертвовать частицей своего Я ради других.

Даже лиц, которых он, кажется, любит с самого начала, он любит только

потому, что нуждается в них, не может без них обойтись, так что опять-таки

из эгоистических мотивов. Только позднее чувство любви делается независимым

от этого эгоизма. Он фактически на эгоизме научился любви.

В этой связи будет поучительно сравнить установку ребенка к его братьям и

сестрам с установкой к его родителям. Своих братьев и сестер маленький

ребенок не всегда любит, часто же явно не любит. Несомненно, что он

ненавидит в них конкурентов, и известно, как часто эта установка существует

непрерывно в течение долгих лет вплоть до времени зрелости, даже еще

дольше. Правда, она достаточно часто сменяется или, лучше сказать,

покрывается более нежной, но враждебная, по-видимому, вполне закономерно,

появляется раньше. Легче всего ее наблюдать у ребенка от 2, 5 до 4 и 5 лет,

если появляется новый братик или сестренка. В большинстве случаев это

встречает очень недружелюбный прием. Выражения вроде “Я его не люблю, пусть

аист опять возьмет его с собой” весьма обычны. Впоследствии используется

любая возможность унизить пришельца и даже попытки искалечить его, прямые

покушения на него не являются неслыханными происшествиями. Если разница лет

менее значительна, то при пробуждении более интенсивной

[234]

душевной деятельности ребенок находит конкурента уже на месте и

приспосабливается к нему. Если разница больше, то новый ребенок с самого

начала может вызвать определенные симпатии как интересный объект, как живая

кукла, а при разнице в восемь лет и более, особенно у девочек, уже могут

проявиться заботливые, материнские чувства. Но, откровенно говоря, если за

сновидением открываешь желание смерти братьям и сестрам, не нужно считать

его необъяснимым, его прототип без труда находишь в раннем детском

возрасте, довольно часто — также и в более поздние годы совместной жизни.

Вероятно, нет ни одной детской без ожесточенных конфликтов между ее

обитателями. Мотивами являются борьба за любовь родителей, за обладание

общими вещами, за место в комнате. Враждебные чувства направляются как

против более старших, так и против более младших братьев и сестер. Кажется,

Бернард Шоу высказал мысль: “Если есть кто-то, кого молодая английская дама

ненавидит больше, чем свою мать, то это ее старшая сестра”. Но в этом

изречении есть нечто удивительное для нас. Ненависть братьев и сестер и

соперничество мы можем в крайнем случае понять, но как может возникнуть

ненависть в отношениях между дочерью и матерью, родителями и детьми?

Это отношение и детьми оценивается несомненно как более благоприятное.

Оно соответствует также нашим ожиданиям; мы считаем значительно более

предосудительным, если не хватает любви между родителями и детьми, чем

между братьями и сестрами. В первом случае мы, так сказать, считаем святым

то, что в другом является обычным. Однако повседневное наблюдение

показывает, как часто чувства между родителями и взрослыми, детьми не

соответствуют поставленному обществом идеалу, сколько в них нако-

[235]

пилось враждебности, готовой прорваться, если бы ее не сдерживало немного

почтительности и нежных чувств. Мотивы этого общеизвестны и обнаруживают

тенденцию отделить лиц того же пола, дочь от матери, отца от сына. Дочь

находит в матери силу, которая ограничивает ее волю и на которую возложена

миссия провести в жизнь требуемый обществом отказ от сексуальной свободы, в

отдельных случаях еще и конкурентку, которая противится вытеснению. То же

самое, но в еще более резкой форме повторяется между отцом и сыном. Для

сына в отце воплощается любое насильственное социальное принуждение; отец

закрывает ему доступ к проявлению собственной воли, к преждевременному

сексуальному наслаждению и к пользованию общесемейным достоянием там, где

оно имеется. У престолонаследника желание смерти отца вырастает до

размеров, граничащих с трагедией. Менее опасным представляется отношение

между отцом и дочерью, матерью и сыном. Последнее дает чистейшие образцы

ненарушенной никакими эгоистическими соображениями неизменной нежности.1

Для чего я говорю об этих банальных и общеизвестных вещах? Потому что

имеется очевидное стремление отрицать их значение в жизни и выдавать

социально обусловленный идеал за осуществленный гораз-

----------------------------------------

1 В этих суждениях выступает коренной методологический изъян психоанализа

Фрейда — подмена социальных факторов личностно-психологическими (в свою

очередь, сведенными к психосексуальным). Отношения, которые складываются в

семье между ее членами, могут отражать личностно-психологические симпатии и

антипатии (которые, в свою очередь, обусловлены историей внутрисемейных

отношений, характерологическими свойствами членов семьи). Однако сама семья

— продукт социальной истории. Социальное же принуждение не является

продуктом половозрастных различий.

[236]

до чаще, чем он в действительности осуществляется. Но лучше, если правду

скажет психолог, чем циник. Во всяком случае, это отрицание относится

только к реальной жизни. Но литературе и драматической поэзии

предоставляется свободно пользоваться мотивами, вытекающими из нарушения

этого идеала.

Итак, нам не следует удивляться тому, что у большого числа людей

сновидение обнаруживает желание устранить родителей, а именно того из них,

кто одного пола с видевшим сон. Смеем предположить, что это желание имеется

в состоянии бодрствования и даже иногда осознается, если оно может

замаскироваться под другой мотив, например, под сострадание к ненужным

мучениям отца, как это было у видевшего сон в примере 3. Редко одна только

враждебность определяет отношение, гораздо чаще за ней выступают более

нежные побуждения, которыми она подавляется и должна выжидать до тех пор,

пока сновидение ее как бы изолирует. То, что сновидение с помощью такой

изоляции изображает преувеличенным, затем опять уменьшается, когда после

нашего толкования включается в общую жизненную связь (Sachs, 1912, 569). Но

мы находим это желание сновидения даже там, где оно не имеет связи с жизнью

и где взрослый никогда не признался бы в нем в бодрствующем состоянии.

Причина этого в том, что самый глубокий и постоянный мотив отчуждения,

особенно между лицами одного пола, появляется уже в раннем детском

возрасте.

Я имею в виду соперничество в любви явно полового характера. Сын уже

маленьким ребенком начинает испытывать особую нежность к матери, которую он

считает своей собственностью, а отца воспринимает как конкурента, который

оспаривает у него это исключительное обладание, и точно так же маленькая

дочь видит в матери лицо, мешающее ее нежному от-

[237]

ношению к отцу и занимающее место, которое она сама с удовольствием бы

заняла. Из наблюдений следует узнать, до какого раннего возраста доходит

эта установка, которую мы называем Эдиповым комплексом, 1 потому что в

легенде об Эдипе реализуются с совершенно незначительным ослаблением оба

крайних желания, вытекающие из положения сына, — убить отца и взять в жены

мать. Я не хочу утверждать, что Эдипов комплекс исчерпывает отношение детей

к родителям, оно может быть намного сложнее. Эдипов комплекс может быть

также более или менее сильно выражен, может сам претерпеть противоположное

выражение, но он постоянный и очень значительный фактор душевной жизни

ребенка, и возникает опасность скорее недооценить его влияние и

обусловленное им развитие, чем переоценить его. Во всяком случае, дети

часто реагируют эдиповой установкой на чувство родителей, которые довольно

часто руководствуются половым различием в своем любовном выборе, так что

отец предпочитает дочь, мать — сына, а в случае охлаждения в браке заменяют

ими обесцененный объект любви.

Нельзя сказать, чтобы мир был очень благодарен психоаналитическому

исследованию за открытие Эдипова комплекса. Наоборот, оно вызвало самый

яростный протест взрослых, и лица, которые упустили возможность принять

участие в отрицании этого предо-

----------------------------------------

1 Эдипов комплекс — одно из главных объяснительных понятий фрейдизма.

Подробно он обсуждается в одной из последующих лекций.

К представлению об Эдиповом комплексе Фрейд, по его утверждению, пришел,

исходя из анализа взаимоотношений с собственным отцом. Фрейд неизменно

придерживался версии об Эдиповом комплексе, отвергнутой прежними

приверженцами ортодоксального психоанализа, в том числе Адлером и Юнгом, на

которых и содержится намек в этой лекции,

[238]

судительного или запретного чувственного отношения, исправили впоследствии

свою ошибку посредством перетолкований, лишив комплекс его значения. По

моему твердому убеждению, здесь нечего отрицать и нечего приукрашивать.

Следует примириться с фактом, который даже греческим сказанием признается

как неумолимый рок. Интересно, что исключенный из жизни Эдипов комплекс

предоставляется поэзии, как бы передается в ее полное распоряжение. О. Ранк

в тщательно проведенном исследовании (1912в) показал, что именно Эдипов

комплекс дал драматической поэзии богатые мотивы в бесконечных измененных,

смягченных и замаскированных формах, т. е. в таких искажениях, в каких мы

узнаем результат действия цензуры. Этот Эдипов комплекс мы можем, таким

образом, приписать также тем лицам, которым посчастливилось избежать в

дальнейшей жизни конфликтов с родителями, и в тесной связи с ним мы находим

то, что называем комплексом кастрации, реакцию на приписываемое отцу

сексуальное запугивание или подавление ранней детской сексуальной

деятельности.

Ссылаясь на уже проведенные исследования детской душевной жизни, мы смеем

также надеяться, что подобным же образом будет найдено объяснение

происхождения другой части запретных желаний сновидений, чрезмерных

сексуальных чувств. Таким образом, у нас возникает стремление изучать

развитие детской сексуальной жизни, и мы узнаем при этом из многочисленных

источников следующее: недопустимой ошибкой является, прежде всего,

отрицание у ребенка сексуальной жизни и предположение, что сексуальность

начинается только ко времени полового созревания вместе с созреванием

гениталий. Напротив, у ребенка с самого начала имеется богатая сексуальная

жизнь, которая во многом отличается от той, ко-

[239]

торую позднее принято считать нормальной. То, что в жизни взрослых мы

называем “извращением”, отличается от нормы следующими свойствами: во-

первых, выходом за пределы вида (пропасть между животным и человеком), во-

вторых, выходом за границы отвращения, в-третьих, выходом за пределы

инцеста (запрет сексуального удовлетворения с близкими по крови

родственниками), в-четвертых, гомосексуальными отношениями и, в-пятых,

перенесением функций гениталий на другие органы и участки тела. Все эти

ограничения не существуют с самого начала, а создаются лишь постепенно в

ходе развития и воспитания. Маленький ребенок свободен от них. Он еще не

знает страшной пропасти между человеком и животным; высокомерие, отличающее

человека от животного, возникает у него лишь позднее. Сначала у него нет

отвращения к экскрементам, он узнает о нем постепенно под давлением

воспитания; он не придает особого значения различию полов, скорее,

предполагает у обоих одинаковую форму гениталий; он направляет свои первые

сексуальные влечения и свое любопытство на самых близких и по разным

причинам самых любимых лиц — родителей, братьев и сестер, ухаживающих за

ним людей и, наконец, у него обнаруживается то, что вновь прорывается позже

при наибольшей силе любовного отношения, а именно то, что он получает

удовольствие не только от половых органов, но что многие другие участки

тела обладают той же чувствительностью, доставляют аналогичные ощущения

наслаждения и могут, таким образом, играть роль гениталий. Таким образом,

ребенок может быть назван “полиморфно извращенным”, и если у него

проявляются лишь следы всех этих чувств, то это происходит, с одной

стороны, из-за незначительной их интенсивности по сравнению с более

поздними годами жизни, с

[240]

другой стороны, из-за того, что воспитание сразу же энергично подавляет все

сексуальные проявления ребенка. Это подавление переходит, так сказать, в

теорию, когда взрослые стараются не замечать какую-то часть детских

сексуальных проявлений и лишить сексуальной природы путем перетолкования

другую ее часть, пока они затем не начинают отрицать все. Часто это те же

люди, которые только в детской негодуют из-за всех сексуальных дурных

привычек детей, а затем за письменным столом защищают сексуальную чистоту

тех же детей. Там, где дети предоставлены самим себе или были соблазнены,

они часто обнаруживают довольно значительные извращения. Разумеется,

взрослые правы, относясь к этому несерьезно, как к “ребячеству” и

“забавам”, потому что ребенка нельзя судить ни судом нравственности, ни по

закону, но ведь эти вещи существуют, они имеют значение как признаки

врожденной конституции, а также как благоприятствующие причины дальнейшего

развития, они многое нам открывают в детской сексуальной жизни, а вместе с

тем и в сексуальной жизни человека вообще. Итак, когда за своими

искаженными сновидениями мы опять находим все эти извращенные желания, то

это только означает, что сновидение и в этой области сделало шаг назад к

инфантильному состоянию.

Среди этих запретных желаний особого упоминания заслуживают еще

инцестуозные, т. е. направленные на половой акт с родителями, братьями и

сестрами. Вы знаете, какое отвращение чувствует или, по крайней мере,

проявляет человеческое общество против половых отношений такого рода и

какое внимание обращается на запреты, направленные против этого.

Прилагались самые невероятные усилия, чтобы объяснить этот страх перед

инцестом. Одни предполагали, что это соображения улучшения вида в приро-

[241]

де, психически представленные в этом запрете, потому что инцест ухудшил бы

характерные признаки рас, другие утверждали, что благодаря совместной жизни

с раннего детства сексуальное вожделение к указанным лицам ослабевает. В

обоих случаях, впрочем, избегание инцеста было бы обеспечено автоматически,

и непонятно, зачем нужны строгие запреты, которые свидетельствуют скорее о

наличии сильного вожделения. Психоаналитические исследования недвусмысленно

показали, что инцестуозный выбор объекта любви является, напротив, первым и

обычным, и только впоследствии против него возникает сопротивление,

происхождение которого из индивидуальной психологии следует, видимо,

отрицать.

Сопоставим теперь, что же нам дало углубление в изучение детской

психологии для понимания сновидения. Мы обнаружили не только то, что для

сновидения доступен материал забытых детских переживаний, но увидели также,

что душевная жизнь детей со всеми своими особенностями, эгоизмом,

инцестуозным выбором объекта любви и т. д. еще продолжает существовать для

сновидения, т. е. в бессознательном, и что сновидение каждую ночь

возвращает нас на эту инфантильную ступень. Таким образом, подтверждается,

что бессознательное душевной жизни есть инфантильное. Странно неприятное

впечатление, что в человеке так много злого, начинает ослабевать. Это

страшно злое — просто первоначальное, примитивное инфантильное в душевной

жизни, открытое проявление которого мы можем найти у ребенка, но чего мы

отчасти не замечаем из-за его незначительности, потому что не требуем от

ребенка этического совершенства. Сновидение, спустившись на эту ступень,

создает впечатление, будто оно раскрывает в нас это злое. Но это всего лишь

заблуждение, которое нас так пуга-

[242]

ло. Мы не так уж злы, как можно было предположить после толкования

сновидений.

Если эти злые проявления в сновидениях всего лишь инфантилизмы,

возвращающие нас к истокам нашего этического развития, делающие нас во сне

опять просто детьми по мыслям и чувствам, то благоразумно было бы не

стыдиться этих злых сновидений. Но благоразумие является только частью

душевной жизни, кроме того, в душе происходит еще много такого, что

неразумно, и поэтому случается так, что мы неблагоразумно стыдимся таких

сновидений. Мы подвергаем их цензуре, стыдимся и сердимся, если в

исключительных случаях одному из этих желаний удается проникнуть в сознание

в настолько неискаженной форме, что нам приходится его узнать; правда,

искаженных сновидений мы точно так же стыдимся, как будто мы их понимаем.

Вспомните хотя бы негодование той славной старой дамы по поводу ее

неистолкованного сновидения о “любовных услугах”. Так что проблема еще не

решена, и возможно, что при дальнейшем изучении злого в сновидении мы

придем к другому суждению и к другой оценке человеческой природы.

В результате исследования мы приходим к двум положениям, которые, однако,

ведут за собой лишь новые загадки, новые сомнения. Во-первых, регрессия

работы сновидения не только формальна, но и материальна. Она не только

переводит в примитивную форму выражения наши мысли, но и вновь оживляет все

характерные черты нашей примитивной душевной жизни, прежнее всемогущество

Я, первоначальные проявления сексуальной жизни, даже древнее достояние

нашего интеллекта, если символическое отношение можно признать за таковое.

И во-вторых, все это давнее инфантильное, что когда-то самодер-

[243]

жавно господствовало, мы должны теперь причислить к бессознательному,

представления о котором теперь меняются и расширяются. Бессознательное —

это не только название временно скрытого, бессознательное — это особая

душевная область со своими собственными желаниями, собственным способом

выражения и свойственными ему душевными механизмами, которые иначе не

действуют. Но скрытые мысли, о которых мы узнали благодаря толкованию

сновидений, все-таки не из этой области; они, скорее, такие, какими могли

бы быть и в состоянии бодрствования. И все же они бессознательны; как

разрешается это противоречие? Мы начинаем подозревать, что здесь следует

произвести подразделение. Нечто, что происходит из нашей сознательной жизни

и имеет ее признаки — мы называем это остатками дневных впечатлений, —

соединяется для образования сновидения с чем-то другим из области

бессознательного. Между этими двумя частями и развертывается работа

сновидения. Влияние остатков дневных впечатлений благодаря

присоединяющемуся бессознательному является, по-видимому, условием

регрессии. В этом заключается самое глубокое понимание сущности сновидения,

которого мы можем достичь, прежде чем изучим другие области душевной жизни.

Но скоро настанет время дать бессознательному характеру скрытых мыслей

сновидения другое название с целью отличить их от бессознательного из

области инфантильного.

Мы, естественно, можем также поставить вопрос: что вынуждает психическую

деятельность во время сна на такую регрессию? Почему она не справляется с

нарушающими сон психическими раздражениями без последней? И если из-за

цензуры сновидения она вынуждена пользоваться для маскировки архаичной,

теперь непонятной формой выражения, то для чего ей

[244]

служит возрождение давних, теперь преодоленных душевных движений, желаний и

характерных черт, т. е. материальная регрессия, которая присоединяется к

формальной? Единственный удовлетворяющий нас ответ заключался бы в том, что

только таким образом может образоваться сновидение, что иначе невозможно

динамически снять раздражение во сне. Но пока мы не вправе давать такой

ответ.

[245]

ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ ЛЕКЦИЯ

Исполнение желания

Уважаемые дамы и господа! Не стоит ли мне еще раз показать вам пройденный

нами путь? Как мы, применяя нашу технику, натолкнулись на искажение

сновидения, раздумывали сначала, как бы его обойти, и получили важнейшие

сведения о сущности сновидения из инфантильных сновидений? Как мы затем,

вооруженные результатами этого исследования, занялись непосредственно

искажением сновидения и, надеюсь, шаг за шагом преодолели его? Но теперь мы

должны признать, что найденное тем и другим путем не совсем совпадает.

Перед нами встает задача сопоставить оба результата и соотнести их между

собой.

С обеих сторон мы пришли к выводу, что работа сновидения, в сущности,

состоит в переводе мыслей в какое-то галлюцинаторное переживание. Как это

происходит, представляется весьма загадочным, но это является проблемой

общей психологии, которая не должна нас здесь занимать. Из детских

сновидений мы узнали, что работа сновидения стремится к устранению

нарушающего сон душевного раздражения при помощи исполнения желания. Об

искаженных сновидениях мы не могли сказать ничего подобного, пока не

научились их толковать. Но с самого начала мы

[246]

предположили, что сможем рассматривать искаженные сновидения с тех же

позиций, что и инфантильные. Первым же подтверждением этого предположения

стало сделанное нами открытие, что, собственно говоря, все сновидения

являются детскими сновидениями, работают с детским материалом, с детскими

душевными движениями и при помощи детских механизмов. Считая искажение

сновидения снятым, мы должны приступить к исследованию того, может ли быть

распространено положение об исполнении желания на искаженные сновидения.

Недавно мы подвергли толкованию ряд сновидений, но совсем упустили из

виду исполнение желания. Убежден, что при этом у вас неоднократно

напрашивался вопрос: куда же делось исполнение желания, которое, видимо,

является целью сновидения? Это важный вопрос, именно его и стали задавать

наши доморощенные критики. Как вы знаете, человечество обладает

инстинктивной оборонительной реакцией на интеллектуальные новшества.1 Она

выражается в том, что такое новшество сразу же низводится до самой

незначительной величины, по возможности сводится к лозунгу. Этим лозунгом

для новой теории сновидения стало исполнение желания. Дилетант задает

вопрос: где же исполнение желания? Сразу же после того как он услышал, что

сновидение должно быть исполнением желания, он, задавая этот вопрос,

отвечает на

----------------------------------------

1 Утверждение, будто человечеству присущ инстинкт сопротивления

интеллектуальным новшествам, отражает общую ориентацию Фрейда на объяснение

биологическими причинами явлений, имеющих социальную природу. Инстинкт —

биологическая сила, врожденная реакция. Между тем отношение к новым идеям,

их принятие или сопротивление им определяются не врожденными факторами, а

социокультурным контекстом и ролью, которую играют в нем отдельные личности

и их группы.

[247]

него отрицательно. Ему сразу же приходят в голову многочисленные

собственные сновидения, с которыми было связано неприятное чувство вплоть

до гнетущего страха, так что данное утверждение психоаналитической теории

сновидения кажется ему совершенно невероятным. Нам нетрудно ответить ему,

что при искаженных сновидениях исполнение желания не может быть очевидным,

а его необходимо поискать, так что без толкования сновидения указать на

него нельзя. Мы также знаем, что желания этих искаженных сновидений —

запрещенные, отвергнутые цензурой желания, существование которых как раз и

стало причиной искажения, мотивом для вмешательства цензуры. Но критику-

дилетанту трудно доказать, что до толкования сновидения нельзя спрашивать

об исполнении его желания. Однако он об этом постоянно забывает. Его

отрицательная позиция по отношению к теории исполнения желания является,

собственно, не чем иным, как следствием цензуры сновидения, замещением и

результатом отрицания этих прошедших цензуру желаний сновидения.

Разумеется, и у нас возникает потребность найти объяснение тому, что есть

много мучительных и, в частности, страшных сновидений. При этом мы впервые

сталкиваемся с проблемой аффектов в сновидении, которая заслуживает

изучения сама по себе, но, к сожалению, мы не можем ею заняться. Если

сновидение является исполнением желания, то во сне невозможны мучительные

ощущения, в этом критики-дилетанты, по-видимому, правы. Но нужно принять во

внимание три вида осложнений, о которых они не подумали.

Во-первых, может быть, что работе сновидения не вполне удалось

осуществить исполнение желания, так что часть мучительного аффекта мыслей

сновидения остается в явном сновидении. Тогда анализ должен

[248]

был бы показать, что эти мысли были еще более мучительными, чем

получившееся из них сновидение. Каждый раз это и удается доказать. Тогда мы

соглашаемся, что работа сновидения не достигла своей цели, так же как

сновидение, в котором пьешь под влиянием жажды, мало достигает цели утолить

жажду. Ее продолжаешь испытывать, и нужно проснуться, чтобы попить. И все-

таки это было настоящее сновидение, в его сущности ничего не изменилось. Мы

должны сказать: Ut desint vires, taьmen est laudanda voluntas.* По крайней

мере, заслуживает похвалы ясно выраженное намерение. Такие случаи неудачи

нередки. Этому содействует то, что работе сновидения намного труднее

изменить в нужном смысле аффекты, чем содержание; аффекты иногда очень

устойчивы. Вот и получается, что работа сновидения превратила мучительное

содержание мыслей сновидения в исполнение какого-то желания, в то время как

мучительный аффект прорывается в еще неизмененном виде. В таких сновидениях

аффект совершенно не соответствует содержанию, и наши критики могут

сказать, что сновидение настолько далеко от исполнения желания, что в нем

даже безобидное содержание может ощущаться как мучительное. На это

неразумное замечание мы ответим, что именно в таких сновидениях стремление

работы сновидения исполнить желание вследствие его [стремления]

изолированности проявляется яснее всего. Ошибка происходит от того, что

тот, кто не знает неврозов, представляет себе связь между содержанием и

аффектом слишком тесной и поэтому не может понять, что содержание может

меняться, не изменяя относящееся к нему аффективное проявление.

----------------------------------------

* Пусть недостало сил, похвалы достойно усердие (Публий Овидий Назон). —

Прим. ред. перевода.

[249]

Второй, гораздо более важный и глубокий момент, который также

недооценивается дилетантом, следующий. Исполнение желания, конечно, должно

было бы доставить наслаждение, но, спрашивается, кому? Разумеется, тому,

кто имеет желание. Но о видевшем сон нам известно, что он относится к своим

желаниям совершенно особо. Он отвергает их, подвергает цензуре, одним

словом, не терпит их. Таким образом, их исполнение может доставить ему не

наслаждение, а только противоположное чувство. Далее опыт показывает, что

это противоположное чувство, которое следует еще объяснить, выступает в

форме страха. Видевшего сон в отношении к его желаниям во сне можно

сравнить только с существом, состоящим из двух лиц, очень тесно связанных,

однако, между собой. Взамен дальнейших рассуждений предлагаю вам послушать

известную сказку, в которой вы найдете те же отношения. Добрая фея обещает

бедной супружеской паре, мужу и жене, исполнение их первых трех желаний.

Они счастливы и собираются тщательно выбрать эти три желания. Но жена

соблазняется запахом жареных сосисок из соседней хижины и желает получить

пару таких сосисок. Через мгновение они уже здесь — и первое желание

исполнено. Тогда муж сердится и в горькой обиде желает, чтобы сосиски

повисли у жены на носу. Это тоже исполняется, и сосиски нельзя удалить с их

нового места пребывания — вот исполнилось и второе желание, но уже желание

мужа; жене исполнение этого желания очень неприятно. Вы знаете, что

происходит дальше в сказке. Так как оба, в сущности, составляют все-таки

одно, мужа и жену, то третье желание заключается в том, чтобы сосиски

оставили нос жены. Мы можем использовать эту сказку еще много раз в другой

связи; здесь она служит только иллюстрацией того, что исполнение желания

Страницы: 1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11, 12, 13